А на столе – охранники увидели множество писем, поверх которых лежала фотография неведомого им генерала, в форме давно минувших лет, который держал за руки ослепительно красивую и счастливую молодую женщину. В ней охранники не могли не узнать жену председателя ЧК.

Сын же их исчез и сколько его не искали – никаких следов обнаружить так и не удалось.

Истаял человек и не оставил после себя даже малейшего следа.

И всё же он был, но так и остался неведомым в России, для русских…

***

В начале сорок четвёртого года фашисты, в Париже, казнили руководителя сил Сопротивления. Он бесстрашно шёл на казнь. И очень многие парижане узнали в приговорённом к повешению модного писателя Жоржа де Пеппла, которым многие зачитывались.

Особенно популярным, в начале сорокового года, был его роман о событиях в далёкой России.

О великой любви и великом предательстве. В главном герое, без труда, приближённые к нему друзья и просто знакомые узнали генерала Пепеляева, более известного французам как писатель Жорж де Пеппл.

Но, главным образом, в романе речь шла о неведомой для французов женщине, которая отступилась от генерала Пепеляева и связала свою судьбу с председателем ЧК Крыма, вершившем здесь свой суд и расправу со всеми, кто не только боролся с новой властью, но и просто был к ей нелояльным, высказывал даже малейшие суждения о неправедности деяний служек того режима.

Ночью, после казни генерала, группа патриотов убила часового и сняла с виселицы тело того, кто был в России дерзновенным генералом Пепеляевым, тайком захоронив его на знаменитом кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где нашли последнее пристанище многие достойные сыновья далёкой России.

Правда, к несчастию, и недостойных двурушников и иуд, которым наш герой не подал бы и руки – тоже упокоилось немало.

Самое деятельное участие в этой операции принял видный и бесстрашный молодой человек, который был очень похож на русскую красавицу – ту, чья необычайно красивая фотография была помещена в последней книге Жоржа де Пеппла.

Особенно поражали его глаза – необычайно голубые, распахнутые, в обрамлении густых ресниц, которые, казалось, вобрали в себя все боли и тревоги нашего сурового мира.

Он же, по окончанию войны, сразу же после освобождения Франции от фашистов, поставил памятник на могиле казнённого генерала Пепеляева.

Неоднократно видели его на этой могиле и в послевоенные годы, несколько раз – в сопровождении сына и яркой женщины. Говорили они, при этом, только на русском языке.

Сподобилось и мне увидеть этот необыкновенной красоты памятник – молодой генерал русской службы, с устремлённым в сторону России лицом, словно ожидал встречи с той, которая была всей его судьбой и смыслом жизни.

Положив цветы на его могилу и зная, по счастливой случайности всю эту трагическую и величественную историю истраченной любви, я с глубокой грустью думал лишь об одном:

«Что бы явила эта любовь миру, не окажись она на таком крутом изломе жизни и судьбы моих героев? Что, по сравнению с ней, выдуманные искусственные страсти?

Нет, жизнь всегда богаче любой выдумки, любой фантазии. Надо только уметь услышать её голос. Но мы очень часто не слышим даже друг друга, а не то, чтобы услышать голос судьбы».

***

И Господь отвернулся от людей,

и страшную жатву свою

стал собирать дьявол.

Умножились страдания

и кровь пролилась реками…

И. Владиславлев

ПАМЯТНИК В ЛЕСУ

В ожидании открытия тайны я всегда входил в этот лес, под Феодосией, с каким-то внутренним напряжением и даже страхом.

Знал, по преданиям стариков и рассказам родной бабушки, о какой-то особой тайне этих мест, но шли годы и годы, а я всё так и не мог приблизиться к её разгадке.

И плутал по лесу множество раз, сторонясь натоптанных дорог, твёрдо зная, что свой страшный грех всегда укрывает человек от чужих глаз даже в том случае, когда и не страшится никого.

Меня мучали тревоги и сомнения и я знал, что не могу оставить этот лес, не докопавшись до истины. Тем более, моя горячо любимая бабушка так и сказала, что здесь, она это твёрдо знает, и оборвалась нить жизни моего деда, полного Георгиевского кавалера, который из нижних чинов, за храбрость и мужество дослужился до высокого, немыслимого даже для простого казака, чина есаула.

И вот в один из дней, прямо в густом лесу, мне встретилась старушка, одетая в костюм, который был бы уместен сотню лет назад, судя по документальному кино и театральным постановкам о том времени.

Она нисколько меня не испугалась. Да и чего бояться в эти лета – сама, первой, поздоровалась и сказала лишь несколько фраз, глядя прямо в мои глаза своими пронзительными, словно у ангела, синими очами:

– Давно замечаю, ищете. И знаю – что. И понимаю Вас, быть может, рядом с моим Алексеем и прадед Ваш лежит.

– Дед.

– Идите прямо, вон, на тот большой камень и Вы там увидите всё. И всё поймёте.

И устало опираясь на свою трость, она побрела вниз, уже выходя на пробитую в лесу накатанную дорогу.

Я долго стоял недвижимо, пока она не скрылась из виду, а затем, тяжело вздохнув, продолжил путь к указанному ею ориентиру…

Да, именно это я и искал – на вершине горы, в плотном окружении леса, раскинулся рукотворный пантеон.

В том, что это именно захоронение, братская могила – сомнений у меня не было.

На земле, камнем, был выложен огромный крест, сориентированный по сторонам света. Посредине него – почти идеальный круг, который, собственно и замыкал могилу, в которой для многих места хватило, одному такую не делают.

А посреди могилы стояли три связанные трёхлинейки, конечно, превратившиеся в куски ржавого железа, с истлевшими от времени и рассыпавшимися деревянными частями.

Стоя на возвышенности я сразу заметил, что кизиловыми деревьями, стоящими отдельной группой, была образована дата «1920 год» и поодаль от этих цифр, внизу, в зелени кустов разросшегося барбариса, угадывалась и вторая цифра «314».

Я оцепенел. Не знаю почему, где только и жила вера в эту диковинную и необычную встречу, но я искал именно это место.

Моя бабушка, царство ей небесное, сказывала, что как в 1920 году, в декабре, прогнали в сторону леса большую группу белых, в основном – мальчишек молоденьких, юнкеров, так с той поры и перестали в этот лес люди ходить.

А раньше, по её рассказам, кизильное место было и она, девчушкой, корзинами приносила домой зрелые рубиновые ягоды.

– А после того, значит, как увели белых-то, под конвоем в горы – рассказывала она мне в отпусках, – на протяжении целого месяца каждую ночь люди видели, как там горел костёр и кто-то упорно и долго рыл землю.

– Сохрани Господи, – и она торопливо крестилась при этом.

Успокоившись и отдышавшись, стала говорить так, словно это было вчера:

– И когда всё в лесу затихло и все работы прекратились, отважился один мужик пойти на то место, да седым прибежал обратно, а вскорости – и умер. Долго не мог говорить, а когда речь вернулась – он и рассказал, что памятник возник какой-то в лесу, а на винтовках, которые связанными стояли посреди кургана – гроздьями погоны висели. Всех юнкеров этих, что были постреляны, акурат, такие же, в каких и ты, когда курсантом был, в отпуск приезжал. Несколько пар было и офицерских.

Поправив свой нарядный фартук и через силу заговорила вновь:

– А ещё – рядом хижина и в ней огонь горел, и печка топилась. Он как глянул в оконце, так и разумом помрачился сразу. За столом сидела красивая, не наших мест, ведьма, убирала как раз свои волосы, а они у неё были совершенно седыми. На стене в хижине висел портрет военного. Она час от часу вскакивала и каким-то угольком или огрызком карандаша что-то там на нём подрисовывала, подправляла на этом портрете и разговаривала с ним.

Троекратно перекрестившись, с неподдельным ужасом, довершила:

– Вот с той поры никто больше в этот лес не смел пойти. Страсть такая… только вот не пойму, внучек, что-то к старости сны мне стали сниться странные. Вроде, как зовёт меня дедушка твой, и зовёт именно в этот лес. Говорит, что всю жизнь со мною рядом, а привидеться так и не удалось…