И снова строкомер загулял по книжным листам.

Безуглый различными вариантами исследовал первую главу. Несколько раз казалось, что ключ найден. Семьдесят первый знак был точкой. Но когда майор заменял цифровые группы буквами, получалась абракадабра.

Прежде чем приступить к исследованию других глав, майор задумался. Почему, спросил он себя, в прошлый раз ключ находился в первой главе? Уж не потому ли, что то была первая передача разведчика? А это — вторая. Значит, вероятней всего, нужно проштудировать вторую главу.

Он так и сделал. А под утро вынужден был сознаться, что головоломка оказалась хитрее, чем он предполагал.

За какую же главу теперь взяться?

Или переменить том?

Безуглый умылся холодной водой и выпил стакан крепкого чаю. Посвежевший мозг подсказал еще одно решение. Прошлая передача велась первого числа, отсюда и соответствующая глава для применения шифра. Вторую передачу засекли в пятницу, одиннадцатого. Значит, одиннадцатую главу и нужно посмотреть.

Первая фраза явно не укладывалась в ориентировочно намеченные рамки. А вторая:

Семьдесят первый знак — точка!

Майор вспомнил, что в первом случае шифровальщик тоже пропустил начальную фразу. Вот и еще одна особенность секретной переписки!..

Значит, если ключ начинается от заглавной буквы в слове «Вся», то 31 50 44 означает:

— «ВСЕ» — раскодировал Безуглый.

Двенадцатым снова оказался пробел между словами.

— «ГОТОВО»... Опять: «ВСЕ ГОТОВО»? — удивился майор. — А семьдесят первая — точка.

— «ЖДИТЕ».

— А вы не ошиблись? — спросил Безуглого Воронков.

В той кодограмме тоже сообщалось о готовности, но заканчивалась она словом: «ЖДЕМ». А теперь — «ЖДИТЕ». Чему же верить?

Безуглый пожал плечами.

— Первая кодограмма состояла из семнадцати цифровых групп, а эта — из восемнадцати.

— «ВСЕ ГОТОВО. ЖДИТЕ.» — повторил полковник. — Я насчитываю здесь тоже семнадцать знаков.

— В таком случае «ВСЕ ГОТОВО. ЖДЕМ.» — шестнадцать, — возразил Безуглый.

— Откуда же берется лишний знак? — спросил Воронков. — Я этого в прошлый раз не заметил.

— Лишний знак подтверждает, что радист не торопился, — пояснил Безуглый. — Он пробелом отделяет точку от следующего слова. — Майор помолчал. — А может быть, и это — условие кода?

— Может быть, — в раздумье произнес полковник. — Ну что же, Федор Иванович, еще раз спасибо. Будем ждать «гостя».

Их было двое: впереди сержант Обручев, за ним — старшина Каримов. Под лыжами весело скрипел снег.

Пограничники пересекли долину и стали подниматься в гору. На вершине старшина остановился перевести дух.

— Если честно говорить, Саттара боюсь, — сказал он, тяжело дыша. — Здорово парень на лыжах ходит.

— Еще бы. Сын гор! — поддержал Обручев.

— Ничего, сейчас заедем на ферму, я там сил наберусь и никто меня не догонит! — пошутил Каримов.

— Смотри, как бы наоборот не вышло, — предупредил Обручев.

— А-а!.. — неопределенно ответил старшина и, сильно оттолкнувшись палками, стал спускаться.

Обручев выждал немного и тоже ринулся вниз. Крутой поворот, и сразу показался колхоз. Широкая ровная улица тянулась вдоль изрезанных тропами скал. Чуть в стороне возвышалось здание правления колхоза и Дом культуры. Левее — электростанция. За ней, в длинных помещениях с узкими, высоко расположенными окнами, животноводческие фермы. Туда и спешили пограничники.

Они сняли лыжи у кормовой кухни. Старшина медлил. Обручев, посвященный в его мысли, сокрушенно вздохнул.

— Ну и мямля же ты! — сказал он. — Иди и говори всё, как есть.

Николай открыл дверь. Каримов потоптался на пороге, пропуская его вперед.

Причмокивая и ритмично всасывая воздух, вакуум-насос приводил в действие электродойку. Две девушки сидели за столом и, тихонько напевая, делали свое дело.

Друзья остановились.

Гульджан первая увидела пограничников и, смутившись, выронила из рук колбу. Она не разбилась, покатилась под ноги Каримову. Старшина быстро нагнулся, радуясь возможности помочь.

— Из-за тебя всё! — притворилась рассерженной Гульджан.

Каримов хотел что-то сказать, но безнадежно махнул рукой. Николай толкнул его локтем в бок.

— Мне тебя на пару словечек, — промолвил Каримов.

Гульджан вспыхнула, но подошла. Она была в синем халате, очень красиво облегающем ее фигуру. Легко поправила косы.

Каримов, наклонившись к ней, что-то шепнул. Она засмеялась, покачала головой. Он переглянулся с Обручевым и стал опять что-то говорить.

Николай вышел на улицу. Вслед за ним выскользнула другая девушка и, не глядя на него, пошла к коровнику.

Через несколько минут показался старшина. Насвистывая, встал на лыжи.

— Ну, договорились? — спросил Обручев.

— Она придет на соревнования, а потом... — Каримов подышал на руки и взглянул на часы. — До старта еще есть время. Поехали к Ибрагиму.

Кибитка Ибрагима, такая же белая, как и окружавшие ее сугробы, уставилась в небо тупыми глазками покосившихся окон. Пограничники знали, что по вечерам старик закрывал их ставнями. В первой комнате ставни были дощатые. Ибрагим сделал их много лет назад, когда погиб сын, потому что с тех пор солнце, проникавшее в помещение, раздражало его. Окна в другой комнате выходили на север, но оттуда дули обычно свирепые ветры.

Однажды буря вышибла стекла. В комнату вместе со снегом ворвался ветер. Лампа упала на пол и разбилась. Ибрагим никак не мог найти спички. В темноте он опрокинул стол, безуспешно пытался заслонить окно и в ту ночь чуть не замерз. После этого правление колхоза повесило на окна тяжелые железные ставни.

Над кибиткой курился синеватый дымок.

Ибрагим встретил пограничников на крыльце. И как только он услышал шорох лыж?

— Салом, падар![6] — воскликнул старшина.

Ибрагим не ответил.

— Здравствуйте, — в свою очередь сказал Обручев.

— Салом, — произнес старик, весьма недружелюбно оглядывая пограничников.

Наступило неловкое молчание.

— Давайте, мы вам поможем, — предложил Каримов. — Вон сколько снега намело на крыльцо. — Он потянулся за лопатой.

Ибрагим молча отстранил старшину. Он не любил, когда его жалели. В таких случаях всегда острее чувствовалось одиночество, и боль от сознания, что единственный сын никогда не вернется, становилась почти физической.

Обручев заметил, как посерело лицо старика. Каримов тоже помрачнел.

Обручев спросил Ибрагима:

— Зимуете хорошо?

Старик неторопливо воткнул лопату в снег.

— Рахмат, — сказал он тихо. — Вот только дорога к реке плохая, снега много.

— Так что же вы молчали? — подхватил Каримов. — Есть у нас на заставе заградительные щиты. Дадим.

Ибрагим отвернулся. Он явно не хотел разговаривать. У пограничников вконец испортилось настроение. Перед соревнованиями это было совсем некстати.

— Сегодня же поговорю с капитаном, — всё-таки сказал старшина Каримов.

Обручев подтвердил:

— Капитан Демин разрешит!.. Щиты будут!

На этот раз старик не пригласил друзей к себе, а, словно подытоживая разговор, показал на остроконечную вершину, заслоненную тучами, и промолвил:

— Опять снег будет...

Обручев видел, что старшина расстроен. Он не совсем понимал, почему Ибрагим так холодно обошелся с ними и ждал, что Каримов начнет сейчас объяснять. Но старшина молчал, прибавляя шагу.