Гедройц хотел оставить книги тут же. Потом подумал: вдруг она вернётся на это место, обидится. И отнес стопку в соседний двор, оставил у крыльца — может быть, разберут. С собой захватил только старинную книгу, которая чем-то ему приглянулась, и вернулся в свой номер. Пообедав и переодевшись, Гедройц покинул гостиницу с тем, чтобы своими глазами наконец увидеть Мамаев курган.

Выйдя из вестибюля, он поймал машину. Молодой светловолосый водитель приветливо спросил его:

— А вы турист, что ли, будете? На кургане хотите мемориал посмотреть? Или к старцу Иосифу?

— Просто хочу курган увидеть. Я там ещё ни разу не был, — ответил Гедройц.

— На кургане спокойно, только ветрено очень. И тихо, только ветер один и слышно… — водитель продолжал что-то рассказывать Гедройцу, а тот его почти не слушал, он думал о судьбе погибшего директора музея, об этой пожилой женщине с собакой, о своих неожиданных сновидениях.

Вдруг Андрей обратил внимание на то, что машина везет его уже не по городу, а по явно сельской местности, и стал немного нервничать.

— Где мы едем, если не секрет? — спросил он неестественно веселым тоном, которым пытался скрыть свое волнение.

— Мы небольшой крюк сделаем, чтобы пробку объехать. Столько машин стало на улицах! У нас ведь город длинный и узкий, понимаешь ли. Вдоль Волги вытянулся, километр в сторону — и уже в дачной полосе. Вот мы сейчас обратно в город въедем, как раз к нужному месту, куда вы и просили, — уверенный голос водителя немного успокоил Гедройца.

Однако прошло ещё несколько минут, а машина всё ещё ехала по какой-то деревне. Гедройцу показалось, что она движется не вдоль города, а удаляется от него всё дальше. Только он собрался с силами, чтобы снова, более строго, спросить о дальнейшем маршруте, как вдруг в двигателе что-то зашумело, заклокотало, водитель затормозил, погрузив обозримое пространство в облако пыли.

— Ох, боже ты мой, как нарочно, — стал причитать водитель, вылезая из машины, — опять, понимаешь ли, мне плохой бензин залили. Не волнуйтесь, пожалуйста, — извиняющимся голосом он обратился к своему пассажиру. — Я сейчас быстро прочищу здесь. Бензин, понимаешь ли, опять плохой залили, засорилось тут, надо прочистить. Буквально одна минута, и поедем дальше, уже почти приехали…

Гедройц подумал, что ведь кто-то из его знакомых тоже постоянно повторяет «понимаешь ли» — прямо как этот парень, но не мог вспомнить кто. Он оставался в кабине, вытирал салфеткой вспотевший лоб, пока водитель копался в своём автомобиле. Потом Гедройц услышал разные ругательства, перед ним возникло чумазое лицо водителя:

— Будьте добреньки, помогите мне подержать одну штуковину, у меня, понимаешь ли, рук не хватает.

Гедройц покинул автомобиль, наклонился над двигателем.

— Вот тут держите, только не отпускайте, а я сейчас в секунду всё сделаю… Извините, что такая вышла задержка. Зря я, конечно, решил объезжать через пригород. Быстрее-то, понимаешь ли, не получилось.

Гедройц удерживал от падения какую-то деталь, водитель что-то в этот момент пытался отсоединить. Если бы Андрей хоть немного разбирался в технике, ему показались бы странными действия водителя, однако он заметил непонятные косые взгляды, которые тот кидал в его сторону.

Он не сразу сообразил, что произошло. Зазвенела упавшая деталь, водитель дёрнулся, и нестерпимая боль пронзила живот Гедройца. Боль тупая, широкая, выворачивающая наизнанку. У него перехватило дыхание, в глазах потемнело, он согнулся и повалился на землю. Гедройц пытался сделать хоть небольшой вдох этим песчаным воздухом проселочной дороги — и не мог. А потом что-то неизбежно тяжелое ударило сверху по голове, и он потерял сознание.

Водитель швырнул кирпич в сторону, захлопнул капот, затащил безвольное тело писателя на заднее сиденье автомобиля и поспешил подальше от города.

Гедройцу мерещилось, что он лежит в кровати и смотрит в окно и видит, что в комнату слетаются бабочки на свет ночной лампы. Нелепые, с тяжелым брюшком и крохотными крылышками, они начинают неторопливый танец вокруг светильника. В их величественном кружении есть и гармония, и ритм, и соразмерность. Лёгкое шуршание их крыл успокаивает, медленное наплывание их теней притупляет чувства.

Бабочек становится всё больше, их трепыхания, их мерный стук о лампу — всё сильнее и громче. Да и сами они увеличиваются в размерах — настолько, что можно разглядеть их лица. И Боже, насколько они ужасны! Должно быть, в них выразилось всё безобразие природы, всё её черное дыхание. И теперь кажется ему, что не бабочки это, но бесы прилетели к нему. Он слышит истерические их визги и чудовищный потусторонний хохот, пытается потушить свет и не может.

Мириады демонов набиваются в комнату. Но это уже не комната! Под ногами промерзлая почва, вокруг — черные силуэты деревьев. Так, значит, он в лесу?

Но ведь он по-прежнему видит свет лампы! И слышит голос: «Это лунный свет. Посмотри, какой он мутный», — мягко отвечает ему кто-то, и этот голос не могут заглушить истошные вопли бесов. «Улетим отсюда? У меня есть дом поспокойнее», — кто-то ласково подхватывает его под руки, и они тихо улетают из этого леса, оставляя внизу лес, бабочек, их полуночный шабаш. Поднявшись высоко, его бросают, и он падает обратно. Но на месте дома черное болото. Перед самым столкновением со смердящей водой Гедройц очнулся.

Его руки и ноги были связаны, голова обмотана материей. Затылок разламывался от давящей пульсирующей боли, в глазах плавали разноцветные окружности. Тело затекло, и кожу щипало. В животе всё было пережато — и жарко. Забитый в рот кляп царапал горло, и очень хотелось пить.

Комната, в которой находился Гедройц, была скудно освещена тусклым уличным фонарём, он почти не видел того, что было в двух шагах от него. Он попытался вспомнить, что же с ним на этот раз случилось. Воспоминания обрывались на тех злосчастных ударах в живот и по голове. Они говорили только об одном: его до потери сознания избил водитель машины и привез сюда, где, связанный и израненный, Гедройц стал жертвой заурядного преступления.

Почему же заурядного? Ведь если бы шофер, бандит этот, просто хотел его ограбить, то, забрав деньги и документы, оставил бы валяться там же, на дороге, или чуть в стороне. А если бы хотел увезти его подальше от людских глаз, то не оставил бы в живых, не стал бы возиться с ним — связывать руки и ноги, прятать в какой-то темной комнате. Так что, видимо, дело здесь не в ограблении. Какую-то другую, неведомую цель преследовал его похититель.

Гедройцу было очень страшно, но он старался заставить себя размышлять о том, что с ним произошло, с тем чтобы найти решение, выход из своего очередного кошмара. Впрочем, хорошо размышлять у Гедройца не получалось. Единственный его неприятель, директор-самоубийца, покоился на дне Волги, других же врагов у Андрея не было. Или, может быть, всё это ошибка? Его приняли за другого и теперь не знают, что делать?

Гедройц вдруг услышал глухие человеческие голоса, они приближались и постепенно превращались в членораздельную речь. Между собой разговаривали два человека. Гедройц хотел сразу попытаться закричать, но решил прежде прислушаться к диалогу. Первый голос принадлежал русскому, но не водителю, и был знаком. Поврежденный же мозг Гедройца не мог сразу признать его. Второй голос был совсем старческий, высокий и сиплый, и с сильным акцентом. Андрей напряжённо вслушивался в беседу за стеной:

— …Конечно, Дитрих, он здесь нам совсем не нужен, помешает работать. Но убивать Гедройца зачем? Припугнём, понимаешь ли, и пусть убирается отсюда. Я думаю, он скоро придет в себя и сам сбежит, — произнес первый русский голос, и Андрей понял, что речь идет о его персоне. Во всяком случае, не было ошибки в его похищении, раз похититель знает его имя. Но, конечно, он знает его имя, у него же его документы! И всё-таки очень знакомый голос…

Иностранец с трудом подбирал русские слова, возражая своему собеседнику: