Одна Ольга Михайловна осталась недовольна — и сумела вложить недовольство в жест, которым подала Виталию журнал отказов, куда Виталий и стал тщательно записывать происшествие, не преминув сослаться и на консультацию завотделением Мендельсон: ведь случись что — это единственный документ, прокурор будет изучать каждую запятую, а давно известно, что небрежная запись губит врача в глазах правосудия, а умело сделанная — ограждает от любых неприятностей.

После Карташева наступило затишье. Виталий поднялся к себе, надеясь заняться писаниной — это как бездонная бочка, но все равно нужно стараться ее наполнить. Но только он разложил свои истории, зашла отделенческая буфетчица — Виталий вечно забывал, как ее зовут, потому что редко имел с нею дело. И теперь почувствовал из-за этого неловкость.

— Виталий Сергеевич, вы дежурите? Вот кстати! Смотрите, какой кефир нам принесли: сверху пена, внизу вода.

Она протянула стакан. Кефир и в самом деле был отвратительный: кислый, даже горьковатый.

— Ну, что? — с надеждой спросила буфетчица.

— Ни в коем случае не выдавайте! То есть не раздавайте! Я сейчас же позвоню на кухню! — Виталий радовался своей решительности, и вдобавок чуть-чуть радовался тому, что можно обойтись без имени-отчества буфетчицы. Вот если бы пришлось ее уговаривать все-таки раздать кефир, без обращения полным именем обойтись никак бы не удалось.

Трубку кухонного телефона взяла диетсестра.

— Вы насчет кефира? Мне уже звонили с отделений. Я попробовала — ничего страшного, кисловат, конечно. Мы хотим к нему по двадцать граммов сахара выдать в счет завтрашнего пайка.

— Софья Григорьевна, дома бы вы такой кефир пить не стали.

— Не знаю. То дома… Может, и стала бы. Добавила б сахара.

— Я все-таки раздавать его не разрешаю. А те отделения, которые уже получили, пусть немедленно вернут!

— Вам легко не разрешать. Деньги за него уже перечислены? Перечислены. Как мы его спишем? Он восемьдесят рублей стоит!

— Я этими расчетами не интересуюсь. Кефир плохой и раздавать его нельзя!

— Мое начальство — диетврач. Пусть она и попробует. Возьмет на себя — пусть списывает.

— Пробу снимает не диетврач, а дежурный. Я в журнале вашем расписываюсь, что раздавать разрешаю. Так вот кефир я раздавать запрещаю! Так и запишу! Все!

Виталий повесил трубку — почти швырнул. Улыбнулся буфетчице:

— Вот так. Отправляйтесь обратно на кухню и все.

— Ой, спасибо, Виталий Сергеевич! А то мы уж и не знали. Нам все: «профилактика желудочных, эпидемическая настороженность» — а тут такой кефир! Мы уж и не знали.

Буфетчица ушла, а Виталий испытывал приятное самодовольство: и дело хорошее сделал, и покрикивать научился. Но через минуту ему уже звонила Елена Константиновна, совместительствующая на кухне.

— Виталий Сергеевич, что это за историю вы поднимаете? Моя диетсестра чуть не плачет, говорит, у нее вычтут восемьдесят рублей. Что же, мне самой пробовать каждый кефир?

И это все таким снисходительным тоном. Чтобы завести себя, Виталий злорадно вспомнил, как говорит всегда про Елену Константиновну Люда: «Ну эта не дура — присосалась к кормушке!».

— Пробу я снимаю, как вы знаете, Елена Константиновна. А поносы больных не уравновешиваются слезами диетсестры.

— Ну, уж сразу и поносы. Какой вы непримиримый. А вы знаете, сколько диетсестра получает?

— И знать не хочу. И не понимаю, почему она должна платить за плохой кефир. И не верю, что она будет платить. Все это не мое дело. Мое дело: запретить раздавать больным плохой кефир!

— Какой вы! Не ожидала… Знаете что, Виталий Сергеевич, давайте вот на чем сговоримся: пусть решает Игорь Борисович. Он еще не ушел, к счастью. Если он сам распорядится, хоть в Пряжку этот кефир выльем!

Ну как возразишь против Игоря Борисовича? Виталий взял стакан с кефиром и понес к главному.

— Я уже слышал! — Игорь Борисович выглядел даже мрачней обычного.

— А вы пробовали?

Интересно: когда Виталий шел к главному просить перенести отпуск или что-нибудь в этом роде — какую-нибудь мелочь для себя — он шел неохотно, и смущался, и злился на себя за то, что смущается, и трудно ему было с главным разговаривать: а сейчас, когда дело касалось больницы, Виталий вошел к главному непринужденно, говорил легко, напористо и почти с вызовом спросил: «А вы пробовали?» — и сунул стакан главному под нос. Игорь Борисович достал чайную ложку и с опаской откушал.

— Да, кефир, конечно, несимпатичный. Но нужно решать такие вопросы обдуманно. Пошлем на анализ.

— Кухня уже послала. Только вряд ли к ужину придет ответ.

— Вот видите, мы заранее спишем кефир, а потом придет ответ, что он к употреблению годен. Кто будет отвечать? Идет движение за экономию, а мы спишем доброкачественный продукт. Так эти вопросы не решаются.

— Игорь Борисович, а вдруг наоборот: мы раздадим, а потом придет ответ, что кефир не годен?

— А вы запишите в дежурном журнале, что получен кислый кефир, будет видно, что вы обратили внимание, и тогда в следующий раз, если возникнет ситуация, будем знать, как поступать. И не такой уж он страшный. Вы пробовали?

— Конечно.

— Сейчас он перемешался — и ничего.

Виталий попробовал снова, и действительно, ему показалось, что за прошедшие полчаса кефир стал лучше: горечи совсем не ощущалось, да и кислота теперь казалась терпимой. Но сказать это вслух, бить отбой Виталий не мог!

— Нет, совсем плохой. Если вспыхнет дизентерия, СЭС нас в порошок сотрет.

— Это не основание для решения вопросов: вам кажется одно, мне — другое. Анализ — вот это основание!

— Игорь Борисович, зачем же мы снимаем пробу, если она ничего не значит? А вдруг завтра я буду пробовать рыбу, мне покажется, что она тухлая, но, кроме собственного носа, у меня не будет никаких оснований, я эту рыбу раздам — и у нас будет ботулизм!

Игорь Борисович некоторое время сидел молча, мрачно смотрел в стол. Наконец, изрек:

— Вы дежурный врач, вы и решайте.

Виталий пожал плечами и вышел, едва удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

Самое обидное, что, выйдя в коридор, он снова попробовал кефир — и на этот раз кефир уже показался почти хорошим. Но отступить он не мог.

— Главный подтвердил, что я как дежурный врач все решаю на свою ответственность, — сказал он по телефону Софье Григорьевне (Елене Константиновне и звонить не стал — ну ее!). — Так я решаю, что раздавать кефир нельзя. И проверю.

На этот раз Софья Григорьевна была более приветлива:

— Вы не беспокойтесь, Виталий Сергеевич, мы через СЭС умолили ускорить анализы, так что ответ будет еще до ужина. Так оно спокойнее, а то спишешь, а после начет сделают, дело такое!

А когда Виталий пришел пробовать ужин, Софья Григорьевна встретила его победительницей:

— Ну, все в порядке! Позвонили из лаборатории, что кислотность выше стандарта. И знаете, что говорят: хотите — раздавайте, хотите — нет… Конечно, мы не стали! Зачем нам рисковать? Завтра молокозавод весь кефир берет назад. Их главный технолог даже не отпиралась, видно, сама знала, что брак выпустила!

Виталия забавляла гордость, с какой Софья Григорьевна это рассказывала — будто она с самого начала встала грудью на пути плохого кефира.

А после ужина в приемный покой заглянул Игорь Борисович. Он часто задерживался допоздна, и не потому, что дел слишком много. Однажды Виталий зашел к нему в шесть часов — главный неприкаянно ходил по своему огромному кабинету, лампа потушена, полутьма — а домой почему-то не шел… Итак, заглянул главный:

— Чем с кефиром кончилось?

— Позвонили из лаборатории, что кефир повышенной кислотности…

— Но в пищу годится, да? — со странной поспешностью, чуть ли не с надеждой подхватил Игорь Борисович.

— Нет, что бракованный. Молокозавод берет его обратно.

— Вот как? — в голосе главного Виталию послышалось разочарование. — Вы, оказывается, упорный.

Главный еще постоял, будто собираясь что-то сказать, потом резко повернулся и вышел.