– Где ты работаешь?

– Тут неподалеку, на военной базе Хоконсверн, – секретаршей. По крайней мере не трачу времени на дорогу. Вот так. Но самое трудное – это остаться одной после того, как привыкнешь жить с кем–то.

Она сидела неподвижно, втянув голову в плечи и глядя в чашку перед собой. Губы слегка дрожали, а глаза стали совсем темными. Мне пора было собираться домой.

– Я понимаю, каково тебе, – сказал я, – ведь я тоже через это прошел.

Она посмотрела на меня с удивлением.

– Через что прошел?

– Я имею в виду, что я разведен. Скоро четыре года, но только недавно стало чуть легче. Человек ко всему привыкает. Это как у больных раком. В конце концов они смиряются со своей болезнью.

– Кто знает… – отозвалась Венке.

Помолчали. Я глядел в окно в пустую ночную тьму и вдруг почувствовал, что меня разглядывают.

– Тебя бросила жена? – тут же услышал я.

– Да, но, если хочешь, можно считать, что она выставила меня вон. Попросила уехать.

– Из–за другого? У нее кто–то был?

– Точно не знаю. – Я посмотрел на Венке. – Не знаю, был ли он уже тогда. Думаю, что да. Я редко бывал дома, много работал. Я работал в управлении по розыску пропавших детей, часто уезжал, работал вечерами. Искал этих малюток. Иногда находил, отводил домой, а там долгие, за полночь, разговоры с родителями. Возвращался, когда она уже спала, а по утрам за завтраком ей не о чем было со мной говорить. Она молчала и только смотрела на меня. Я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.

– У вас есть дети?

– Мальчик, немного младше Роара. Осенью пойдет в школу… Томас. – Теперь была моя очередь разглядывать свое отражение на дне чашки, пробовать отыскать там лицо, которого уже давно не видел, услышать голос, давно для меня умолкший.

Из гостиной вышел Роар.

– Варьг, ты останешься с нами смотреть детектив по телевизору?

Венке Андресен приоткрыла рот. Я смущенно улыбнулся.

– Спасибо, нет. Кошмары я предпочитаю смотреть во сне. Мне пора домой.

Роар огорчился, но ничего не сказал.

Я поднялся.

– Спасибо за кофе. Было приятно побеседовать, – сказал я Венке, сидевшей напротив, и, повернувшись к Роару и потрепав его по волосам, добавил: – Рад был с тобой познакомиться.

В прихожую мы вышли все вместе. Я надел куртку, нащупал в кармане ключи от машины, погладил Роара по голове и протянул руку его матери. Я задержал ее ладонь в своей.

– Спасибо за помощь, – начала она, – сколько мы тебе должны?

– Считайте это дружеской услугой. А ты, Роар, теперь хорошенько приглядывай за велосипедом. Всего доброго.

– Пока, – проговорил Роар.

– Всего хорошего и спасибо за все, – сказала Венке.

Я быстро прошел по балкону и в одиночестве спустился на лифте. Мне казалось, что я спускаюсь в преисподнюю.

От подъезда я направился к машине. Захлопывая дверцу, я поглядел наверх. За окном с бело–зелеными шторами, прижавшись носом к стеклу, стоял мальчик. Он махал мне рукой. Я помахал в ответ и взялся за руль. За углом дома я увидел движущиеся длинные тени, семь или восемь. Наверное, это была компания подростков, а может быть, игра света и тени.

7

Суббота и воскресенье прошли, как обычно проходят дни на изломе февраля к марту – как будто бродишь в глубоком снегу. Почти не рассветало… Серые низкие облака накрыли город, и поездка на Флеен [6] была похожа на путешествие сквозь мокрую и грязную вату.

В воскресенье я решил прогуляться по Нурднесу. Там, где когда–то, тесно прижавшись друг к другу, стояли небольшие деревянные домики, теперь возвышались тяжелые железобетонные башни, глядя на которые было трудно поверить, что в них могут жить люди. Там, где когда–то была детская площадка для игр и казавшийся беспредельным парк, построили здание аквариума с крошечными водоемами для огромных рыб. Рядом вздымалось здание исследовательского института по изучению морского дна – высокая бетонная башня, больше подходящая для изучения летающих, чем плавающих рыб. Там, где когда–то я сам прогуливался с девушкой и носком башмака смущенно ковырял в песке, не было никакого песка, а только голый асфальт.

В понедельник утром я пошел на работу. Молчаливый телефон напоминал окаменевшую черепаху. Время текло, как вода сквозь пальцы. Город за моими окнами жил своей жизнью без меня. Торговцы рыбой на площади хлопали в ладоши, чтобы согреться, и красными замерзшими руками нарезали большими кусками зеленовато–белую рыбу для покупательниц, одетых в голубые плащи, с коричневыми нейлоновыми сумками в руках. Продавцы цветов были похожи на свой жухлый товар. Поодаль, на овощном рынке, стоял единственный продавец и торговал морковью из Италии, цветной капустой из Израиля и белокочанной капустой, сохранившейся у него, по–видимому, с прошлого столетия.

Дождь и туман повисли над городом, вода в заливе Воген поднялась и плескалась о набережную. День был из тех, когда лица людей становятся похожими на нервно сжатые кулаки и достаточно пустяка, чтобы началась свара.

День наступал лениво, как бы нехотя. Телефон продолжал молчать, а я сидел, глядя на него с ожиданием, хотя мог бы позвонить и сам…

Я мог бы позвонить своей престарелой матери, если бы она не умерла два с половиной года назад, а туда, где она теперь, вряд ли проведен телефон, и номер мне не известен.

Еще я мог бы позвонить знакомой девушке из муниципальной канцелярии, если бы она не преподнесла мне глупый сюрприз, когда я звонил ей в прошлый раз.

– Говорит Веум, – начал я.

– Какой Веум? – спросила она. – Тот, у которого есть телефон?

Прошло несколько дней, прежде чем я до конца понял и оценил юмор ситуации. Больше я ей не звонил.

Можно было позвонить журналисту Полу Финкелу и пригласить его пообедать или выпить вместе пивка. Пол будет говорить только о девушках, с которыми познакомился с тех пор, как мы не виделись. А для меня хуже нет, чем слушать о чужих девушках, когда наверняка знаешь, что все это выдумки. Финкел был разведен, как и я. Временами мне казалось, что все вокруг разведены.

В конце концов я набрал номер наобум. Мужской голос произнес: «Эбсен слушает».

– Скажите, я встречусь с фру Андресен? – спросил я.

– С кем?

– С фру Андресен.

– Вы ошиблись номером.

– О! Извините.

– Пожалуйста, – ответил мужчина и повесил трубку.

Я держал трубку и слушал гудок. Телефонный гудок – забавная штука. Если долго его слушать, то кажется, что кто–то тебя зовет: много голосов, хором, но толком ничего не разобрать. А если слишком долго держать снятую трубку, можно услышать голос телефонистки: «Будьте добры, положите трубку». Не дожидаясь этого, я бросил трубку и вышел из конторы.

Понедельник – странный день. Ты еще во власти воскресной депрессии, и тебя еще не захватила новая рабочая неделя. В сущности, можно обходиться без понедельников, а в моей профессии и без доброй половины дней недели.

Мне следовало остаться сегодня дома.

8

Я пообедал в кафетерии на втором этаже. Взял какое–то мясное блюдо, вкус которого оставлял желать лучшего. Но это была моя собственная вина. Я знал, куда иду, – я бывал здесь раньше.

Дома я заварил себе почечного чаю и удобно расположился с большой белой кружкой и биографией Хамфри Богарта [7], которую уже однажды читал. Фотографии в книге были сероватыми – они ведь были сделаны много лет назад в какой–то несуществующей сказочной стране. Да и таких, как Боги, больше нет. А появись он сейчас среди бела дня на площади, мы бы разодрали на куски его плащ английского покроя с погончиками. Я помню его грустные глаза, которые иногда становились жесткими из–за долгой болезни желудка (впоследствии оказалось – это рак), помню его голос с легким присвистом из–за искусственной челюсти. Таким, как Боги, теперь место только в паноптикуме.

Зазвонил телефон. Было половина шестого, но телефон зазвонил. Наверное, кто–то ошибся номером. Я поднял трубку и сказал: