Клаудия понимала, к чему он клонит. Прежде чем получить должность в Ватикане, Тарабелла был заместителем шефа полиции Неаполя. Достичь таких успехов в отравленном каморрой городе мог только профессионал высочайшего ранга. Тем более что о Тарабелле ходили слухи, будто его боятся могущественные боссы каморры.

Полицейские в сопровождении Тарабеллы прошли между церковью Санта-Анна и казармами швейцарских гвардейцев по Виа дель Бельведере. По пути они встретили многочисленных представителей духовенства и людей в штатском; последние могли быть посетителями или же служащими Ватикана.

Клаудия уже давно здесь не была, но за последние годы деловая активность тут, несомненно, увеличилась. Двое рабочих подметали дорогу и собирали сметенный мусор в пластиковые бочки. Группа одетых в черное духовных лиц, очевидно, куда-то спешащих, протиснулась между ними и исчезла в направлении собора Сан-Пьетро. За открытыми воротами гаража два механика возились с пикапом, принадлежащим автомобильному парку Ватикана. Атмосфера здесь, на улицах и площадях города-государства Ватикан, не имела ничего общего с религиозностью.

Тарабелла провел Клаудию и Альдо между апостольским дворцом и музеем Ватикана. У темной винтовой лестницы, издававшей тяжелый запах моющих средств, лифта не было. Они поднялись на третий этаж, где рядом с проходной дверью висела маленькая табличка с надписью «Бюро археологических раскопок». Бюро Ватикана, руководителем которого являлся Сорелли.

– Четвертая дверь слева, – сказал Тарабелла, остановившись у двери. – Просто входите, стучать не надо.

Клаудия остановилась возле двери, на которую указал Тарабелла, и, несмотря на его слова, громко постучала. Возможно, это было проявлением детского упрямства, но главный инспектор не должен указывать ей, что делать, а что – нет.

– Заходите же!

В комнате, которая неожиданно оказалась светлой, за заваленным документами письменным столом сидел человек. На нем был черный костюм с белым воротничком, как у представителей духовенства. Мужчина был не выше Тарабеллы, но казался более худым и жилистым. Судя по всему, он был моложе главного инспектора. Клаудия прикинула, что этому азиату с мелкими чертами лица, в очках без оправы, которого начинаешь воспринимать всерьез со второго взгляда, лет сорок.

Он встал и протянул пришедшим руку для рукопожатия.

– Эйдзи Уэхара, добро пожаловать!

Рукопожатие его было коротким и сильным, и Клаудии это понравилось. Перед ней был человек, который не привык колебаться, однако не любит выпячиваться на первый план. Альдо необычно долго смотрел на Уэхара.

– Вам, наверное, интересно, откуда я родом, – угадал Уэхара его мысли. – Из Осаки, я японец. И, предугадывая ваш вопрос, я действительно католик, а не буддист или синтоист. – Он сухо рассмеялся. – Хотя одно вовсе не исключает другое. У меня на родине немало людей принадлежит одновременно к нескольким религиозным общинам.

– Простите, – пробормотал Альдо и, подчиняясь приглашающему жесту Уэхара, сел в одно из кресел для посетителей. – Но не так уж часто увидишь японца-католика. Услышав вашу фамилию, я решил, что вы африканец.

– Вы не первый, у кого при взгляде на меня на лице читается изумление. Тем, что я достиг, я обязан иезуитам.

– Как так?

– Я ходил в школу, которой руководили иезуиты. И пример святых отцов так меня впечатлил, что я не только перешел в католическую веру, но даже сам стал священником.

– Но вы при этом не иезуит? – уточнила Клаудия.

– Нет, Общество Иисуса не для меня. С моей точки зрения, оно позволяет своим членам слишком много вольностей в повседневной жизни. Я искал более тесной связи с Богом, и эти поиски в конце концов привели меня в Ватикан. Но я очень ценю иезуитов, что значительным образом облегчило мою совместную работу с отцом Сорелли.

Тарабелла, стоявший рядом с креслами, в которых сидели Клаудия и Альдо, сказал:

– Между Ренато Сорелли и монсеньором Уэхара возникли великолепные рабочие отношения, монсеньор Уэхара всегда мне об этом говорил.

Клаудия посмотрела на главного инспектора.

– Почему вы считаете, что это так важно, синьор Тарабелла?

Ее вопрос, похоже, вызвал раздражение у начальника безопасности Ватикана.

– Я не понимаю…

– Мне непонятно, почему вы так прозрачно намекаете на дружеские отношения Сорелли и монсеньора Уэхара. Это важно для расследования убийства? Вы считаете, что мотив можно найти в профессиональных распрях? Это было бы слишком банальной причиной для такого неординарного преступления.

– Нет, конечно, я так не думаю, – фыркнул главный инспектор и впервые дал им понять, что что-то – или кто-то – может вывести его из равновесия.

– Значит, у нас с вами одинаковое мнение на этот счет, – вздохнула Клаудия и снова обратилась к Уэхара: – Тогда позвольте поинтересоваться, монсеньор, что вы делали прошлой ночью?

Но не успел японец воспользоваться возможностью и ответить хоть что-то, как Тарабелла вышел вперед и ударил кулаком по столу.

– Позвольте-позвольте! Не забывайте, что в Ватикане вы только гости и не можете проводить здесь допросы, commissario Бианки. Подозревать монсеньора Уэхара – это же неслыханно!

Клаудия ответила ему совершенно спокойно:

– Я думала, вы хотите помочь нам в расследовании, синьор Тарабелла.

Уэхара примирительно поднял руки:

– Прошу вас, прошу. Смерть отца Сорелли очень опечалила всех нас, не надо нам еще и ссориться. Однако, боюсь, ничего похожего на алиби я предоставить не могу. Я всегда рано ложусь спать, и вчера поступил точно так же.

– Разумеется, свидетелей нет? – уточнил Альдо.

– Вы совершенно правы, – ухмыльнулся Уэхара, и это выглядело почти по-мальчишески. – У католического духовенства подобное, скорее, не принято.

Пока Клаудия размышляла, как бы ей вытянуть из Уэхара хоть какую-то информацию, не вызвав при этом негодования у сторожевого пса Тарабеллы, в дверь, расположенную за письменным столом монсеньора, вошел молодой человек, облаченный в сутану, – очевидно, секретарь, – и сообщил, что в блоке новостей будет показан подробнейший сюжет о смерти отца Сорелли.

– Может, давайте посмотрим вместе? – предложил Уэхара, вероятно, чтобы разрядить обстановку.

Поскольку никто не возразил, секретарь принес дополнительный стул для начальника безопасности, и монсеньор включил маленький телевизор, стоявший на полке у него за спиной, между маленьким распятием и фотографией Папы. Мигнул огонек, и экран зажегся. Диктор сразу же поздоровалась со зрителями и перешла к сенсационной теме блока новостей:

– Прошедшей ночью на Яникуле был жестоко убит уважаемый член Общества Иисуса.

– Прошедшей ночью на Яникуле был жестоко убит уважаемый член Общества Иисуса.

Услышав эти слова, донесшиеся из динамиков телевизора на кухне, звук которого она немного убавила, Антония Мерино оторопела. Она торопливо положила спагетти в две пузатые белые тарелки и отнесла их в нишу, служившую столовой. Ее дочь уже сидела за столом, но не обращала никакого внимания на выпуск новостей, а просматривала журнал, посвященный поп-звездам и модной одежде. По-прежнему держа в руках тарелки, Антония замерла, чтобы не пропустить дальнейшие сообщения диктора.

– …обстоятельства преступления свидетельствуют о ритуальном убийстве. Мой коллега Артуро Коста сейчас находится на месте преступления. Каково положение вещей, Артуро?

Картинка сменилась изображением Яникула, и Антония рассмотрела на заднем плане церковь Сан-Пьетро-ин-Монторио; как только включился прямой эфир, седой репортер в светлом пальто заговорил в микрофон:

– Мы все еще ждем официального заключения об этом ужасном происшествии, Алессандра. Пока что все молчат – и полиция, и Ватикан, и Общество Иисуса. Возможно, именно шокирующие обстоятельства убийства заставляют власти не торопиться с сообщениями.

Снова показали комментатора в студии, а затем – ее коллегу на Яникуле.