— Ну как? Похож? — довольный произведенным эффектом спросил Фукс. — Тонкая работа, не правда ли? Ретушь и пересъемка. Как вы думаете, мистер Тугай, этот пастух обрадуется? Ведь сын — совсем как живой...

Тугай усмехнулся.

К вечеру появились тучи. Горы потемнели и как бы придвинулись. С наблюдательной вышки по винтовой лестнице спустился часовой.

Все на заставе знали, что начинается вьюга. Ветер свистел по ущелью. По дороге плыла поземка. Тучи стремительно неслись к скалам, нанизывались на остроконечные пики.

Часовой приподнял капюшон брезентового плаща: да, лихо будет сегодня в наряде!..

Свободные от службы пограничники собрались в ленинской комнате. Стулья в парусиновых чехлах, сдвинутые с обычных мест, окружили столик с радиоприемником.

Теперь познакомим читателя с собравшимися. Солдаты Гебридзе и Петренко лениво листают журналы. Тут же сержант Обручев. На диване лейтенант Ганиев, только оставивший свадебный ужин у капитана Демина. Рядом с ним — Зубарев и старший сержант Резников, тот самый, которому Обручев привез портсигар.

Резников непосредственный начальник Зубарева, инструктор службы собак. В отряде его все называют: «Наш Карацупа». А кто на границе не знает Никиту Карацупу — знаменитого следопыта?

Резников тоже человек бывалый. И есть у него Барс. Барс — это не Ральф: три медали!.. А у Ральфа, может быть, тоже будут медали! Ральф, он ведь какой?.. Он всё может. И вожатого слушается. Ну был случай, когда он чуть не порвал шофера. Так ведь этот шофер, как там его, сам виноват!..

И еще несколько человек в ленинской комнате.

А где же старшина Каримов, лучший джигит? Он задержался: отпускал продукты на кухню. А когда пришел, все места уже были заняты. Зубарев предупредительно встал.

— Садись, земляк, — сказал сержант Обручев, уступая ему краешек стула.

Послышались знакомые позывные.

— Говорит Москва. Передаем концерт по заявкам пограничников. Слушайте...

— Ой, ой! — воскликнул Гебридзе. — Первый номер по моей заявке — ария Кето из оперы «Кето и Котэ» Долидзе!.. Наконец в чем-то я оказался первым, — говорил он, хитро глядя на старшину Каримова.

Концерт продолжался. Тепло было в ленинской комнате. А на улице — темень, ветер, метель.

Снег слепил глаза. От ветра, бившего в лицо, на глаза навертывались слезы. Часовой помахал ресницами и вновь стал всматриваться в темноту. В свирепом завывании вьюги трудно было различить какой-нибудь посторонний звук. Но он всё-таки уловил приглушенный цокот. Кто-то скакал к заставе.

— Стой! — громко окликнул часовой, вскидывая автомат. — Кто идет?

— Свои-и! — донеслось по ветру. — Это я — Саттар. Волки напали. Целая стая...

По сигналу часового выбежал дежурный.

— Скорее! — повторил Саттар задыхаясь. — Напали волки! Там Ибрагим и еще один...

Дежурный еле успел схватить коня под уздцы.

— Не горячись, Саттар, — сказал он спокойно. — Сейчас доложим начальнику заставы.

Демин всё понял с полуфразы.

— В ружье! — приказал он, называя фамилии пограничников. — Старший наряда — старшина Каримов.

Через минуту наряд выезжал из ворот заставы.

— За мной... галопом, — скомандовал старшина, — марш-марррш!

Саттар показывал дорогу. Всадники свернули в ущелье. Ветер усилился. Всё ближе доносилось тревожное блеяние, крики.

— Гебридзе, ракету! — приказал старшина.

Огненный шар взметнулся к небу, осветил местность. Каримов разглядел: старый Ибрагим и младший чабан крутились на конях, камчами[4] отгоняя хищников.

Овцы, сгрудившись, давили друг друга. Матерый волк прыгнул на ягненка, но сторожевая собака перехватила зверя и, впившись в горло мертвой хваткой, прижала к земле. Другой пес кувыркался, кусая повисших на его боках волков.

— Ракету!.. Залп в воздух!.. — приказал старшина Каримов. — Огонь!

— Так вам, так! — с остервенением кричал Обручев, подминая конем волка.

— Еще ракету!

— Р-раз! — на всем скаку наклоняясь к земле, выдохнул Петренко, опуская клинок.

— Ракету!.. Залп!!. Огонь!!!

Волки разбежались. На земле остались четыре волка. Их окружили собаки.

Пограничники подъехали к чабанам. Старшина протянул Ибрагиму руку.

— Рахмат![5] — ответил старик, выпрямляясь в седле.

Старшина подъехал к старику так близко, что задел ногой его стремя.

И вдруг Ибрагим перегнулся через седло, по-отцовски нежно прижал старшину к себе.

— Ну что вы, — смущенно сказал Каримов, осторожно высвобождая руки.

Ибрагим сразу отпустил его, отвернулся.

— Прости, — сказал он с горечью. — Ведь я тебя, как сына...

Старшина окончательно смутился.

В это время Ибрагим наткнулся на распластанного ягненка.

— Эй! — крикнул Ибрагим. — Ягненка перебинтовать надо!

— Бинты есть? — спросил Каримов.

— Есть! — Ибрагим спешился.

— Все равно сейчас дадим еще и йоду... Гебридзе, аптечку!.. Перевязку... — распоряжался старшина.

Несколько минут спустя отара медленно двинулась. Пограничники сопровождали ее. Ибрагим сидел в седле прямо, держа на руках перебинтованного ягненка.

Старшина Каримов ехал рядом с Ибрагимом. Старик время от времени тяжело вздыхал.

Вообще на суровом лице Ибрагима редко появлялась улыбка. Он был нелюдимым. Все знали о его горе. Это было давно. Басмачи убили сына и жену. С тех пор Ибрагим жил один.

Его пробовали приглашать на все колхозные празднества. Он отказывался. Только в день Советской Армии сам приходил в Дом культуры в новом халате, с орденом «Знак Почета» и двумя медалями на груди, внимательно слушал докладчика, первым вставал, когда предлагали почтить память павших в боях за родину, и незаметно уходил.

Уже все привыкли к его странностям. Он жил один, на краю села, в глиняной кибитке, вдалеке от других домов. Комсомольцы хотели было взять шефство над его жилищем, но он не принял их помощи. Если же к нему приходили — встречал гостеприимно, хлопотал, не отпускал без угощения.

В молодости Ибрагим был охотником. Теперь работал старшим чабаном элитной отары, считался одним из лучших чабанов в районе. В Доме культуры на Доске почета висел его портрет.

...Старшина Каримов ехал рядом с Ибрагимом. Он безуспешно пытался заговорить с ним и досадовал на себя, что отклонил неожиданную ласку старика.

Ветер бесновался. Дороги не было видно. Поэтому Ибрагим выехал вперед, как бы прокладывая дорогу в снегу.

На развилке остановились. Помощник Ибрагима Саттар пригласил пограничников в гости.

— Прости, дорогой, — ответил Каримов, — служба не ждет. И так уже сколько времени прошло, как выехали с заставы!

Ибрагим молчал.

«Почему он такой хмурый? Очень странно...» — подумал, глядя на Ибрагима, сержант Обручев.

Полковник Воронков, как и многие другие в эти дни, задавал себе вопросы. На некоторые из них ответить было непросто.

— Где могут пойти неизвестные?

— На каком участке?

— У капитана Демина?

— А может быть, у тригонометрической вышки?

— Что, если скрывающийся на нашей территории радист нарочно дал запеленговать себя? Расчет прост: мы сосредоточим силы в районе Кыз-Байтала и оголим другие участки...