Некомпетентное вмешательство же советских политических руководителей в стратегические и оперативно-политические вопросы «затрудняло проведение в жизнь наиболее целесообразных решений и способов действий, вынуждало наших военачальников тратить огромные усилия на преодоление искусственно создаваемых кризисных ситуаций и трудностей, затрудняло полную реализацию их полководческих способностей». Тот же Жуков за излишнюю настойчивость и стратегическую инициативу уже в июле 1941 г. лишился поста начальника Генштаба. Как справедливо пишет современный американский историк У. Спар, не всегда его гениальные озарения (добавим: как и других наших полководцев) востребовались политическим руководством.
Невозможно в связи с этим обойти личности Сталина. Это тем более необходимо, что он сам носил маршальские погоны (не имея до того ни единого воинского звания — каково!), любил, когда об этом вспоминали, особенно в сравнении с лидерами стран-союзников (наша печать так и сообщала: «президент Рузвельт, маршал Сталин и премьер-министр Черчилль»), А с Победой принял звание Генералиссимуса Советского Союза, специально учрежденное «под него».
Выполнение Сталиным функций Верховного Главнокомандующего было крайне противоречивым, как, впрочем, и вся его деятельность во время войны. Сильные стороны вождя — редкая память, умение быстро вникать в суть сложных военно-политических вопросов и подчинять интересам политики решение экономических и стратегических проблем, сильная воля и твердый характер основательно работали на победу. Например, Черчилль был поражен, насколько быстро, буквально «молниеносно» «русский диктатор» раскрыл суть показанного ему плана «Торч» по высадке союзников в Северной Африке, над которым «мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев».
Однако Сталин нередко превращал политику в самоцель и не всегда учитывал при этом военно-стратегические соображения. Скажем, в 1942 г. по следам успешной Московской битвы он, вопреки точке зрения Жукова и мнению Генерального штаба, настоял на плане стратегического наступления на всем протяжении советско-германского фронта, хотя сил и средств у Красной Армии для этого не было. Подобный авантюризм обернулся тяжелыми поражениями в районе Любани, в Крыму и под Харьковом и утратой завоеванной было стратегической инициативы. На деятельности Верховного отрицательно сказывалось отсутствие систематизированных военных знаний и боевого опыта.
По поводу способностей вождя к стратегическому руководству войсками существует немало точек зрения, в том числе и противоречащих друг другу. На наш взгляд, строже и объективнее высказался на этот счет маршал Жуков, причем не в мемуарах, которые подверглись изрядной «переработке» в ЦК КПСС и Главном политическом управлении Советской Армии, а в речи на пленуме ЦК в 1956 г. Это было время редкой раскрепощенности, свободы от мертвящего давления культа личности Сталина. К сожалению, речь так и осталась непроизнесенной, но от этого ее значение ничуть не умаляется.
«…С первых минут возникновения войны в Верховном руководстве страной в лице Сталина проявилась полная растерянность в управлении обороной страны, использовав которую противник прочно захватил инициативу в свои руки и диктовал свою волю на всех стратегических направлениях, — считал Жуков. — …У нас не было полноценного Верховного командования. Был Сталин, без которого по существующим тогда порядкам никто не мог принять самостоятельного решения, и надо сказать правдиво, — в начале войны Сталин очень плохо разбирался в оперативно-тактических вопросах. Ставка Верховного Главнокомандования была создана с опозданием и не была подготовлена к тому, чтобы взять в свой руки и осуществить квалифицированное управление Вооруженными Силами.
Генеральный штаб, Наркомат обороны с самого начала были дезорганизованы Сталиным и лишены его доверия».
На второй день войны, вспоминал Георгий Константинович, вождь направил в помощь командованию воюющих фронтов все руководство Генерального штаба, включая его начальника. На резонное предупреждение, что подобная практика лишь приведет к дезорганизации управления войсками, диктатор отрезал: «Что вы понимаете в руководстве войсками, обойдемся без вас». В результате он, «не зная в деталях положение на фронтах, и будучи недостаточно грамотным в оперативных вопросах, давал неквалифицированные указания, не говоря уже о некомпетентном планировании крупных контрмероприятий, которые по сложившейся обстановке надо было проводить».
По свидетельству Жукова, Сталин только через полтора года войны начал более или менее разбираться в тактических и оперативно-стратегических вопросах, больше доверять профессиональным военным.
Все разумные пределы перешла и максимальная централизация руководства в руках Сталина. Без его участия не решался ни один сколько-нибудь серьезный вопрос ни на фронте, ни в тылу, а это изрядно вредило делу, сковывало инициативу руководящих кадров. Невольно вспоминается меткое замечание нашего известного оборонщика С. П. Непобедимого относительно сравнения немецких фельдмаршалов с маршалом Жуковым (и не в пользу последнего, равно, как и других советских военачальников): «А попробовали бы его соперники повоевать под командованием Джугашвили!».
В СССР не была изжита и практика, некогда распространенная в Российской Империи, — иные фавориты Елизаветы Петровны и Екатерины II получали чин генерал-фельдмаршала вовсе не за подвиги на поле брани. Нечто подобное случалось и при советской власти. Личная преданность вождю, готовность выполнить любой его приказ, самонадеянная уверенность, что «нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики», обеспечивали высшими воинскими званиями и постами людей малокомпетентных в военном деле, но зато имевших большой вес в партийно-политическом истеблишменте.
Среди наиболее выразительных «фаворитов» — народный комиссар по военным и морским делам, а затем нарком обороны СССР (1934–1940), член Государственного Комитета Обороны и Ставки ВГК в период Великой Отечественной войны Ворошилов; член ГКО, министр Вооруженных Сил, министр обороны СССР (1947–1949, 1953–1955) Булганин. Ну, а чем, как не предельной близостью к вождю можно объяснить факт присвоения звания Маршала Советского Союза уже имевшему специальное звание Генеральный комиссар госбезопасности народному комиссару внутренних дел (1938–1945, 1953), члену Ставки ВГК и ГКО (1941–1945) Берии.
Даже единичные факты лишения высшего воинского звания, полученного явно незаслуженно, были не попыткой восстановить строгий порядок, а наказанием за верность прежнему хозяину или за измену хозяину новому. В полной мере это относится и к Берии, низвергнутому с политического Олимпа спустя несколько месяцев после смерти Сталина; и к Булганину, активному члену антихрущевской группировки, возникшей в президиуме ЦК КПСС и разгромленной на июньском (1957 г.) пленуме ЦК.
Маршалам, как, впрочем, и всем другим людям, и на войне, и в мирное время требовались немалые решительность и личное мужество. В памяти сразу встает образ Рокоссовского. В ходе обсуждения в Ставке плана операции «Багратион» (по освобождению Белоруссии летом 1944 г.) он высказал несогласие с мнением Сталина. Тот дважды посылал маршала в соседнюю комнату «подумать» и изменить свою позицию. Но Константин Константинович настоял на своем и оказался прав. А ведь он не понаслышке знал, какая участь может ждать того, кто разгневает Верховного, ибо еще до войны провел по ложному обвинению три года в заключении.
А вот командующему Западным фронтом в осенне-зимней кампании 1943–1944 гг. будущему маршалу Соколовскому такого вот мужества не хватило. По настоянию Ставки он 11 раз предпринимал наступательные операции. Понимал, что проводить их нецелесообразно, видел, какими огромными жертвами (было убито и ранено более 330 тысяч человек) они сопровождаются, но не возразил, не настоял на более оптимальных решениях, пока Ставка сама не сняла его с должности.
Личное мужество требовалось и тогда, когда бои отгремели. Тем более, что в условиях тогдашней политической системы и вождей победоносных войск, прославленных на весь мир маршалов и генералов, словно в мрачные времена бироновщины, никакие заслуги не могли спасти от произвола, шельмования и даже ареста.