— Все это я говорю, чтобы предостеречь тебя от ошибок. Думаю, ты хочешь узнать, что же будет дальше. Теперь твоя задача — ждать. Ждать, когда что-то изменится и придет пора действовать. Привыкай, приспосабливайся.

— Почему тут нет электричества? — внезапно даже для себя спросил я.

— Потому что здесь есть огонь.

— Но зачем такой аскетизм?

— Развитие, любое развитие, возможно лишь тогда, когда тебе чего-то не хватает. По началу будет здесь скучновато, и это заставит тебя подыскать новые занятия, которые наполнят твои дни смыслом. Это шанс узнать нечто новое или чему-то научиться.

— Еще можно спиться со скуки, — хмыкнул я.

— Не советую. Вообще не советую тебе пить, это может быть опасным. Пьяный человек не следит за своими словами и поступками, что здесь, в совершенно другом и непривычном для тебя обществе, может плохо кончится. Поосмотрись сначала. В Форте есть свои способы наказания и я не сомневаюсь, что многие здесь не потерпят того, что допустил я при нашем с тобой путешествии. Всегда помни свое место, Демиан. Ты — пленник. Щенок, которому тут не рады. Обращайся к магам уважительно, добавляй «дори», так принято. На людях меня зови «дори Мастер», это будет говорить о твоем почтении. Ты же чувствуешь магию, разве нет? — он сощурился. — Не заговаривай с магами первым, не покидай пока города, особенно без моего разрешения, не пытайся бежать, относись к своему положению серьезно. Будь осторожен и проявляй хоть немного мудрости, вместо своего каменного упорства.

Не советую задавать слишком много вопросов живущим здесь людям, кроме, разумеется, Оружейника. Этот человек всегда с охотой говорит, он у нас известный трепач.

Не стоит также забывать, что ты должен быть у себя в комнате вечером и утром, желательно, так же рано, как сегодня. Теперь комната принадлежит тебе, все, что в ней — твое, если тебе что-то понадобиться, просто обращайся в лавки. С тебя не попросят никакой платы и дадут все, что необходимо. Тебе запрещено носить оружие, смотреть можешь сколько угодно, но если я найду у тебя хотя бы нож… ты меня понял. Не смотри на меня так, я ввожу это ограничение ради твоей безопасности, слишком хорошо помню, какой легкий выбор в пользу смерти ты делал на равнине. Я был удивлен, что Дон довез тебя живым, мне казалось, ты его обхитришь. Будь в комнате утром на рассвете и вечером за два часа до полуночи.

В этот момент уже другая кухарка — крупная и полнотелая женщина, с обвисшим, но улыбчивым лицом вынесла с кухни поднос с большой тарелкой бульона, сыром и хлебом. Так ее облик обрел еще большее притяжение.

— А нет чего-нибудь посерьезнее? — тут же завелся я, но маг покачал головой:

— Поверь, ты этим наешься.

Когда тарелка оказалась прямо передо мной, маг стал мне совершенно безинтересен, и Мастер вздохнув у меня за спиной, может, немного горько, быстро попрощался до вечера и ушел.

Сделав несколько глотков бульона, я понял, что маг снова был прав — мой голод оказался надуманным. Тело, ослабшее и непривычное, не могло примириться с обилием еды, и я вспомнил, как читал, что после долгого голода человек должен есть понемногу.

Так что от добавки я отказался, а вот от разбавленного сладковатого вина мне стало повеселее. Вскакивать после еды не хотелось и я, чтобы занять себя, наблюдал за работой Рене, медленно попивая терпкий напиток из глиняной кружки.

Уж и не знаю, что женщина там так заинтересованно изучала, но от усердия покусывала нижнюю губу. Изредка она тянулась к кружке с чаем, который уже успел остыть.

Внезапно кто-то схватил меня за шею и грубо выволок из-за стола. От неожиданности я выронил кружку с недопитым чаем, которая упала на бок, выплеснув на стол остатки содержимого, а потом скатилась со стола на пол, разбившись на красные неровные черепки. Сам же я не успел опомниться, как уже висел над лавкой, удерживаемый крепкой рукой за горло. Ощущение, прямо скажу, специфическое. Крупный мужчина с резкими, некрасивыми чертами лица, непринужденно держа меня на вытянутой руке, зло проворчал:

— Что новость?..

Он приподнял меня повыше и разочарованно крякнул, обнаружив ленту Мастера. Интерес его ко мне тут же пропал, но, вместо того, чтобы отпустить, он отшвырнул меня, словно перышко, к выходу. Я немного не вписался в дверной проем, впрочем, может и к лучшему, потому что дверь была приоткрыта, и зацепил косяк спиной. На этот раз не до конца зажившая рана запротестовала с полной силой и я, придушенно кашляя, с трудом поднялся на ноги. Кухарки, высыпавшие поглазеть на представление, теперь смотрели на меня с нескрываемой жалостью, а Рене, оторвавшись от своих записей, сказала с укором:

— Горан, ну в самом деле!

Я заставил себя благодарно кивнуть кухаркам и торопливо бежал с кухни, боясь новых неприятностей. Постыдное бегство! Мастер оказался прав, в Форте мне были не рады.

Выйдя на улицу, я долго еще стоял в тени у стены, приходя в себя после последствий падения. Хмель тяжелыми тисками давил на мысли. С каких это пор я стал так легко пьянеть и так долго трезветь? Раньше никогда такого не было!

Обязательно сегодня напьюсь, — нелогично подумал я, оглядываясь. — Отпраздную то, что все еще жив.

Солнце уже перевалило через высшую точку своего пути, и я прошел вдоль здания, придерживаясь тени, потому что хотел посмотреть, что происходит у оружейной. А посмотреть было на что.

Звенели, сталкиваясь, мечи. Это совсем не то же, что звон бокалов или, скажем, разбившегося стекла. Это звук, который быстро затихает в воздухе, но еще долго мечется в ушах.

Я выглянул из-за угла и встал там, наблюдая, стараясь, чтобы меня не заметили. Два человека изящно танцевали во дворе. Один был бос и раздет по пояс, его загорелое тело блестело от пота, но вытянутое лицо хранило неуместный отпечаток белизны. При каждом движении могучие мышцы перекатывались под кожей. Он двигался легко, но было заметно, что боец начал уставать. Его белые длинные волосы, словно выжженные солнцем пустыни, были перехвачены на затылке шнурком.

Второй мужчина казался старше и значительно ниже. Несмотря на то, что он явно уступал высокому в силе, двигался второй быстро и грациозно. На ногах у него были мягкие тапочки из коричневой кожи. Полоски такой же кожи перехватывали запястья. Лысина сильно старила человека, но его движения и непринужденность, с которой он отражал удары высокого, говорили об обратном. Похоже, чтобы с ним справиться, одной силы было недостаточно.

Мечи в руках сражающихся порхали совершенно отдельно от движений их тел, то и дело отражая солнечные блики своей ровной стальной поверхностью. Я потрясенно следил за ними, пытаясь слить эти танцы в единое целое. Я был не единственным, кто наблюдал за происходящим. В тени здания напротив сидели, не отрывая взгляда от поединка, две миловидные девицы, а под деревьями собралось поменьше мере два десятка детей разных возрастов. Все притихли, а женщины напряженно улыбались, понимая, что железо в руках бойцов может и поранить. Мне показалось, что большинство не могло оторвать взгляд от высокого, но я больше глядел на того, кто был поменьше. На Оружейника. Все так же легки оставались его движения, по-прежнему непринужденно меч плясал в руках, а на губах играла легкая улыбка, в то время как на лице его противника появилось раздражение. Пальцы на рукояти все больше напрягались, делая меч неуклюжим. Наконец, Оружейник достал высокого, ударив плоской частью клинка по его руке. Тот дернулся, разжав пальцы, и отступил на шаг назад. Меч со звоном рухнул на мостовую. Высокий тяжело дышал. Приподняв босую ногу, он вытащил осколок камня, который впился ему в подошву. Девушки встали, понимая, что поединок закончен, дети загомонили и бросились в рассыпную. Я стоял ближе других к отдыхающим соперникам и слышал, как Оружейник негромко сказал, похлопав высокого по плечу:

— Отлично, как и всегда. В следующий раз будь повнимательнее, ты опускаешь руку слишком низко, когда останавливаешь парные финты. Даже колени немного подгибаешь, чтобы достать. Это все из-за напряженного запястья и локтя. Разъедини их, они же у тебя не из камня сделаны. Они тоже шевелятся.