Возле городской библиотеки повстречались с шофером Петром Калачкиным. Он был уже изрядно навеселе.

— Куда, паря? — усмехнулся Махров.

Калачкин бочком обошел его.

— В биб-ли-о-теку! — он пьяно улыбнулся.

— Куда, куда? — не поверил Махров.

— В биб-ли-отеку, — повторил Калачкин и, действительно, пошел в библиотеку.

Махров нахмурился. Жена взяла его под руку.

— Не набедокурил бы, — ответил он на ее немой вопрос. — Что-то раньше я не замечал у него страсти к книгам.

— Пусть читает, — сказала она.

— Да пусть...

Махров любил возвращаться домой из рейса. Пока умывался, жена подала обед. Сегодня можно было и выпить. Он очень устал, продрог.

После обеда взял газету и прилег на диван.

Проснулся — в комнате темно. Из кухни доносились приглушенные голоса.

Махров прислушался.

— Куда же он пошел? — это спрашивала жена.

— Не знаю.

— Но ты с ним говорила?

— Он сказал: по делам.

— Эх, Надя, Надя!.. — И после паузы: — Опять плачешь?

Махров встал.

Женщины услышали скрип половиц в комнате и умолкли.

— Я пойду! — сказала Надежда, скрываясь за дверью.

— Кто там, Зина? — спросил Махров.

— Надя была...

— Опять ссорятся?

Жена не ответила.

— Сходим в кино? — предложил Махров.

Зина вошла в комнату, включила свет. Махров зажмурился. Лицо было помято со сна.

— А ты не устал? — спросила она.

— Сходим, сходим! — повторил он. — Одевайся, как раз успеем на последний сеанс.

Домой они возвращались поздно. Шли быстро и вскоре приблизились к одинокой парочке. Махров замедлил шаги, переглянулся с женой. Впереди шли шофера Игнатюк и Калачкин. Петр еле волочил ноги. Игнатюк поддерживал его.

Махров свел брови:

— Не нравится мне их дружба.

— А я и не знала, что они дружат, — сказала Зина. — Догоним?

Он придержал ее за руку:

— Пусть идут

Если провести прямую линию от перевала Кыз-Байтал на юго-восток, то она пересечет границу, вонзится в окоченевшее тело закрытой тучами вершины, повиснет над бездной, снова встретит на своем пути горы, и, наконец, приведет в небольшое селеньице и застрянет там среди вросших в землю кибиток.

Тугай пришел домой поздно. Злой. Сел у сандала[2].

На душе скверно. Черт знает, как скверно!.. Перепил?.. Может быть. Не допил?.. Тоже может быть... Всё может быть!!!

На дворе — погань: ветер, мокрый снег. Тугай провел рукой по спине. Мокрая. Скинул халат.

Да, ветер так и гонит вниз. Гонит. А куда вниз? Куда спешить?..

Мать в засаленном платье что-то прошамкала беззубым ртом. Он не сразу сообразил, о чем она говорит. Мысли заняты другим.

Старуха просила деньги.

Тугай посмотрел на нее: точно впервые увидел морщинистое лицо, сухие, загрубевшие руки. А ведь говорят, когда-то была красавицей...

Мать тоже взглянула на него: как он изменился. Нос вытянулся, на щеках резко обозначились скулы. Да и не только внешне изменился он с тех пор, как стал вести непонятный ей образ жизни. Но старуха не спрашивала его об этом — ей нужны были деньги.

Она в третий раз обратилась к нему. Вытянула руку. Фу ты, как нищенка. Тугай достал кошелек.

Слезящиеся глаза старухи блеснули.

Тугай попробовал кошелек на вес. Потом равнодушно бросил матери. Старуха подхватила кошелек, перешагнула через лежащего на полу юношу, подошла к сундуку и достала лепешку. Затем пододвинула сыну миску. Он нехотя хлебнул и задумался.

Мать отчужденно посмотрела на сына. Вдруг, что-то вспомнив, бесцеремонно вытащила из-под головы спящего юноши кожаную сумку. Протянула Тугаю, объяснила, что сумку сегодня нашел Туйчи.

Она кивнула на спящего.

Тугай повертел в руках сумку, разглядел вырезанную на ней звезду и, не вставая с места, толкнул ногой племянника. Тот поднялся, испуганно озираясь.

— Где нашел?

Юноша не ответил и повернулся на другой бок. Тугай ударил его по спине.

— Ну?

Туйчи, подавляя нараставшую обиду, сказал:

— Рыл во дворе яму...

Тугай больше не слушал. Пытался вспомнить, как эта сумка попала сюда. У кого была раньше? Отец когда-то привез? Да, может быть...

Он расстегнул ремешок сумки и вытащил сверток, обернутый промасленными тряпками. Удивленно повертел в руках, развернул. На пол выпали свернутые трубочкой выцветшие от времени фотографии. Тугай резким движением поднял их и стал с любопытством разглядывать.

На одном из снимков — отец. Странно... А кто же другой?.. Совсем еще юноша... Черт возьми, где-то встречались. Но где? Где?

Он закрыл глаза, и вдруг в памяти ярко всплыла давно забытая картина. Это было давно, лет двадцать пять назад. Громадный костер. Отец — верхом на коне. Вокруг басмачи. Конь храпит, пятится. Отец хочет, чтобы конь наступил копытами на пленника, на связанного юношу, лежащего у костра. Рядом человек в меховой куртке и клетчатых брюках. Он улыбается, направляет на юношу фотоаппарат. Господин, господин... Как его фамилия?.. Ведь это он привозил оружие... Кажется, господин Смит...

А кто этот юноша?

Тугай напряг память.

— Постой, постой! — Тугай кажется вспомнил. — Ведь это — Ахмед, сын Ибрагима!..

О, если бы он, Тугай, встретил сейчас этого Ибрагима! Этот проклятый чабан заманил отца в ловушку на старом посту.

Он вскочил и выбежал на улицу.

Скорее к Фуксу!..

Ремешок сумки, крепко зажатой в руке, хлестал его по ногам.

Тугай служил в «экспедиции» Фукса. Там знали его отца — свирепого Алибека. Разбитый краснопалочниками[3], Алибек бежал за кордон. Потом с остатками банды снова перешел границу. Три дня грабил и жег селения, но был пойман советскими пограничниками. Тугай, старший сын Алибека, давно знал Фукса. Он приезжал сюда во время войны и вот сейчас снова не забыл Тугая.

Мистер Фукс жил в доме ишана, занимал четыре комнаты и застекленную террасу, где стояла стереотруба.

Тугай без стука вошел в кабинет и положил на стол потертую фотокарточку.

— Вот. Случайно сохранилась.

— Что это? — недовольно спросил Фукс, закрывая книгу, которую он читал, газетой.

— Это сын краснопалочника. Я вспомнил: он попал к нам в плен... А старик, мне кажется, жив.

— Колхозник?

Тугай кивнул:

— Я знаю, его зовут — Ибрагим. Давно пора с ним рассчитаться.

Фукс просиял:

— Вы говорите, что это его сын?

— Это он, — ответил Тугай.

— Тогда, мистер Тугай, могу вам обещать, что вы обязательно рассчитаетесь с этим Ибрагимом... Не желаете ли виски? — Фукс пододвинул стакан к Тугаю. — С соком?.. Прямо так?.. Пожалуйста... Но вначале нужно узнать всё про старика...

Они долго говорили и расстались довольные друг другом.

Трое суток спустя Тугай снова пришел к Фуксу. Он с ожесточением пнул подвернувшуюся под ноги собачонку и опустился на ковер.

— Ну что?

— Виски! — прохрипел Тугай. — Я замерз.

— Да говорите же! — пододвигая бутылку, нетерпеливо произнес Фукс.

Тугай сделал несколько глотков. На ковер по халату стекали грязные потеки.

— Видел. Он жив, — переводя дыхание, ответил Тугай. — С отарой овец... И где живет — знаю. Один живет...

— Ну?

— Пока больше ничего сделать не мог. — Тугай поставил на стол пустую бутылку. — Снова пойду.

Фукс кивнул в знак согласия.

— И пойдете не один, — заметил он. — У Ибрагима придется немного погостить. А чтобы он хорошо встретил, я кое-что придумал.

Фукс быстро подошел к столу, выдвинул ящик.

— Смотрите, мистер Тугай! — сказал он.

Тугай встал.

— О! — вырвалось у него, когда подошел ближе. На столе лежала фотография.