— Да, — легко согласился огромный цыган. — Всё забываю, что ты нечасто у нас бываешь. Но о тебе тут постоянно вспоминают.

История взаимоотношений Али Сочиной и цыган была совсем непростой. По крови она была русской с головы до пят, разве что черные, как вороново крыло, волосы создавали подобие специфической цыганской внешности. Как ей рассказывали, они достались ей от бабки — настоящей донской казачки. Впрочем, про свое настоящее происхождение Аля знала мало. Родилась она где-то в сибирской деревне, в многодетной семье. Из воспоминаний того периода в памяти остались лишь какие-то длинные бараки, в которых жили по несколько семей сразу, и диковинное слово «чудильник», обозначавшее такой барак; еще — огромная печь-титан, которую надо было заправлять снегом, чтобы она давала кипяток.

В возрасте четырех лет она потеряла свою семью. Под словом «потерять» в таких случаях подразумевают смерть, но Аля ее именно потеряла. И немалую роль в этом сыграли цыгане вообще и цыганский барон Джуро в частности.

Как много позже удалось узнать Але, дело обстояло так. В их населенном пункте не было поликлиники, да и вообще с квалифицированной врачебной помощью было совсем плохо. Ее маму изводили мигрени, от которых и сейчас-то толком не научились лечить. Что она только ни пробовала — и травяные настои, и припарки, и прочие средства народное медицины. Без толку. Вот и решила съездить в райцентр, показаться «настоящему» доктору. А поскольку маленькую Алю в тот день оставить дома было не с кем, прихватила ее с собой.

Не удовлетворившись беседой с врачом (он тоже не посоветовал ничего дельного — «нормализовать режим труда и отдыха»), мама Али, судя по всему, пребывала в дурном настроении. Ее можно было понять — нормализуешь тут, когда у тебя семеро по лавкам, и забот столько, что от беготни сердце из груди выскакивает! Оставив Алю сторожить вещи, женщина направилась через дорогу — купить билеты домой. И тут же на нее вылетела из-за поворота машина — огромная сияющая «Победа».

Всё, что Аля, подняв городские архивы, узнала о водителе «Победы», исчерпывалось безликой строчкой в протоколе: «гражданин Семенов А.Н.» Но этот Семенов оказался благородным человеком — что, впрочем, неудивительно, за просто так подобные автомобили не получали. Вполне могло оказаться, что ее маму случайно сбил герой войны или ударник социалистического труда.

В общем, гражданин Семенов А.Н., совершив наезд на пешехода Сочину, не смылся трусливо от греха подальше, а собственноручно погрузил находящуюся без сознания женщину в салон автомобиля и спешно повез в больницу. То, что она может быть не одна, в его благородную голову, как видно, не пришло.

Маленькая Аля, судя по всему, видела, как маму сбила огромная машина, и как незнакомый человек увез ее неведомо куда. Видимо, стресс оказался настолько силен, что в ее детской памяти не осталось вообще ни следа тех событий. Дальше она помнила уже только жизнь в таборе.

Да, так получилось, что замершую в горестном оцепенении девочку первой нашли бродившие по автовокзалу цыгане, и из города она уехала с группой бродяг, которая через несколько дней присоединилась к большому табору. Табору барона Джуро.

…Своего первого призрака — «прозрачного человечка», как она их называла — она увидела года через три. Это был повешенный, раскачивающийся под существующим для него одного ветром в углу заброшенного дома, где она вместе с другими детьми проводила ночь. Аля к тому времени превратилась в проворного хищного зверька, не боявшегося ни черта, ни бога, ни дяди милиционера, как и все остальные цыганские дети. Поэтому то, что она этот качающийся труп с вываленным синюшным языком видит, а остальные — нет, вызвало у нее приступ не страха, а раздражения. Настолько сильный, то она рассказала об этом кому-то из старших, а тот, понятное дело, тут же передал Розе — потому что в таборе обо всех непонятных явлениях первой было положено узнавать ей.

Роза Джуро приходилась барону родной сестрой. Старшей. «Бабушка Роза» уже тогда, в шестидесятые, была стара и — совершенно слепа. Однако энергии и мудрости, так и хлещущей из этой сухонькой старушки, позавидовал бы любой молодой и здоровый человек.

«Девочка подпустила мертвых слишком близко» — сказала Роза, когда к ней подвели Алю, и она ощупала ее лицо сухими костистыми пальцами. «Девочке всё равно, жить или умереть, и всё равно, кого видеть: живых или мертвых. Как тебя зовут, девочка?»

«Аля… Алмаза» — непослушными губами произнесла та, со страхом глядя на жемчужно блестящие, словно кожа на животе рыбы, бельма Розы. Отчего-то ее, не боящуюся повешенных и призраков, эта вроде бы добрая старуха пугала до безумия.

«Твоя мама жива, Аля», — сказала Роза, и в животе у девочки стало вдруг горячо и пусто, и слезы сами собой полились — не каплями, а целыми ручейками, хотя она совсем не собиралась плакать.

«Я тебя научу кое-чему» — продолжала старуха. «Сейчас ты не захочешь учиться — сейчас ты хочешь найти свою семью. Не торопись, твое тебя не минует».

Всё случилось, как она сказала. Когда Але исполнилось восемнадцать, она действительно нашла своих родных и вновь стала жить в своей настоящей, первой, семье. Но о цыганском детстве не забыла. Часто она наведывалась в Трефолево, где окончательно осел барон, и Роза учила ее цыганским премудростям…

— Приехали, — сказал Миша, и Аля очнулась. Черный джип, похожий на акулу, остановился у самого большого здания в поселке — дома барона Джуро. Но не того, которого знавала Аля. А его сына Романа, который вот уже десять лет назад схоронил отца.

Роман вышел встречать их лично. Сердечно обнялся с Мишей — они приходились друг другу двоюродными братьями; подал руку Але, помогая выбраться из автомобиля. Сочина удивленно хмыкнула про себя: слишком уж вежлив был Роман, а ведь они никогда друг другу не нравились. Что-то здесь было не так. Впрочем, всё прояснилось достаточно быстро.

— Мне недавно звонил Тимур Кочетов, — сказал Роман Але, когда они шли в дом. — Рассказывал, как ты помогла ему с делом этих отморозков, которые своих убивали. Спасибо. Мы уж тут чуть не на осадное положение собирались переходить, хотя у нас и торговли-то толком никакой, ну ты знаешь…

— Да, всё знаю, — равнодушно произнесла Аля, и Роман отчего-то сбился с шага. Аля внутренне захихикала — всё же рыльце у молодого барона определенно было в пушку.

Он говорил о деле «колумбийцев», которое Госнаркоконтроль недавно блестяще распутал не без прямой помощи Али Сочиной. Цыганские кланы в России издавна замешаны в торговле наркотиками, и сравнение с колумбийскими картелями напрашивалось само собой. Особенно, когда появилась банда, без разбору убивавшая сородичей, чтобы присвоить себе весь оборот сразу.

— Ты поторопись к Розе, она с утра тебя ждет, — сказал Роман, помолчав. — Совсем плоха, едва держится. А колдуньям нельзя умирать, дар не передав, могут в немертвых превратиться…

— Много ли ты в этом понимаешь, — прервала его Аля, маскируя тревогу под грубостью. Неужели вечная Роза надумала умирать?! — Она у себя?

— Да, — раздраженно ответил молодой барон и ушел в дом. Он не любил, когда с ним говорили в таком тоне.

…Комната старой Розы пахла лавандой, чабрецом и смертью. Совсем близкой смертью, чуть ли не сидящей на соседней табуретке — на дорожку. Старуха Роза действительно была совсем плоха: она казалась еще меньше и тоньше, чем обычно, похожая под своим ватным одеялом на больного простудой ребенка.

— Аля, — безошибочно определила она по звуку шагов. Голос у старой цыганки был совсем слабый. — Здравствуй, девочка. Хорошо, что ты пришла, а то я уже и так задержалась. Просто чувствовала, что у тебя ко мне дело, поэтому подождала… и дождалась. Спрашивай, девочка. В последний раз.

— Жалко, что ты уходишь, — искренне сказала Сочина. — Но нам ли не знать, что там, на Той Стороне. А дело, если в двух словах, такое: я хотела бы знать способ найти и опознать одержимого. Помнишь, тогда в Киеве ты излечила двоих?