Оружейник, улыбаясь, нагнулся, подобрал упавший меч.

— На сегодня достаточно, — он проследил взглядом за камешком, раздраженно отброшенным высоким в сторону и с сарказмом заметил:

— Северный, тебе бы пора привыкнуть к тренировкам.

Ах вот оно что, — подумал я.

— Спасибо, — натянуто поблагодарил маг дня, забирая свое оружие. — Я приду завтра.

— Ну заходи, — добродушно согласился Оружейник, словно и не заметив той ярости, которую зажал в себе человек.

Северный повернулся и подошел к девицами, которые наперебой защебетали, выражая свои восторженные впечатления. Он передали ему жилет и сапоги, мужчина обулся и приобняв девиц, поцеловал одну в щеку. Еще раз кивнул Оруженику, уже расслабленно и бещ враждебности, и увлек их за собой.

Оружейник постоял немного, проводив уходящих взглядом, потом расстроено покачал головой. Он уже развернулся, чтобы зайти в открытую дверь перед собой, но вдруг что-то вспомнил и обернулся.

— Я думаю, ты уже можешь выйти. Если, конечно, ты хотел меня о чем-то спросить, а не просто выглядываешь из-за угла.

Я почувствовал себя неловко, ведь думал, что меня не замечают. Мне казалось, соперники должны быть сосредоточены друг на друге, так когда же он успел заметить меня?

Зная, по-видимому, о чем я думаю, Оружейник проговорил, понизив голос:

— Настоящий воин должен подмечать все вокруг, если хочет выжить, если ты об этом размышляешь. И не стоит смущаться — знание некоторых вещей не обязательно для человека, но может оказаться полезным, когда представиться случай этим знанием воспользоваться.

Я кивнул и подошел к Оружейнику, чувствуя, как от чего-то запылали уши. Честно говоря, все это выглядело немного глупо. Этот человек разительно отличался от моего сверстника Тьери. Я видел в том друга, с которым можно выпить, но не учителя. Если он и валял меня по полу зала, то делал это без нравоучений или подоплеки, просто ради развлечений. Мы были равными и я никогда бы не сказал, что он что-то заставляет меня делать или навязывается.

Оружейник сразу мне не понравился. Он доказал Северному свое превосходство, вызывая бессильную ярость своего ученика. Мне всегда казалось, что это недопустимо. Если ты обладаешь какими-то знаниями, не упивайся ими, а делись.

Оружейник не заметил моих смятенных чувств, и, махнув рукой, взбежал по лестнице, нырнув в темноту дома. С одной стороны он позвал меня за собой, но, быть может, сейчас самое лучшее время, чтобы ретироваться? Повторения произошедшего на кухне не хотелось, но с другой стороны… было любопытно и Мастер к тому же сказал, что это единственный человек в городе, с которым можно говорить сколько угодно.

Я поднялся и заглянул внутрь, щурясь после яркого дневного света.

— Заходи, не стесняйся, я всегда рад гостям, — донеслось из глубины дома. Я шагнул вперед, оказавшись в просторной, абсолютно пустой зале. Пол здесь был отполирован до блеска, казалось, можно увидеть в нем свое отражение. Необычайно скользкий пол. Из зала внутрь здания вело несколько дверей и лестница с резными балясинами. Одна из дверей прямо напротив входа была открыта и там я увидел множество стоек с мечами получше, разложенные на столах мечи похуже — с блеклыми, покрытыми зазубринами лезвиями, и составленные в угол деревянные тренировочные бокены. К стене были прислонены тонкие длинные шесты.

Оружейник отнес туда свой меч, и вышел обратно.

— Если ты об этом думаешь, то в пристройке у меня кузница, — сказал он, пытаясь удовлетворить мой интерес. — В особых случаях оружие я изготавливаю сам, это доставляет мне удовольствие — экспериментировать с различными сплавами. Порою, в этом есть острая необходимость, когда нужно сделать оружие под человека, а не наоборот. Ты знаешь, когда бывает такая нужда?

— Видимо, когда человек недостаточно способен, — усмехнулся я.

— Наоборот, — серьезно отозвался Оружейник, — когда человек превзошел сам себя. Теперь пойдем, отдохнем, а то я напрыгался по солнышку, — он указал в дальний конец залы, где расположилась еще одна дверь. За ней оказалось светлое помещение с двумя удобными плетеными креслами. Еще два кресла стояли у большого — от пола до потолка — окна. Комнату заливал яркий солнечный свет, и в косых лучах металось, беспорядочно перемешиваясь, бесчисленное количество пылинок.

Оружейник распахнул створки, впуская в прохладу комнаты жар разогретого камня. Приветливый ветерок коснулся полупрозрачных занавесок, колыхнув их.

Здесь тоже было оружие на стенах. Большой щит и стрела, с запыленным оперением. Щит был покрыт многочисленными вмятинами, его поверхность — вся исцарапана. Оперение стрелы, присыпанное частицами времени, было когда-то белым, теперь казалось серым от пыли. Наконечник покрывали ржавые оранжево-красные разводы, походившие на старую, давно засохшую кровь или ржавчину.

Всю оставшуюся стену занимало огромное полотнище, изображающее картину из какого-то древнего сражения. Искусный художник наносил тонкие и одновременно яркие краски, создавая глубину и четкость. Только люди, лошади, оружие и кровь. Весь низ картины усеяли изображения мертвых или умирающих людей и животных, чьи тела были истыканы стрелами и копьями, а лица искажены страданиями. Казалось, на поле брани царит хаос. В глазах умирающих бился ужас, лицами всадников, несущихся вперед к победе, владела решимость и гордость.

Я медленно подошел к полотну и невольно притронулся к шероховатой поверхности.

Смерть и опьяняющая победа, смешенная с приторно-тяжелым запахом крови, звон оружия и стоны боли. Рокочущий топот копыт, свист летящих мимо стрел и голос далекого рога. Широкое крыло смерти, скользнувшее по полю боя, и штандарты победителей, колышущиеся на ветру…

Я отошел от стены, дивясь тому, что кровь носом на тот раз не пошла и я не испытал никакой слабости, словно привыкая к этим видениям. Ко мне пришло неожиданное понимание, что я видел нечто, случившееся когда-то много веков назад. Картина эту написал тот, кто побывал в бою, кто собственными глазами видел смерть и проступающие на фоне неба боевые полотна.

Только талантливейший человек мог придать многоликость и реальность этому полотну, но лишь человек, побывавший на той войне, мог вложить в нее нечто настоящее — частичку самого сражения.

Теперь у меня не было сомнений в том, что видения — это некий дар проникать в предметы, а не грубые шутки опьяненного наркотическим дурманом сознания.

Заметив мое хмурое выражение лица, Оружейник предложил немного выпить. Я согласился, не решившись спросить о картине и о щите со стрелой. Мне вдруг показалось, что они непременно должны быть связаны, эти три разные по своей сути вещи. Возможно, этот щит побывал на поле брани, защищая одного из всадников, а эту стрелу извлекли из успевшего уже остыть тела…

Сев в кресло, я понял, что от взгляда Оружейника не ускользнули ни мои размышления, ни синяки, наливающиеся желтизной у меня на шее. Я сделал вид, что не заметил его пристального многозначительного взгляда. Для меня было куда проще не рассказывать о своем постыдном проигрыше, тем более учителю боевых искусств. В его глазах это было бы постыдным промахом и я уверен, Оружейник мог предложить мне тысячу и один разный способ, как защититься от нападения или вывернуться из подобного захвата.

Отметя саркастическое отношение, я заставил себя встретиться с хозяином дома взглядом. И, приняв мою открытость за готовность к разговору, Оружейник спросил, удобно устроившись в кресле и вытянув ноги:

— Тебя привело сюда любопытство или цель?

Только сейчас он позволил себе почувствовать усталость после тренировки и глубоко вздохнул, восстанавливая внезапно сбившееся дыхание. Я восхитился его властью над собственным телом. По мере того, как я продолжал молчать, тревога все росла в нем. Я почувствовал это и ответил:

— Мастер рассказал мне, что вы, дори, единственный человек, который может ответить на мои вопросы.

— О, сынок! — будто возмутился он. — Ко мне уже сто лет так никто не обращается, мне не нужно показное уважение. Ты и я, мы собеседники, так что можешь отбросить все эти предрассудки, — он помахал в воздухе рукой и без перехода заявил: — А Мас как всегда предпочитает держаться в стороне, да?