— Он, — вскричала Женевьева, — он снесет голову на эшафот! Но вы не знаете, Морис, что это мой защитник, защитник моего семейства; что я отдам свою жизнь за его жизнь, что умри он — умру и я и что если вас люблю, то перед ним благоговею…

— Пожалуй, вы еще станете уверять меня в любви… О, как слабы и низки женщины! Итак, милостивый государь, — сказал он молодому роялисту, — вы должны убить меня.

— Почему?

— Потому что, если вы не убьете меня, я вас арестую.

Морис протянул руку, чтобы схватить его за воротник.

— Я не стану оспаривать у вас своей жизни, — сказал Мезон Руж. — Видите?

И он бросил оружие в кресло.

— Отчего же вы не станете оспаривать вашей жизни?

— Потому что моя жизнь не стоит угрызений совести, которым подвергнусь я, убив прекрасного человека, и главное, потому, что Женевьева любит вас.

— О, как вы добры, великодушны, благородны, Арман! — вскричала молодая женщина, заламывая руки.

Морис смотрел на обоих с глупым удивлением.

— Послушайте, — сказал кавалер, — я уйду в свою комнату; даю честное слово, не за тем чтобы бежать, но чтобы спрятать портрет.

Морис быстро взглянул на портрет Женевьевы: он висел на своем месте.

Угадал ли Мезон Руж мысль Мориса или хотел довести его великодушие до крайней точки, но только сказал:

— Я знаю, что вы республиканец, но знаю также, что у вас чистое и благородное сердце. Я доверяюсь вам, насколько это возможно.

И он снял с груди миниатюру и показал Морису: это был портрет королевы.

Морис пожал плечами и потер лоб рукой.

— Жду ваших приказаний, милостивый государь, — сказал Мезон Руж. — Если вы непременно хотите арестовать меня, потрудитесь постучать в эту дверь, когда я должен буду явиться к вам. Я более не дорожу жизнью с той минуты, как эта жизнь не поддерживается надеждой спасти королеву.

Кавалер вышел, причем Морис ни одним жестом не удерживал его.

Едва только вышел он из комнаты, как Женевьева бросилась к ногам молодого человека.

— Простите, Морис, — говорила она, — простите за все зло, которое причинила я вам! Простите мои обманы, простите ради моих страданий, ради слез, потому что, клянусь вам, я много страдала, много плакала… Муж мой уехал сегодня, я не знаю куда и, быть может, никогда не увижу его… Теперь остается у меня только один друг, брат… и вы хотите убить его! Простите, Морис, простите!

Морис поднял молодую женщину.

— Что делать, — сказал он, — бывают роковые обстоятельства! Теперь каждый ставит свою жизнь на карту; кавалер Мезон Руж играл подобно другим и проиграл; надо расплатиться.

— То есть как это понимать: умереть?

— Да.

— Умереть? И вы это говорите?

— Не я, Женевьева, но судьба.

— Судьба еще не досказала последнее слово в этом деле, потому что вы можете спасти его… да, вы!

— Изменяя моему слову и, следовательно, моей чести. Понимаю вас, Женевьева.

— Закройте глаза, Морис, вот все, чего я прошу у вас, и покажу вам, до чего может дойти женская благодарность.

— Напрасно закрывать их сударыня. Есть пароль, без которого никто не выйдет отсюда, потому что, повторяю вам, дом ваш оцеплен.

— А вы знаете его?

— Конечно.

— Морис!!

— Что прикажете?

— Друг мой, Морис!.. Скажите мне этот пароль…

— Женевьева! — вскричал Морис. — Женевьева! Что с вами сделалось, что вы решаетесь мне сказать: «Морис, во имя любви моей к тебе будь бесчестным человеком, измени своим убеждениям, отрекись от них»! Что предлагаете вы мне, Женевьева, в обмен, вводя в такое искушение?

— Морис, — отвечала Женевьева, — прежде спасите его, а потом… требуйте хоть моей жизни.

— Выслушайте меня, Женевьева, — отвечал Морис глухим голосом. — Я стою одной ногой на дороге позора, чтобы стать на нее обеими ногами, я хочу, по крайней мере, иметь довод против самого себя… Женевьева, поклянитесь, что вы не любите кавалера Мезон Ружа…

— Я люблю кавалера Мезон Ружа как сестра, как подруга, но, клянусь вам, не иначе.

— Женевьева, любите ли вы меня?

— Морис, я люблю вас… бог свидетель!

— Если я исполню вашу просьбу, оставите ли вы своих родителей, друзей, родину, чтоб бежать с изменником?..

— Морис!.. Морис!..

— Не решается!.. Она не решается!..

И Морис отступил.

Женевьева, которая оперлаась было на него, вдруг лишившись этой опоры, упала на колени.

— Морис, — говорила она, опрокинув назад голову и ломая сложенные руки, — клянусь, я исполнню все, чего ты хочешь; прикажи — и я повинуюсь!

— Будешь ли ты моею, Женевьева?

— Когда бы ты ни потребовал.

— Поклянись над распятием.

Женевьева простерла руки.

— Господи! — сказала она. — Ты простил блудницу — простишь и меня!

И крупные слезы покатились по ее щекам и упали на длинные волосы, рассыпавшиеся по груди.

— О, не так! Не клянитесь так! — сказал Морис. — Или я не приму вашей клятвы.

— Господи, — продолжала она, — клянусь посвятить мою жизнь Морису, умереть вместе с ним и, если надо, за него, если он спасет моего друга, защитника, брата кавалера Мезон Ружа!

— Вот это так, и он будет спасен, — сказал Морис.

И пошел в смежную комнату.

— Милостивый государь, — сказал ему Морис, — наденьте платье кожевника Морана. Отдаю назад ваше слово, вы — свободны.

— А вам, сударыня, — сказал он Женевьеве, — сообщаю пароль, два слова — «Гвоздика и подземелье». С ними вы пройдете.

И как будто страшась остаться в комнате, где он произнес эти слова, делавшие его иззменником, он отпер окно и выскочил в сад.

Морис снова занял свой пост в саду против окна Женевьевы, но только в этом окне уже не было света. Женевьева ушла в комнату кавалера Мезон Ружа.

Давно уже было пора Морису оставить комнату. Едва дошел он до угла оранжереи, как садовая калитка отворилась и явился серый человек в сопровождении Лорена и пяти или шести гренадеров.

— Ну что же? — спросил Лорен.

— Как видите, — отвечал Морис, — стою на месте.

— Никто не пробовал напасть на часовых? — спросил Лорен.

— Никто, — отвечал Морис, радуясь, что избежал лжи ответом на предложенный вопрос. — Никто… А вы что делаете?

— Мы?.. Мы убедились, что кавалер Мезон Руж возвратился час тому назад домой и с тех пор не выходил, — отвечал полицейский.

— А вы знаете его комнату? — спросил Лорен.

— Как же! Она отделяется от комнаты гражданки Диксмер только коридором.

— Ага! — проговорил Лорен.

— Я полагаю, что тут можно бы обойтись без всяких перегородок. Кажется, кавалер Мезон Руж молодец хоть куда!

Кровь бросилась Морису в голову, он закрыл глаза, и под опущенными веками у него сверкали молнии.

— Гм!.. А что бы на это сказал гражданин Диксмер? — спросил Лорен.

— Что это для него большая честь.

— Об этом после, — сказал Морис задыхаясь. — На чем же мы решили?

— А решили захватить его в комнате, пожалуй, даже в постели, — отвечал полицейский.

— Разве он ничего не знает?

— Ни-ни.

— А как расположен этот дом? — спросил Лорен.

— У нас есть самый верный план, — отвечал серый мундир. — В углу сада беседка… вот она; четыре ступеньки — к вашим услугам; площадка; направо дверь в покои гражданки Диксмер… вероятно, это ее окошко. Против окна в глубине комнаты дверь в коридор, и в тот же коридор выходит дверь из комнаты изменника.

— Однако же славная топография, — заметил Лорен. — С таким планом можно идти, зажмурившись, а не только с открытыми глазами. Итак, идем, друзья мои!

— Хорошо ли стерегут на улицах? — спросил Морис с любопытством, которое присутствующие естественно приписали страху, чтобы кавалер не убежал.

— Улицы, проходы, перекрестки — все в наших руках, — отвечал серый мундир. Не пройдет и мышь, если не знает пароля.

Морис вздрогнул. Такие предосторожности заставляли его опасаться, что измена не поможет его счастью.