— Было, — согласилась Лера. По-моему, это первый случай, когда она хоть в чем-то согласилась с братом. — Но ты послушай: я же не говорю, чтоб Тима один лез. Ты ложись спать дома, а ночью я тебя разбужу. Ты к Тиме поскребешься, он тебя впустит. Только смотри, чтоб не заснул! — грозно повернулась она ко мне. — Потом я тебе снова дверь открою, и все будет тип-топ. В случае чего — я ни я и кошка не моя…

— Это «алиби» называется, — сказал Казик. — Железная штука. Все бандиты стараются таким алиби запастись.

Мы засмеялись. Витька вскочил, сгреб Леру, как медведь, и закружил вокруг себя.

— Золотая ты моя сестричка! — заорал он. — Рыжая, хорошая, на козу похожая!..

Лера хохотала и дрыгала ногами. А я вдруг с завистью подумал: жалко, что у меня нет такой сестры.

Наконец Витька отпустил ее. Лера подхватила кошелку и насмешливо бросила:

— А кто говорил: «Послушаем Лерку и сделаем наоборот»?

— Понятия не имею! — Витька недоуменно вздернул плечами. — Ты, Казик? Ну, тогда Жека. Нет? Ну, тогда… тогда, не знаю. Только не я!..

Когда мы возвращались домой, солнце уже скрылось за лесом, на мокрую от росы траву легли длинные тени.

Трепещи, Африкан, близится час расплаты!

Предполагалось, что отец пробудет в командировке три-четыре дня, но когда мы все вместе ввалились к нам, уверенные, что в квартире никого нет, он был уже дома. Что-то у них там, куда он ездил, не было еще готово, кабели не подведены, что ли. Я всегда очень радовался, если он приезжал пораньше, а тут просто посинел от расстройства. Это ж надо, а! Родной отец, а так подводит…

Обескураженные, ребята столпились у порога.

— Что будем делать? — шепнул Витька. — Может, отложим?

— Ни в коем случае! Балкон в моей комнате, приходи, я буду тебя ждать. Давай кошелку.

Я поставил кошелку в ванной, в углу, для маскировки придвинул стиральную машину, а сверху положил грязное белье.

— О чем вы там шушукались? — спросил отец. — Против кого заговор затевали?

— Против земляники, — не моргнув глазом, ответил я. — Думаем завтра в лес сходить.

— А что, уже поспела? — Он потер колючую щеку. — Скоро в отпуск поедем, а то лето пролетит — не заметишь. Чем ты тут занимался без меня?

Мы немного поговорили, поужинали, и он лег спать: устал с дороги. А я отправился в свою комнату.

Убедившись, что отец заснул, я вытащил кошелку, немного раздвинул прутья, чтоб лягушки не задохнулись, и стал придумывать, как убить время, пока придет Витька. Операцию «Ква-ква» мы назначили на самую темную пору — половину третьего. Конечно, можно было не мучиться, а завести будильник и преспокойно лечь спать, но я побоялся, что трезвон разбудит отца и все пойдет насмарку. Значит, нужно бодрствовать.

Странно, но именно в эту ночь мне нестерпимо захотелось спать. От зевоты ломило челюсти, голова так и липла к столу. Меня даже зло взяло. Бывало, мама гнала в постель в девять, так я еще полночи крутился, думая о недочитанной книге или вспоминая всякие смешные истории, и завидовал взрослым, которые могут не спать хоть до утра, а теперь, когда нужно дождаться Витьку, готов захрапеть на голом полу, сунув под голову кулак.

В одиннадцать я до пояса вымылся холодной водой. Помогло, но ненадолго. В двенадцать сделал гимнастику с гантелями и еще раз умылся. В час сел решать задачу в четырнадцать вопросов из задачника для пятого класса. В задаче зерно пересыпалось из вагонов в элеватор, из элеватора в вагоны, шуршало, струилось, глаза слипались, а стрелку на часах, казалось, припаяли к одному месту — совсем не двигалась.

В половине второго я вынес в коридор табурет и сел под дверью. Теперь стоило мне задремать, и я тут же тюкался затылком в железную ручку. Перед носом я держал палку с зажимом, ее называют «хозяйка-лентяйка». Это на тот случай, если, засыпая, я не откинусь назад, а подамся вперед. Тогда я тюкнусь об эту палку.

И все-таки я заснул. Заснул самым бессовестным образом, упершись лбом в эту самую «хозяйку-лентяйку». Мне даже сон успел присниться. Будто бежит по лугу рыжая-рыжая Лера, в клетчатой ковбойке с закатанными рукавами, подбегает ко мне да как трахнет меня по спине, да как зашипит Витькиным голосом:

— Тимка-а, вставай, засоня, развалился, как фон-барон!

Я вскочил, чуть не перевернув табуретку, — это командор приоткрыл дверь, которую я предусмотрительно отпер, и угостил меня увесистым тычком.

— Скребусь, скребусь, чуть весь подъезд не разбудил! — проворчал Витька.

Я виновато промолчал, хотя между лопатками горело. А в другой, как говорится, ситуации я ему показал бы, как руки распускать.

Мы на цыпочках прошли в мою комнату. Зажженная настольная лампа для светомаскировки стояла у меня под кроватью. В зыбком полумраке я увидел, что Витькино лицо прикрыто размалеванной фосфором маской, а на руки натянуты длинные, до локтей, женские перчатки.

— А это зачем? — удивился я.

— Чтоб отпечатки пальцев не остались. Лерка где-то выкопала.

— Какие отпечатки?

— На балконе, балда! У этого Африкана отец знаешь какой! Милицию может вызвать, если что заподозрит. — Витька вытащил из-за пазухи моток бельевой веревки. — Давай лягушек.

Посвечивая фонариком, я принес из ванны кошелку.

— Уж не поснули ли они там? — Витька приложил к кошелке ухо. — Что-то больно тихо.

— Не может быть, — уверенно ответил я. — Я им немного прутья пораздвигал, чтоб воздух проходил.

— Что-о? — Витька подпрыгнул, будто его собака укусила, открыл крышку и сунул в кошелку руку. Пошарил, пошарил и — достал одного маленького лягушонка. — Все. Больше нету.

— А где остальные? — покрываясь холодным потом, спросил я. Вряд ли можно было придумать в моем положении более глупый вопрос.

— У вас в квартире, ясно где. Если только ты их за ужином не слопал, — съязвил Витька.

— Но я же думал…

— Индюк тоже думал, а потом из него суп сварили. — Витька посдвигал в кошелке прутья. — Сквозь такие дыры коты могли пролезть, не то что лягушки. Побоялся, что им воздуха не хватит! Да сюда тебя засадить — не задохнешься!

— Что же теперь делать! — с ужасом пролепетал я. — Они ж, наверное, разбрелись повсюду. Дверь-то в ванную была открыта…

— Что делать, что делать… Давай фонарик, попробуем выловить.

Витька снял маску, перчатки, и мы начали облаву.

Сначала, прикрывая фонарик полой куртки, обшарили ванную. Улов оказался обнадеживающим: восемь штук — два тритона, шесть квакушек. Забились под стиральную машину и сидят себе тихонько, с обстановкой осваиваются. А одна так даже в таз залезла, где отцовы рубашки намочены. Приспособилась…

У меня немного отлегло на сердце. С тем маленьким лягушонком уже девять, значит, осталось всего шестнадцать. В коридоре выудили еще три, четвертую — в моей комнате под кроватью. Уселась и таращится на лампу, как на солнце.

— Во второй комнате сам ищи. — Витька вручил мне фонарик. — Проснется отец — соврешь что-нибудь, а меня увидит — пропало дело. Еще подумает спросонья, что воришка какой… Да поживей, а то скоро светать начнет.

Я по-пластунски пополз в папину комнату, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. А вдруг сейчас заорет какая-нибудь дурным голосом, вот будет номер! Откликнутся ей те, что в корзине, и пойдет потеха! Я шарил по углам, под шкафом и столом и проклинал в душе Лерину затею. Где-то рядом со мной притаилось еще двенадцать лягушек и тритонов, может, какая уже к отцу на тахту запрыгнула, — тахта низкая, одеяло до пола сползает, — попробуй сейчас всю эту гадость отыскать!

— Скоро ты, растяпа? — свирепо прошептал Витька из-за двери.

Я понял, что больше медлить нельзя, и пополз назад — от Витькиного шепота подозрительно заворочался отец. В кепке у меня трепыхалась жалкая добыча — две лягушки.