Но глубокие аллегории могут подождать мгновение или два, он расставил приоритеты. Ему нужны были сигареты и еда. Затем, размышляя о том, каким будет первое слово его нового романа, он схватил свои сумки и зашёл в магазинчик.

- Мы закрыты, - огрызнулся старый чудак за прилавком.

Писатель посмотрел на время на своих часах.

- На самом деле? Какой магазин закрывается в 6 вечера?

- Вот этот!

Старый чудак имел лицо пожилого Генриха Гиммлера, он носил комбинезон и рубашку с длинным рукавом, на нём была одна из тех кепок, которые носили банкиры в старые времена. Писатель подумал: "Мистер Друкер, в зеленом Акре..." За стойкой стояла трость с собачьей головой.

- Не хочу навязываться, сэр, - начал писатель, - но я только что проделал немалый путь...и мне действительно нужны сигареты и еда. Это займет всего минуту вашего времени.

Старый чудак шикнул на него! И хлопнул рукой о прилавок:

- Блять! Вперед! Кто-нибудь еще нагадит на меня сегодня! Почему бы тебе не попробовать, придурок? Чё тебе надо?

- Растворимый кофе, сахар и соленые крекеры пожалуйста. - Ужин чемпионов... Кроме того, он где-то читал, что эти три ингредиента были в первую очередь всем, что писатель ужасов Г.Ф.Лавкрафт потреблял в течение большей части своей карьеры. (И то, что он не читал, было то, что эти же три ингредиента, вероятно, были причиной рака толстой кишки, который убил его в 1937 году). Вернувшись к стойке, он попросил блок сигарет, а затем снял свою кредитную карту с липучки, которую прятал на лодыжке, когда путешествовал.

- Ты, должно быть, издеваешься надо мной! - Завыл старый чудак. - Это тебе что, Нью-Йорк?

Он снова наклонился, чтобы достать наличные из сумки.

- Вы, должно быть, тот писатель, о котором все говорят. Если у тебя есть мозги в голове, парень, следующая вещь в твоем списке дел должна быть за городом.

Писатель был поражен:

- Вы рекомендуете мне покинуть город?...

- Здесь нет ничего, кроме белого мусора, сынок, и метамфетаминовых наркоманов, пьяниц, жирных коров на пособии по безработице, кучи грязных маленьких детей. Если поместить их всех в одно и то же место сразу, от вони треснет земля, и эта чёртова трещина будет больше, чем Большой Каньон. У меня тут почти все покупатели пытаются украсть больше, чем купить.

- Хреновый бизнес.

- Слушай дальше. Сегодня припёрлась корова Сэди Фуллер и даёт мне талоны на еду, только просит меня, чтобы вместо стейков я дал ей собачий корм. А я ей говорю: "Сэди зачем тебе это дерьмо, у тебя даже нету чёртовой собаки!" И она отвечает мне: "У меня одиннадцать детей, а пособия такие маленькие, что

единственная возможность прокормить этих ублюдков - это кормить их собачим кормом". И знаешь, что? Она взяла на пособие четыре бутылки самогонки! Не, ну ты можешь в это поверить?

Писатель хотел ответить: "Как...трагично".

- Чёрт, я старый болван! Половина нашего городка живет на пособие! К тому времени, как у маленькой девочки появятся волосы на щели, её же папаша обрюхатит её, чтобы она тоже получала талоны на еду! Я продаю больше банок пережаренной фасоли и перца, чем гребаных трех мушкетеров! Что случилось с Америкой!

Писатель полагал, что этот парень был ещё более расистом, чем сапожник.

- Рай...потерянный, я бы сказал. Пресловутая американская мечта - всего лишь иллюзия, стоящая за жаждой наживы.

- Не знаю, о чем ты, блядь, говоришь, но с такой скоростью мне понадобится десять гребаных лет, чтобы расплатиться с этим местом! Мне будет восемьдесят! За что я сражался на войне?

- Так...вы ветеран Второй Мировой Войны? - Спросил писатель, лишь бы перевести беседу в другое русло.

- Нет, Корея. Мы всегда могли сказать, когда мы были на вражеской территории, в любое время, когда находили кучу дерьма.

Писатель выглядел растерянным.

- И...

- Если дерьмо пахло капустой и рыбой, мы знали, что поблизости есть коммунисты.

- Звучит очень тактически...

Писатель наконец-то получил сдачу. Он посмотрел на свои покупки на прилавке.

- Не могли бы вы положить их в пакет, пожалуйста?

- Пятьдесят центов!

- За пакет? - Возмутился писатель.

- Пятьдесят центов! - Настаивал на своём продавец.

Писатель вздохнул и положил два четвертака.

- Какого хрена ты здесь делаешь? О чём будет твоя книга?

- Социальная абстракция. Место - символ понятия или идеи, которые предполагают глубину произведения.

Старый чудак сломался:

- Я не знаю, какого хрена ты несёшь, но ты должен упомянуть меня в книге. Я могу быть недружелюбным старым балбесом, который жил в городе всю свою жизнь, и предупреждает главного героя, чтобы он проваливал ко всем чертям. Это называется сквозной персонаж, не так ли?

Писатель невольно поднял бровь.

- Действительно, так и есть...

- Это твой гребаный символ, мальчик. Я, блядь, это придумал!

- Интригующе, - сказал писатель и чуть не засмеялся.

- А теперь убирайся из моего магазина и, если у тебя есть мозги, убирайся из города.

Писатель выбежал из магазина, словно спасаясь от убийцы.

Это было нечто... На улице он закурил сигарету и минуту стоял в оцепенении. Он полагал, что первый удар никотинового дыма должен быть так же хорош, как опиум, который курил Томас де

Квинси, когда писал "Вздохи из глубины". Затем он пошёл по пустой дороге в мотель Гилман Хаус.

««—»»

Писатель снял номер за десять долларов за ночь.

Женщина за стойкой с лицом, похожим на Генри Киссинджера, продолжала восторгаться им с тех пор, как он вошёл в захудалую дверь. Это продолжало его озадачивать. Неужели сапожник с диабетом рассказал всему городу про его приезд?

К радости женщины, он заплатил за месяц вперед.

- Какая удача! Я дам тебе лучшую комнату в гостинице! Это настоящий люкс! У нас ещё никогда не останавливался автор бестселлера.

Писатель скромно улыбнулся. У него не было достаточно сил, чтобы сказать, что из всех его десятков опубликованных книг он даже не приблизился к списку бестселлеров, но, конечно, он бы этого не хотел. Он презирал все коммерческое, как Фолкнер. Искусство письма никогда не должно приносить деньги. Речь должна идти о борьбе за настоящее искусство.

- Это тот самый новомодный компьютер, о котором я постоянно слышу? - Она попросила его вторую сумку для переноски.

- Нет, это пишущая машинка, - сказал он ей. Имя женщины было миссис Гилман. - Я держу её хорошо смазанной, поэтому она не производит много шума. Надеюсь, никого не побеспокою.

- Какой там шум! - Женщина посмеялась над ним, как тетя Би. - Я, в основном, сдаю по часам, если ты понимаешь, о чем я. Девчонка должна зарабатывать на жизнь, как все.

Писатель не удивился. Это была реальность, подпитка для его музы. Проституция, безусловно, является неотъемлемой частью жизни человека, и он сразу же подумал о монументальной пьесе Сартра. Моя Книга должна быть настоящей...

- Я все понимаю, миссис Гилман.

Ее голос понизился:

- Если ты захочешь потыкать...тебе стоит предохраняться, как говорится.

- О, я не буду потворствовать, миссис Гилман. Как художник, мое восприятие должно быть острым. Тоска от воздержания превращается в творческое просветление.

То, чем миссис Гилман окрестила лучший номер в отеле, было худшим номером, который писатель когда-либо видел. Трупы тараканов лежали, разбросанные по всему полу, как сломанные скорлупки бразильского ореха, когда он заглянул под кровать, его взору предстал мумифицированный кот, лежащий на спине с вытянутыми лапками вверх. Матрас кровати был продавлен в центре, в некоторых местах просматривались засохшие пятна. Шелушащиеся обои отходили от стен, к тому же они были заляпаны отпечатками рук. Он подумал, что каждый отпечаток может рассказать свою историю. Старое радио стояло на синем комоде, хотя писатель сомневался, что он сможет открыть его ящички. На потолке висел вентилятор, украшенный струнами пыли и паутины, в углу комнаты стояли письменный стол и стул.