Он говорил серьезно и просто, и Синтия сразу же ответила:

– Я устрою это с Оливией. Так что отложим тайны на эту ночь.

Они вместе поднялись по лестнице, окруженной розами, в дом с освещенными окнами, но вошли по очереди и сели ужинать. Рано утром Робин отправил слугу с лошадью, нагруженной вещами. Он, Синтия и Оливия выехали в семь. На развилке у Биндон-Аббас[60] Синтия и Робин простились с Оливией. В одиннадцать они уже спускались с гряды к Эбботс-Гэп, окруженному деревьями, и сверкавшему впереди заливу Уорбэрроу. На западе похожий на огромного, готовящегося к прыжку льва мыс Портленд вытянулся в Ла-Манш. Синтия натянула поводья и огляделась вокруг.

– Наш дом, дорогой! – тихо промолвила она, протянув руку к юноше. Но взгляд Робина блуждал где-то за Портлендом, не замечая красоты побережья. Казалось, он слышит голос, доносящийся из-за моря, видит какую-то странную процессию, выходящую их его глубин. Повернувшись к девушке, он взял ее за руку. На его лице застыло выражение, которого она не видела раньше.

– Даже сейчас, любимая, ты царила в моих мыслях, – сказал он. – Я мечтал, чтобы все было кончено, и я смог вернуться домой.

Спустя много дней Синтия бережно хранила в памяти эти слова. Но теперь она не ответила, пользуясь великим даром молчания.

– Дорога здесь плохая, – предупредил Робин, начиная уверенно спускаться по извилистой тропе. Перед полуднем они прибыли в Эбботс-Гэп.

Они остановились перед сторожкой из серого камня, ставшего коричневым под жарким солнцем этого уголка Англии. На стенах с подпорками не было никакого орнамента, а крепкая дверь могла выдержать удар тарана. Робин в детстве считал, что невзрачность сторожки обусловлена намерением удивить красотой самого дома, подобно тому, как безобразное лицо часто маскирует изысканный ум. Слева тянулась высокая стена из красного кирпича, справа находились конюшни и ферма. Робин спрыгнул с лошади, позвонил в звонок у двери и придержал уздечку лошади Синтии, пока она спускалась наземь. Дэккум открыл дверь и застыл в изумлении. Никогда еще Робин не привозил такую красивую гостью. С радостным возгласом он позвонил, чтобы вызвать конюха, и бросился вперед, забыв о хороших манерах. Конюх с багажом Робина уже прибыл и теперь появился, чтобы отвести лошадей в конюшню.

Робин и Синтия прошли во двор, и когда девушка увидала дом, она издала восторженный крик, который показался Робину сладчайшей музыкой, когда-либо им слышанной.

– Какая красота! – воскликнула Синтия, хлопая в ладоши.

Они стояли на каменном тротуаре перед невысокой стеной из серого кирпича, почти скрытой из виду красными и белыми розами, пурпурными флоксами и зарослями папоротника. Широкие лестницы по краям стены вели на усаженную цветами площадку, на которой покоился дом с фонтанами, высокими окнами, колоннами, увенчанными орлами, и прекрасными резными украшениями, превращавшими его скорее в ювелирное, чем в архитектурное изделие. Синтия продолжала восхищаться, когда на террасу вышла пожилая женщина и присела перед ней в реверансе. Робин представил ее Синтии.

– Кейт была моей няней, а теперь она моя экономка. Кейт, мисс Норрис оказывает честь моему дому, согласившись здесь пообедать, так что пускай кухарка засучит рукава и принимается за работу.

Экономка поспешила на кухню, а вернувшись, отвела Синтию наверх в лучшую спальню. Синтия была одета для верховой езды, как мальчик: в камзол, короткие штаны и длинные коричневые сапоги, плотно прилегающие к ноге и поднимающиеся до бедра. Кейт помогла ей почистить одежду и продолжала суетиться над ней, пока она умывалась.

– В доме все чисто, мисс, – сообщила она, – мебель так отполирована, что можете смотреться в нее, как в зеркало, а на полах постланы бедфордширские[61] ковры.

– Это прекрасно, Кейт, – одобрила Синтия.

– Только, увы, здесь пусто, мисс, и это все портит. А можно я покажу вам дом?

– Вы не могли бы мне показать ничего более интересного! – с охотой согласилась Синтия.

Девушка заглянула в каждый уголок дома, где жил Робин, и где предстояло жить ей, – она едва могла поверить в такое чудо. В продолговатой гостиной одно окно выходило на двор и сторожку, а другое – в розарий, за которым виднелась круглая каменная голубятня с соломенной крышей; белые голуби с важным видом расхаживали по дорожкам.

– Огороды находятся сзади, мисс, – сказала Кейт. – О, мы идем в ногу со временем. Вы нигде не увидите и не почувствуете запах лука или капусты, хотя они совсем радом с вами.

Она провела Синтию в маленькую комнату пятью ступенями ниже, откуда открывался вид на флигель.

– Там комнаты для гостей, – объяснила Кейт, отодвигая занавески. – Они есть и в сторожке. Конечно, Эбботс-Гэп – маленький дом, – добавила она, правда, выражение ее давало понять, что ни один помещичий дом в графстве с ним не сравнится.

– Что вы, это просто дворец! – воскликнула Синтия. Они посмотрели друг на друга, и между ними сразу же возникло взаимопонимание.

– Но, увы, он пустой, – повторила Кейт несколько иным тоном. Синтия улыбнулась и густо покраснела.

– А мистер Робин? – спросила она заговорщическим шепотом.

– Он спит в комнате на другой стороне дома, окна которой выходят на море, – ответила Кейт, и лицо ее внезапно стало старым и утомленным. – А ему бы следовало спать здесь, глядя на честную землю. Море зовет людей к гибели – когда они во сне слышат его шум, то и днем не в состоянии слышать ничего другого.

Синтия спускалась вниз с холодом в сердце. Ступени отзывались под ее сапогами глухим звуком. Дом казался больным из-за его пустоты.

Робин поджидал ее в маленькой квадратной застекленной веранде с сине-золотым гербом Обри на верхнем стекле большого окна. Он сразу же подбежал к ней.

– Я слышал, как ты ходишь по комнатам.

– Мне понравился дом.

– Я так и знал! – удовлетворенно воскликнул Робин. – Хотя все же побаивался – а вдруг он тебе придется не по вкусу? Ну, пойдем обедать!

Окна столовой выходили на широкую и гладкую, как бархат, лужайку для игры в шары, ограниченную с одной стороны кирпичной стеной, а с другой – высокой и плотной живой изгородью. Кухарка изжарила жирную курицу и подала ее с салатом и зеленым горошком. Они запили ее кларетом, а на второе съели имбирный пряник, инжир и яблоки. После обеда Робин взял Синтию за руку.

– Пойдем! – сказал он и повел ее через холл вверх по лестнице в библиотеку, где два больших окна выходили на долину, быстро текущий ручей, утесы и желтый берег залива Уорбэрроу. Несколько секунд Синтия молча глядела в окно, вспоминая слова Кейт. Затем она сказала, присев на скамеечку у подоконника:

– Расскажи мне все, Робин.

Он просто и спокойно поведал ей об отце. Перед его возлюбленной живо предстал образ Джорджа Обри. Она слышала его веселый смех, видела его, склонившегося вместе с сыном над иностранными книгами, понимала тоску, охватившую его после смерти жены и побуждавшую время от времени пускаться в странствия, чтобы избавить сына от своего общества, ставшего мрачным и тягостным. «Мы уже не в том возрасте, чтобы притворяться, Робин. Я должен ехать», – говорил он и на следующий день уезжал.

– «Наставления» Катона в переводе Эразма! Маленькая безобидная книга в багаже! Она привела его к месяцам в темнице, пыткам на дыбе, шутовскому балахону и костру на Кемадеро!

Синтия видела, как краска схлынула с лица ее возлюбленного, как помрачнели его карие глаза и сурово сжался рот, и она содрогнулась. Но в следующий момент он был рядом с ней у окна, и голос его вновь стал мягким.

– Я не мог допустить, чтобы такое зло осталось безнаказанным, дорогая, не мог продолжать спокойно жить в построенном им доме, на возделанной им земле, скакать верхом по холмам, где мы скакали вместе… Смалодушничав однажды, я стал бы малодушным во всем и был бы достойным не тебя, а какой-нибудь шлюхи из лондонского борделя!