— В этом я уже убедился, — печально улыбнулся Кола.

Порывистый северный ветер кружил в воздухе первые снежинки. Едва долетев до земли, белые хлопья таяли, превращаясь в грязные лужи. Лохматые тучи плыли так низко над городом, что казалось, будто они цепляются за голые верхушки лиственниц с растрепанными птичьими гнездами.

Несмотря на слякоть и холод, Капитолийская площадь была запружена народом. За тройной шеренгой солдат, оцепивших ораторскую трибуну и Дворец Сенаторов, собралась многотысячная толпа. На фасаде дворца были изображены человеческие фигуры головой вниз, под ними стояли надписи. Горожане, похлопывая себя по бокам и пританцовывая, чтобы согреться, разглядывали картины.

— Смотрите, это же Кола! А те, рядом, Чекко Манчини и Конте! Зачем их нарисовали?

— А ты спроси у новых сенаторов.

— Каких сенаторов? Разве уже были выборы?

— О выборах теперь забудь. Папский легат обойдется и без твоей помощи!

— Кого же он назначил сенаторами?

— Лукку Савелли и Бертольдо Орсини.

— Почему не Стефано Колонна?

— Колонна сам отказался, не хочет больше заниматься мирскими делами.

— Правильно делает. Пора старику и о небе подумать. За девяносто лет нагрешил немало.

— Зачем звонили в колокола? Если выбрали сенаторов без нас, для чего собрали народ?

— Говорят, будут читать послание.

— Какое послание?

— Скоро услышишь. Пришла папская булла из Авиньона.

Неподалеку от трибуны в толпе стояли двое. Один, помоложе, с перевязанной платком щекой, то и дело поправлял повязку, скрывавшую большую часть лица. Второй, невысокий седобородый старец в надвинутой до бровей шляпе, опираясь на посох, зябко кутался в пестревший заплатами плащ.

— Не лучше ли уйти, Волкано? — обратился к старцу молодой. — Дел еще много.

— Надо послушать буллу, — тихо отозвался тот. — Да вон, кажется, и глашатай.

Старец кивнул в сторону дворца. Оттуда сквозь шеренгу солдат в сопровождении пестрой толпы прелатов и грандов шествовал к трибуне человек в красной кардинальской мантии.

— Бертран де До, папский легат! — мгновенно разнеслось по площади.

Все устремили взоры на кардинала. Бертран де До, поддерживая отороченные куньим мехом полы мантии, неторопливо поднялся на возвышение для ораторов. Он осенил собравшийся народ крестным знамением, затем развернул большой пергаментный свиток. В наступившей тишине отчетливо зазвучал его голос.

— «Булла Римского первосвященника, папы Климента Шестого от третьего декабря 1347 года, — торжественно огласил легат. — Сим апостолическим посланием Мы, Климент Шестой, заверяем народ римский в нашей любви и отеческой заботе и предупреждаем о бедах, угрожающих всем, кто до сих пор еще не отрекся от отлученного нами Колы ди Риенцо. — Кардинал обвел взглядом безмолвную толпу и быстро продолжал: — За славу и власть, дарованную ему церковью, Риенцо отплатил черной неблагодарностью. Он удалил епископа Орвьетского, данного ему в соправители, попирал права церкви, налагая наказания не только на мирян, но и на духовных лиц. Он захватывал церковное имущество. Желая господствовать и подобно Люциферу возвыситься, он осквернил купель императора Константина. — Бертран де До на мгновение остановился, чтобы стряхнуть с пергамента снежинки, и принялся читать дальше: — Предтеча антихриста, сын греха и проклятия, враг всего, что считается и почитается людьми за божественное, он не побоялся навлечь на римлян опасности и беды, лишая их благоволения церкви».

Легат сделал многозначительную паузу и, напрягая голос, закончил:

— «Поэтому Мы просим и требуем и даем вам отеческий совет: не следуйте больше за вышеназванным Колой, не давайте ему ни помощи, ни расположения, а предоставьте его самому себе вместе со всеми его заблуждениями. Да исторгнется он из вашей среды, как паршивая овца, могущая заразить все стадо, ибо злоба его ползет, как змея, жалит, как скорпион, отравляет, как яд!»

Дочитав последнюю фразу, кардинал окоченевшими от холода пальцами с трудом свернул свиток и, еще раз перекрестив народ, покинул трибуну. Римляне поспешно стали расходиться с площади.

— Сегодня же передай Коле, чтобы не задерживался в городе, — взяв под руку своего молодого спутника, тихо произнес Волкано. — Кардинал ведет с Орсини переговоры о выдаче Колы. Он обещал за его голову крупную сумму.

— Мы уже приготовили лошадей, — поправляя сползавшую со щеки повязку, отозвался Андреа. — В Чивита-Веккиа нас ждет Конте.

Было раннее утро. Медный масляный фонарь тускло освещал невысокие своды зала палаццо подесты. Сквозь обращенные к морю узкие стрельчатые окна виднелись смутные очертания кораблей, пришвартованных к причалам. Дальняя часть гавани и мол Чивита-Веккиа еще скрывались в ночной темноте. Со стороны порта доносился лязг выбираемых цепей, крики матросов.

Нина молча смотрела в окно. Всю ночь она не сомкнула глаз. Накануне Конте сообщил о возможном прибытии Колы. Наконец вдали послышался конский топот. В глубине улицы показались два всадника. У перекрестка они разъехались. Один поскакал к гавани, другой, в черном плаще и капюшоне, направился к палаццо. Хотя лицо седока невозможно было разглядеть, по тому, как он держался в седле, Нина узнала мужа. Спрыгнув с коня, Кола взбежал на крыльцо.

— Слава богу! Ты жив, — сквозь слезы улыбнулась Нина. — С тех пор как Андреа помог мне с детьми перебраться сюда, я не находила покоя.

— Какой покой может быть у жены человека, преданного анафеме? — целуя ее, сказал Кола. — Хотя пора бы уже тебе привыкнуть. Насколько я помню, жизнь у нас никогда не была спокойной.

— Что ты намерен теперь делать? — тихо спросила Нина.

— То же, что и прежде, — драться!

— Даже если тебя ждет печальный конец?

— Печальный конец ждет каждого, — усмехнулся Кола. — Но жизнь не должна быть печальной, за это мы и боремся. Не будем, однако, заниматься философией. Скажи, куда ты упрятала детей?

— В деревню, к родным. Они зовут к себе всех. Места там глухие, нас никто не знает.

— Превосходно, будешь пока у них. Чекко и Конте уйдут с тобой. Неплохо бы и твоего отца Франческо убедить перебраться туда.

— Разве вы не станете защищать Чивита-Веккиа? Гарнизон здесь надежный, стены прочные.

— Зачем лишние жертвы? Без Рима продолжать войну с баронами бессмысленно. Мы решили распустить людей. Они нам еще понадобятся.

— Неужели ты не пойдешь с нами?

— К сожалению, мы должны расстаться. Я отплываю на юг. Брат Андреа уже готовит корабль. Пришло известие, что король венгерский занял Неаполь. Если бывший союзник поможет, то в ближайшее время я смогу вернуться в Рим.

— Не выдаст ли он тебя папскому легату?

— Вряд ли король Людовик станет выслуживаться перед Авиньоном.

— Смотри-ка, кто пожаловал! — воскликнула Нина, поворачиваясь к двери.

На пороге появился Волкано в своем ветхом одеянии божьего странника. В руках он держал широкополую шляпу и посох. Риенцо радостно шагнул ему навстречу.

— Ну как там в Риме? — обнимая старца, принялся расспрашивать Кола.

— Есть вести разные, хорошие и плохие. — Волкано поставил посох в угол и устало опустился на скамейку. — Многие горожане начинают понимать, что они потеряли. Твое последнее письмо тайно переписывают и читают повсюду. Да и без письма ясно, что порядка при баронах не будет. Вчера, пока кардинал читал папское послание, кто-то нарисовал в церкви Марии Магдалены ангела с гербом Рима и с крестом. Над крестом голубь. Ангел попирал ногами аспида, льва, василиска и дракона.

— Это же символ святого духа! — воскликнул Кола. — На моем гербе был тоже голубь.

— Вот именно, — кивнул старец. — Все сразу догадались, что это за картина. Народ толпой повалил в церковь. Когда стражники, посланные новыми сенаторами, хотели стереть ее со стены, дело дошло до потасовки.

— Твои слова воскрешают во мне надежду, — сказал Кола.

— Есть, к сожалению, и другие новости, — вздохнул Волкано. — По городу объявлено, что против тебя начато два процесса. Один — по обвинению в узурпации власти, второй — по обвинению в ереси.