Вот край газового баллона с полустершейся надписью «Пропан». Вот разлетевшиеся на ветру волосы, вот часть щеки, вот ограда крыши. Рука снова идет вверх, чуть сдвинувшись вправо, и снова — волосы, щека и нос, тонкие губы, заросший щетиной подбородок, шея, край толстовки с толстым шнуром, к концу которого привязан крупный «колокольчик»… Сергей скривился — всё-таки его «манекены»-расклейщики не были обострением паранойи.

Валуйский на диване вдруг перестал метаться и обмяк. Лена испуганно ойкнула и посмотрела на Краснова. Но всё, кажется, было в порядке, просто кончилось «рабочее время»: экстрасенс открыл глаза и устало откинулся на диван. С удивлением взглянул сначала на сточенные почти до деревяшек карандаши у себя на пальцах, потом — на рисунок.

На рисунок, к слову, получившееся походило мало. Скорее — на большую черно-белую фотографию или, что вернее, на картину в жанре гиперреализма. Во весь лист формата А3 на зрителя глядело очень неприятное и даже пугающее лицо. Лицо убийцы, швыряющего газовый баллон с крыши.

— Эпическое полотно «Воплощение смерти Сергея Скрипки», — криво усмехнулся Сергей. — Сожгите, пожалуйста, эту дрянь, как станет больше не нужна. Смотреть на него физически неприятно, согласитесь? Настолько омерзительная рожа, просто невероятно. Его бы такого первый же полицейский патруль задержал.

— Да, странное лицо, — отрешенно пробормотал Краснов. — Но Игорь увидел именно так.

— С ним всё в порядке? — требовательно спросила Лена. — С Игорем? После ваших фреддикрюгерских вторжений к нему в сон?

— Да, всё в порядке, — заверил ее экстрасенс. — Сейчас он спит без сновидений, и ближайшие полчаса-час его из пушки не добудишься. И не надо, пусть отдыхает.

— Да-а, — протянул Горячев, вместе с Алей разглядывая получившийся рисунок. — Наши художники, что делают фотороботы, от зависти бы удавились. Но Сергей, кстати, прав: такого типа задержит первый же встречный патруль, какой бы там жилет на него не был надет. Такой, я бы сказал, инфернальной угрозой и агрессией от него веет, это что-то.

— Верное слово, очень верное — «инфернальной», — сухо согласилась цыганка, кладя обе руки на фоторобот. — Я вообще сомневаюсь, что человек это. Ой, неохота лезть, совсем неохота, но теперь ведь моя очередь, да, Ярослав?

— Да, — кивнул Краснов. — Сможешь сказать, что с ним и где он?

— Сейчас, — поморщилась Сочина. — Ох, спаси и сохрани, Господи. Ну, попробуем…

Она закрыла глаза и на какое-то время ушла в себя, лишь руки хаотично двигались по бумаге. Скрипка подошел поближе, готовый, в случае чего, подхватить цыганку — при контакте медиума с особенно злым «визитером» с Той Стороны его запросто могло отбросить или ударить о стену и даже об потолок. Сергею отчего-то крепко запали в голову слова Али — «я вообще сомневаюсь, человек ли это». В этом определенно был резон.

Сочина открыла глаза, помотала головой, приходя в себя.

— Ничего, — удивленно произнесла она. — Пусто. Этого человека нет. Вернее, он был раньше, но словно кончился. Но не умер, а как-то по-другому… словно куда-то ушел и дверь за собой закрыл.

— Сон? Кома? — задумчиво спросил Горячев.

— Нет, — помотала головой Аля. — И во сне, и в коме хотя бы малая часть сознания остается здесь, с нами, в этом мире. А этот словно бы выполз откуда-то из ада, а потом обратно в свой ад и уполз. И слава богу, очень мне не хотелось с ним контактировать…

— Я, кажется, знаю, кто это, — тихо сказала Скрипка.

— Расскажи нам, — ровно произнес Краснов.

— Это одержимый, — криво усмехнувшись, ответил Сергей. — Не «ловец волны» вроде меня, а настоящий, классический одержимый. Тот, кто вместо «волны» поймал себе в хозяева очень нехорошую сущность. Сейчас, на этом рисунке, мы видим лицо человека, одержимого злым духом — почти нечеловеческое лицо, Аля права. Но «хозяин» из таких людей может легко уходить и приходить в любой момент, они для него открытая калитка. Сейчас он ушел. И поэтому Аля и видит закрытую дверь. А человек, в котором гостит эта нечисть, скорее всего, выглядит совершенно безобидно.

— Прямое попадание, — оценил Краснов, закрыв глаза и словно бы к чему-то прислушиваясь. — Почти стопроцентно уверен: именно так дело и обстоит. Только, кажется, это еще далеко не всё… там дальше длинная нить, которую еще распутывать и распутывать, но это после… ну да ладно, «довлеет дневи злоба его».

— Роза, моя учительница, умеет работать с одержимыми, да и знает о них немало, — поделилась Аля. — Я бы посоветовалась с ней. Не в церковь же идти.

— А отчего бы и не в церковь, кстати? — спросил Скипка. — Экзорцизм, отчитка… в церкви целый институт изгнания бесов.

— Ну да, там их изгонят, — скептически повернула голову Сочина. — Может быть. Если привести им того, в кого вселились. А нам ведь надо его найти для начала. Просто Роза на моей памяти дважды находила таких людей на улицах и изгоняла из них «подселенцев» буквально за несколько минут. Такое умение могло бы нам помочь.

— Хорошо, — решившись, кивнул Горячев. — Это надолго?

— Наверное, нет, — пожала плечами Аля. — Два часа на машине. Миша отвезет.

— Съездите, Аля, — согласно кивнул Краснов. — Не повредит. А мы пока пошевелим мозгами.

— А можно и мне зелья, пока не уехали? — извиняющимся тоном попросил Скрипка. — А то Игорь так спит, прямо завидно.

— Конечно, — улыбнулась цыганка, сразу доставая флакончик откуда-то из вороха юбок. — Во сне организм быстрее всего восстанавливается. Тебе как раз очень нужно, и подействует сразу же. Ну-ка…

Она с ловкостью фокусника добыла словно из ниоткуда серебряную чарку, накапала туда из флакончика, развела чаем из стоявшей поблизости кружки Горячева.

— Пей, баро, — протянула чарку цыганка. — Сладких снов.

— Спасибо, — смущенно пробормотал Скрипка и выпил. Вкус оказался горький и древесно-вяжущий, словно кора дуба, но это сразу как-то ушло на второй план. Волна сонливости захлестнула его разом и унесла с собой.

Как он добирался до диванчика в комнате отдыха, запомнилось уже совсем смутно.

Цыганский поселок Трефолево под Москвой изначально цыганским, конечно, не был. Просто как-то само собой вышло, что цыган там всегда было много — не киношно-кочевых из «Табор уходит в небо», а оседлых, имевших свои, пусть плохонькие, дома и хозяйства. Цыгане всегда стараются держаться вместе, вот и трефолевская община была на диво сплоченной, здесь друг за друга держались и стояли горой, в случае чего. А так как деревни в России сами по себе хиреют и старятся (молодежь разъезжается по городам, пожилых всё меньше, ну и повальный алкоголизм не очень-то способствует), да еще и учитывая шумную и многочисленную цыганскую братию в соседях — в общем, ничего удивительного нет в том, что Трефолево в конце двадцатого века превратилось в деревню, населенную цыганами целиком и полностью.

Здесь были свои законы и свои исполнители этих законов. Поселковую администрацию заменил дом барона, полицейские в Трефолево бывали редко — натянутые отношения с силами правопорядка у цыган, как видно, в крови.

Черный джип, хищными обводами похожий на акулу, осторожно переполз хлипкий горбатый мостик через речку Трефолевку. Это был короткий путь с трассы, который знали только свои, поэтому детей здесь не было. Возле поворота на поселок, который обозначен на всех картах и навигаторах, всегда играла ватага чумазых ребятишек — и о визите кого бы то ни было в поселке всегда узнавали раньше, чем он успевал доехать до первых домов.

— Коровины отстроились, — одобрительно прогудел Миша, кивая куда-то влево. — Два месяца назад сгорел дом почти дотла. Роман помогал, все помогали — вот и отстроились совсем, как вижу.

— Миш, я не знаю Коровиных, — покачала головой Аля. — Не забывай, я же тут была последний раз пятнадцать лет назад.