Москва, 27 апреля

Бедный, бедный мой друг, пишу Вам наспех, в суете, среди раскрытых, уложенных чемоданов, и только несколько слов Вам вдогонку. Хочется еще раз ободрить Вас, сказать — берегите себя, свою душу, свою непутевую голову. Все еще как шальная после нашего свидания, все еще пытаюсь что-то досказать, вдолбить Вам. Понимаю, что тяжко, но здесь Вы из этой путаницы не выберетесь — уезжайте, уезжайте скорее. Издали всегда виднее. Я буду около Вас и даю Вам слово, охраню Ваш покой. Ведь Вам же обещан месяц в доме отдыха «Кириле». Там чудесно — Вы станете другим человеком, и она — Варя — многое поймет за этот месяц. Мы, женщины,— глупые, нас учит только время, а не слова. У Вас с Варей долгие годы общих страданий — это не забывается. Она упряма, но не зла и любит Вас по-своему. Оба вы виноваты. Уезжайте. А о Тане не бойтесь — она девочка, у нее все впереди, горе в молодости остро, но скоропроходяще. Будьте тверды — уезжайте. Я буду Вас ждать — «Ай-Джин» рядом с «Кириле».

Дом отдыха «Кириле», 10 мая

Дорогуленька моя, дружечешечек мой, вот я и на санаторном положении. Приехал в «Кириле» ровно в 8 часов 27 минут вечера (посмотрел на часы, чтобы проверить скорость пробега автомобиля). Ехали мы от Севастополя ровно пять часов восемнадцать минут с заездом в Алупку, где скинули двух пассажиров — один в очках, весь в нарывах, страшно противно сморкался за моей спиною, что мешало мне спокойно любоваться красотами природы из боязни заразиться. Я хотя первый занял заднее место в Крымкурсо (так здесь называют автомобили), однако уступил даме (ты знаешь мою деликатность), а сам пересел к шоферу. Оказался человек непьющий, к моему удивлению, и очень сведущий. Я с его слов ознакомился с местными обычаями, впрочем, малоинтересными. Только одно досадно, из какой-то трубочки капало масло, я по близорукости сразу не заметил, потом вижу — на брюках, чуть ниже колена — два жирных пятна. Не знаешь ли, чем вывесть,— пришли, не забудь, рецепт.

Погода стояла прекрасная — двадцать три градуса по Реомюру ^{1} (сказал шофер), но только пыль, этакая мелкая, вроде муки, портила впечатление. Все же не упустил ничего интересного, точно сверяясь по путеводителю (купил в Севастополе, называется «Крым», очень любопытно составленный).

От Севастополя до «Кириле» по шоссе 71 верста. Стоит 10 рублей с пассажира. На пароходе дешевле, но при слабости моего здоровья побоялся качки, а еще нужно взять в расчет время ожидания от прибытия поезда до отхода парохода,— оно бы и вышло одно на одно, считая с обедом и лишними носильщиками. А к тому же виды! Мне еще в вагоне рассказывали — прямо не поверишь!

Только сначала мне не понравилось — город, по Гоголевской улице судя,— неудобный, а по выходе на шоссе — каменистая однообразность (так и в путеводителе сказано). На третьей версте влево от шоссе, близ города Сапун, виднеется английское кладбище — на нем много зелени. За шестой верстой справа недалеко от шоссе видно французское кладбище — на нем много зелени. Здесь погребено около 90 000 человек (по путеводителю). Но с 21-й версты я уже понял восторг, даже сзади — в очках — перестал сморкаться. Совершенно исключительное зрелище! — представь себе голубое небо, автомобиль несется вниз, а по сторонам ущелье, совершенно как мы видели с тобой в «Демоне». Все в лесах. Я только торопился протирать пенсне. За ущельем открывается «Кучук-Мускомская долина». Тут мы стали подниматься, а потом на холостом ходу (так называет шофер, когда машина идет с выключенным радиатором) спустились в Байдарскую долину.

Здесь мы остановились набрать воды в насос перед кафе-столовой. Некоторые вышли закусить, но я уклонился, ожидая в «Кириле» ужина, и прошелся заглянуть на жизнь местного населения. Дворики крохотные, меньше наших сумских, дома же с балкончиками, без сеней. Женщины положительно все уроды, так что, детуленька, о романах и в голову не приходит. Ты ведь у меня ревнючая! Я как раз думал, хорошо бы с тобою вместе все это видеть. Шофер мне объяснил, что хотя татары магометане, однако у всех по одной жене, так как держать больше дорого стоит,— значит, и тут совершенно как у нас.

Но что меня привело в трепет, так это «Байдарские ворота». Умопомрачительно! Нарочно выписываю из путеводителя:

«Байдарские ворота построены в 1871 году (год Парижской Коммуны.— А. П.) и пользуются широкой известностью за свое очень эффектное положение: они расположены на самом краю крутого склона, почти обрыва к морю. За воротами сразу открывается грандиозный вид на Южный берег и море».

Но здесь нужно было бы перо Гоголя или Немировича-Данченко (помнишь его «Забытую крепость»? ^{2} Правда, там действие на Кавказе, но все равно).

Отсюда мы пустились выписывать такие кренделя вниз, что я только держался за шляпу, даже пенсне вытирать не мог. Боюсь соврать, но не меньше семи раз были на краю гибели при поворотах — шофер это называет — «крен». При моей нервности такое выдержать трудно, так что когда влетели в тоннель, я стал кричать, но после все объяснилось к общему удовольствию. До самой Алупки ехали со смехом, вспоминая приключения. В кратких словах — совершенно как в кинематографе заграничной фильмы.

Так что всю фееричность описать не берусь. И все время по правую руку море перлового цвета ^{3} (помнишь картины Айвазовского в музее Александра III? ^{4}). Шофер объяснил мне, что цвет моря зависит от подводной растительности и атмосферического давления, но я ему не очень верю, так как почему оно бывает такое синее? — в путеводителе это, наверно, объяснено подробно.

Сделал еще одно странное наблюдение. На остановке (меняли шину) сорвал цветы вроде наших колокольчиков, только больше, другого цвета и стоящие торчком. Сев на место, понюхал их и удивился. Даже как-то неловко стало (ты знаешь, какой я стеснительный),— но были одни только мужчины, так что сомневаться не приходилось — цветы эти пахнут женщиной. Очень странно! Я нарочно спрятал и с этим письмом посылаю тебе.

А от Алупки нас только двое осталось — я да музыкант один, композитор, назвался Тесьминовым. Музыки его я что-то не слыхал, сам же, видимо, из породы хлыщей, верхолетов — несимпатичная физиономия, знаешь — с манерами такими. Тоже в «Кириле». Ну, да ведь теперь кто только не знаменит! Настоящих людей, ученых, в грош не ставят, а все больше скороспелками да наглецами пробавляются. Я, конечно, со свойственной мне учтивостью начал было выражать ему свой восторг перед видами, так он хоть бы что! Совершенно нечувствителен к красотам! Только и услышал от него: да, говорит, ничего. А еще человек искусства, бог с ним! Одно обидно, когда вылезали перед дворцом — будто бы он один и приехал. Ах, Тесьминов! Ох, Тесьминов! Конечно, потом все выяснилось. Барыньки и девицы со скуки дохнут, а потанцевать не подо что.

Мне комнату отвели с художником Крайницким (тот самый!) и еще двумя врачами — приятные люди. Я с ними долго и плодотворно беседовал на сон грядущий.

Ну, роднусенька моя, на этот раз довольно — и так одиннадцать страниц отмахал, сам удивляюсь. На следующий случай стану тебе отсылать вроде дневника со всеми подробностями, а теперь целую мою кокос в любимую родинку и остаюсь любящий Кутик.

P. S. А вот ты и не знаешь, почему я тебя кокос назвал! Это по-татарски значит — голубые глаза, голубоглазка! Вот что, кокосик мой, бесценненький!