– Кого?

Покраснев, Синтия попыталась скрыть смущение смехом.

– Угадайте сами, – быстро сказала она, смутившись еще больше.

Беспомощно оглядевшись, девушка увидела сквозь окна, что большой холл полон людей, и ей захотелось поскорее уйти.

– Что это за лучший план? – поспешно спросила она. – Когда я услышу о нем?

– Сегодня вечером, если пожелаете.

– Пожелаю.

Робин поглядел вниз.

– Тогда на третьей террасе, – сказал он.

– Она отсюда не видна, – пожаловалась девушка.

– И из окон тоже. Поэтому я ее и выбрал, – объяснил Робин, и кровь снова прилила к щекам Синтии.

– Когда пьеса кончится… – начал он.

– Будут поздравления и опять еда и питье.

– И такие шум и суета, что ничье отсутствие не окажется замеченным.

– А в саду будут лунный свет и тишина, – торжественно произнесла Синтия.

– Итак, на третьей террасе, – резюмировал Робин. – Там как раз за тисовой изгородью есть скамейка…

– Да, и в дальнем конце пруда с лилиями статуя Меркурия,[59] готового к полету, – лукаво улыбнулась девушка. – Это предупреждение.

– Притворство – он никогда не полетит, – ответил Робин. – Я буду ждать на скамейке.

Синтия внезапно рассмеялась.

– В кожаной куртке и широких штанах?

Робин засмеялся в ответ.

– Мистер Стаффорд написал мне мою роль, и я учил ее очень тщательно. Теперь я знаю этот персонаж лучше, чем он, который его придумал. Этот слуга не Карло Мануччи! Такие, как он, ухаживают за девушками, переодевшись в платье своих хозяев.

Синтия покатилась со смеху.

– Значит, на третьей террасе, Карло. Я приду, чтобы услышать о вашем плане.

– И еще три слова, дорогая, – тихо произнес Робин. – Но три слова, длинные, как жизнь, а если захочет Бог, то еще длинней.

И снова «свойственная влюбленным серьезность стерла улыбки с их лиц.

Пообедав на скорую руку, актеры удалились переодеваться. Никакая девушка не прихорашивалась столько перед зеркалом, как Робин в тот вечер. В саду он мог завоевать величайшую награду. Юноша не считал себя достойным се, но, по крайней мере, он намеревался выглядеть таковым. Робин надел розовый бархатный камзол, штаны того же оттенка и светлые чулки; маленький воротник был расшит золотом, а розы на туфлях – серебром; руки были заняты парой перчаток. Когда Робин спустился в длинную галерею, все актеры уже собрались. Судя по царившей неразберихе, могло показаться, что пьеса не будет подготовлена и через месяц. Но даже в этой суете мистер Стаффорд нашел время возмущенно воздеть руки к небу при виде Робина, превратившись на момент в наставника в доме миссис Паркер.

– Вы же слуга, сэр! Ваше упрямство губит всю пьесу! Вы же Джек Дудл, слуга, и должны появиться первым! Клянусь Богом, маска погублена!

Робин серьезно покачал головой.

– Я следую тексту, мистер Стаффорд. Вы же сами его сочинили. Я вбегаю в большой зал, где сэр Роберт и его гости заканчивают ужин…

– Не вы, а Джек Дудл, сэр.

– Джек Дудл сразу же произносит ваши восхитительные строки, мистер Стаффорд. В них ощутим сам дух поэзии.

Прошу вас, господа, мне пышный стиль,
Который не к лицу слуге, простить.

Иными словами, Джек Дудл появляется в одежде хозяина. Я был в этом уверен.

Мистер Стаффорд пришел в отчаяние от глупости своего ученика.

– Нет, сэр, слово» стиль» относится к манере вашего обращения!

Но его, к счастью, позвали, так как отвязался один из углов облака. Сидевшая за клавесином Синтия смотрела на Робина с явным удовольствием. В нужный момент «Джек Дудл» ворвался в большой зал. Сэр Роберт и его гости должным образом изобразили изумление и тревогу при этом вторжении. Однако, посовещавшись, они согласились послушать «глупую сельскую аллегорию, поставленную для их развлечения».

Все прошло отлично. Вирши мистера Стаффорда перемежались песнями и танцами. Облако плавно опустилось на Землю – Джон Сэведж оказался лучшим плотником, чем наемным убийцей. Хамфри Бэннет превосходно изобразил Бога Облака, и спектакль, в более поздние века показавшийся бы невыносимым, был принят с энтузиазмом. В разгар аплодисментов и поздравлений Робин ускользнул из галереи. На лестнице и в холле не было никого. Снаружи сад дремал в лунном свете.

В западном углу третьей террасы плотная тисовая изгородь выше роста Робина окружала маленьким амфитеатром скамейку, где расположился юноша. Перед ним сверкал серебром пруд, у которого на пьедестале стоял бронзовый Меркурий, подняв плащ над головой, готовый к полету. Он стоял там неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом, в лунные ночи и летние дни, в бури и туманы, собирающийся взлететь, чтобы доставить известие, но так и не выполняющий свою службу.

Тихий возглас заставил Робина вскочить на ноги. Синтия подобрав юбку, чтобы она не путалась под ногами, сбегала со ступенек; какая-то драгоценность поблескивала в ее волосах. Она бежала легко и быстро, словно выполняя поручение, от которого уклонился Меркурий. Девушка подошла к Робину, ее глаза сверкали как звезды, грудь вздымалась и опускалась. Он долго придумывал пышную речь, с которой собирался обратиться к ней, но это оказалось напрасной тратой времени. Как только Робин протянул к девушке руки, она, прежде чем он успел произнести хоть слово, очутилась в его объятиях.

– Синтия! – прошептал Робин.

– Малыш Робин! – ответила девушка, прижавшись щекой к его сердцу.

Робин произнес обещанные три слова:

– Я люблю тебя!

Приподняв подбородок Синтии, он поцеловал ее в губы.

– О, если бы ты не приехал в Хилбери! – простонала она.

Робин успокоил ее. Он никак не мог не приехать, так как уже давным-давно было предопределено, что июльской ночью в душистом саду Синтия Норрис и Робин Обри должны обручиться. Однако, Синтия продолжала мучить себя.

– Меня так уговаривали! Две соседские семьи, два поместья стали бы одним.

Робин отшатнулся, уставившись на нее, затем снова привлек девушку к себе.

– Хамфри?

– Да. И я могла согласиться.

– Никогда!

– Нет, могла! – настаивала Синтия. – Меня до сих пор никто не волновал. Так что Хамфри казался не хуже других. А когда ты ворвался в музыкальную комнату… О! – Вспоминая об этом чуде, она глубоко вздохнула и провела рукой по плечу Робина, дабы убедиться, что он по-прежнему здесь во плоти и крови. – Я чувствовала себя очень несчастной – наверное, поэтому я брала так много фальшивых нот.

– Ну, разумеется! – решительно подтвердил Робин.

– Мне казалось, что я непохожа на других девушек, что я не могу любить. Но когда я увидела в зеркале, как ты смотришь на меня, словно на величайшую драгоценность, меня это привело в восторг, а на следующий день я уже тебя обожала. Какой стыд, правда? – И она засмеялась, гордая и довольная собственным бесстыдством.

В окружавшей их тихой лунной ночи девушка первая вспомнила, где они находятся.

– Мы должны идти назад. Они уже, наверное, садятся ужинать.

Но Робин крепко держал ее.

– Любимая, ты владеешь моим сердцем.

– Оно будет завернуто в лепестки роз.

– Значит, ты должна владеть и моими тайнами.

Синтия улыбнулась.

– Ты еще не успел вырасти, а у тебя уже столько тайн!

– Выше, чем этой ночью, я никогда не буду, – заявил Робин.

– Слава Богу! – отозвалась девушка. – Иначе мне бы никогда не добраться до твоих губ. – Ее руки обвились вокруг его шеи. – Придется купить золотую шкатулку для твоих секретов.

– Ты услышишь о них завтра. Я поскачу вместе с тобой.

– Тогда о них услышит и Оливия, – грустно промолвила Синтия.

Но у Робина имелся его лучший план. На пути к Уорему дороги расходятся. Дорога на юг идет наверх, через Пербек-Хиллз, и там есть спуск к Эбботс-Гэп.

– Я хочу, чтобы ты приехала со мной в мой дом. Я должен сказать тебе то, что не говорил никому. Ты будешь владеть всем, что принадлежит мне, – сердцем, тайнами, честью!

вернуться

59

Меркурий – в древнеримской мифологии бог торговли и покровитель путешественников, изображался в крылатых сандалиях


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: