Я спросила ее:

— Ты чего такая кислая, есть, пить хочешь или болит что?

— А ты разве не пойдешь за хворостом? Алексей Степанович ведь тебе велел, — спросила она, уклоняясь от ответа.

— Даже и не собираюсь — кому он нужен, тот пусть и принесет, да и мужиков хватает. Ну так что с тобой?

Прежде чем ответить, Мила покрутила головой, проверяя, нет ли кого рядом. Можно было надеяться по этому жесту, что сейчас она откроет мне нечто эдакое, загадочное и волнующее. Напрасные надежды! Оказалось, что близятся ее критические дни, сильно болит живот, а у нее с собой нет ни анальгина, ни прокладок, ни даже запасных трусов. Шеф, забирая ее с собой прямо из офиса, сказал, что они едут всего на два-три часа. А я-то еще раздумывала, почему это я не люблю мужчин. Пусть скажет спасибо ее шеф, что я не обладаю никаким, хотя самым завалященьким даром каратэ, чтобы свернуть ему шею. Облегчив душу такими мыслями, я занялась перевоспитанием своей собеседницы.

— Неужели нельзя было сказать мне, Марине или Нине Федоровне?

— Живот стал сильно болеть только недавно, ни тебя, ни Марины не было, а обращаться к Нине Федоровне я не буду.

Я посмотрела на нее и поняла, что и в самом деле — умрет, но не будет. Что ж, какие бы грехи ни были у нее на совести, но сейчас ее стоило пожалеть. У меня с собой ничего не было, у Маринки, может, и есть, но она сейчас где-то в саду, но, кажется, я знаю, что делать. Я взяла Милу за руку и, невзирая на ее робкое сопротивление, повела на кухню. Мария Сергеевна, домработница, хлопотала как пчелка ввиду наплыва гостей, но, выслушав меня, как истинная женщина, прониклась моментом и сказала, что сейчас все поправит. Начало ее поправок несколько удивило меня: она поставила перед Милой чашку чаю, капнула туда немного ликера и положила ложку меда. Выставила блюдо с пирожками и, сказав: «Я сейчас!» — исчезла. Отсутствовала она минут пятнадцать, за это время Мила не только выпила чай, но и прикончила не менее четырех пирожков, а они были не маленькие. То ли на нее на нервной почве жор напал, то ли она за обедом не ела. Мария Сергеевна принесла не только прокладки, но и трусы и джинсы, все это она позаимствовала в комнате Маринки. Мила начала возражать, но добрая женщина ей объяснила, что прокладок навалом всяких и разных, трусиков тоже, эти новые еще, а брюки, наоборот, старые, Маринке давно малы, так что и говорить не о чем. В завершение она достала из шкафчика анальгин. Мила его пока принимать не стала, боль немного утихла, но взяла, вдруг потом понадобится. Неприятности были устранены, и мы пошли вливаться в число участников пикника. Мила боялась надолго исчезать с начальственных глаз, вдруг шеф начнет ее искать, а не найдя, разгневается, правда, она боялась, что, увидев на ней брюки дочери, он тоже может разозлиться, да и сама Маринка тоже. Я уверила ее, что никто не узнает на ней этих брюк, включая их бывшую хозяйку, а скорее всего, вообще никто не обратит внимания, во что она одета.

Сама я пошла искать Валерика, было начало десятого, ему пора было ложиться спать. Я подозревала, что в связи с наплывом гостей Нине Федоровне сейчас не до внука, а рассчитывать на благоразумие Маринки у меня не было причин. Все было почти так, как я и думала. На Милу никто не обратил внимания, Нина Федоровна летала мухой, выполняя пожелания гостей и мужа, вот только Маринка пожаловалась мне, когда я ее спросила о сыне, что уже дважды пыталась увести его спать. Один раз даже довела до дома, но он ускользнул и носится теперь по саду, возбужденный смехом, шумом, аппетитными запахами, а больше всего костром. Именно к костру я и отправилась и тут же отловила непослушного мальчишку. Схватив его на руки, я собралась нести его в дом, невзирая на брыкания и вопли, но тут на меня напустилась какая-то женщина, очевидно гостья с соседней дачи, она явно приняла меня за гувернантку:

— Вы что себе, милочка, думаете? Почти десять часов, а бедный ребенок еще не спит! Поменьше надо на кавалеров смотреть, а побольше заниматься своими непосредственными обязанностями. — Голос у женщины был громкий и визгливый, весь шум как-то сразу стих, и отчетливо было слышно ее каждое слово.

Нина Федоровна, которая расставляла в этот момент блюда, только что принесенные ею с кухни, покраснела от смущения и хотела пуститься в объяснения со вздорной бабой, но я не дала. Открыв свой изящный ротик, я громко, но без визга довела до сведения скандалистки, а заодно и всех присутствующих, что, покуда в саду стоит такой шум, ни один нормальный ребенок спать не сможет и что если они в состоянии понять это, то пусть найдут другое место для своих ночных оргий! Во время своего выступления я искала глазами Алексея Степановича, нашла и получилось так, что основной упрек адресовала ему. Мне показалось, что у него на лице мелькнула усмешка. Я повернулась и гордо зашагала с ребенком к дому, услышала, как хозяин командует брать бутылки и тарелки с едой, и поняла, что победа осталась за мной, пикник куда-то перемещается.

Я умыла ребенка, переодела, уложила под легкое одеяло, рассказала две сказки и спела одну песню. На все у меня ушло чуть больше получаса. Я удивилась своим сказочным и песенным талантам, и тут же полезли мысли о моем собственном ребенке, который, может быть, где-то ждет меня. Думать на эту тему я себе запретила еще несколько дней назад, поэтому постаралась переключиться. Внизу меня ждал Вадик, он сообщил мне, что все пошли на речку, а он остался, чтобы сопроводить меня, а то я еще потеряюсь в темноте. Я помедлила, поскольку не решалась оставить спящего ребенка одного, но тут вошла Нина Федоровна, неся в руках грязные тарелки. Она меня успокоила, сказав, что сама присмотрит за мальчиком.

Когда я пришла, все уже были навеселе или почти все. Мелькнувший в толпе Алексей Степанович со стаканом в руке показался мне трезвым, трезвым был и один из молодых людей, который повсюду следовал за ним как тень, похоже телохранитель. Мой телохранитель Вадик сказал, что, мол, нехорошо, что мы трезвые среди пьяных, и предложил налить мне вина. Я согласилась, и он чуть ли не вприпрыжку бросился к импровизированному столу и, схватив первый попавшийся стакан, стал щедро плескать туда из разных бутылок. Я сделала вид, что не замечаю его подлых штучек, и спокойно поднесла стакан ко рту. Когда через пару минут он посмотрел, стакан был пуст больше чем наполовину. Вадик постарался скрыть улыбку, я тоже. Как будто сложно в густых синих сумерках, когда кругом полно народу, выплеснуть то пойло, которое он мне намешал, наивняк! Я не собиралась ни пить, ни есть, бродила бесцельно вокруг костра и вдруг услышала за спиной знакомый негромкий голос, говоривший кому-то:

— Пойми, дурочка, тебе нельзя сейчас возвращаться, здесь ты в полной безопасности.

Я незаметно повернулась, так и есть — шеф и его секретарша. Мила слушала своего начальника, расслабленно приникнув к нему, было понятно, что выпила она изрядно. Ее ответ я уже не слышала, потому что двинулась дальше, не хотела, чтобы они меня заметили.

Пройдя дальше по берегу, я дошла до высоких кустов. Отсюда хорошо были видны и весь этот балаган, и чудесные отблески костра в реке. Позади меня хрустнула ветка, и не успела я обернуться, мой рот закрыла чья-то рука, вторая рука обвила талию, и я оказалась крепко прижатой к стоящему за мной мужскому телу. Мне почудился мускусный запах. «Звериный», — подумала я.

— Не ори! — сказал мне в самое ухо приглушенный голос, и шею обдало жарким дыханием.

Я послушно закивала, руку с моего рта отняли, но я по-прежнему стояла прижатой к чьему-то горячему телу, и тревожный запах продолжал дразнить мои ноздри. Выждав несколько секунд и убедившись, что я не собираюсь поднимать шум, мой пленитель вполголоса продолжил:

— Не знаю, кто ты такая, но ты хоть имеешь представление, в какую паутину влезла? Хочешь кончить, как Аська? Уноси ноги, забейся в какую-нибудь нору, может, и пронесет… — Он явно собирался сказать что-то еще, но тут сбоку в кустах что-то сильно затрещало, кто-то охнул.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: