Я действительно много молюсь, тем более что — признаюсь, пани Малгося, по секрету — Богоматерь сошла ко мне с образа, точно Барбара Радзивилл, которую Твардовский вызывал… Только ведь Радзивилл не сходила с портрета; Твардовский лишь показал Августу, как она проходит. Но это правда, пан Хуберт. В последнее время часто ходит, часто… Известное дело, к чему это. Известное дело, комета, известно, что это предвещает… А ведь незадолго до выхода на пенсию и у меня в школе был такой случай: девочка в туалете увидела Богоматерь. Все началось с того, что привезли головы. Боже, девочки, головы, наконец! Сюрреализм? Нет! Профучилище с парикмахерской специализацией. Мужчины в спецовках внесли ящики с резиновыми головами в сене. С длинными, буйными, волнистыми волосами. Для наших девочек, чтобы было на чем практиковаться. Вот девчонки и бросились и разобрали головы, потому что голова — дефицит и которая первой себе отхватит, та и будет с головой, а на всех все равно не хватит. (А кому не хватит, та будет вынуждена собственные волосы изводить, утюжком припекать, потому что никто ей не одолжит свою голову для такого рода практики.) А головы те — название одно: волосы из какого-то синтетического материала, а лица розовые, как попка у поросенка. У каждой головы на шее вырезано имя. Одна называлась «Тина», другая «Саманта». Девочки насаживали их на палку и расчесывали. А когда те не хотели насаживаться, то их били сверху… в смысле — по темечку. Представительница фирмы, что поставляла головы, по очереди брала в свои холеные руки каждую модель за шею и представляла: это Сабрина, Саманта… Сплошь американские эстрадные певички. Советуем приобрести именно эту модель. Переворачивала такую голову шеей вверх, чтобы показать, какие длинные у нее волосы. Имеются варианты блондинок и рыжих, можно также делать макияж и стирать его влажной тряпочкой. Уроки отменены. Я тут же пошла в учительскую, журнал отношу. А та Каролинка не была какой-то особо успевающей, пошла себе в сортирчик, само собой кумарнуть, как сейчас говорит молодежь. Ее сразу что-то кольнуло; смотрит — из-под двери струится непонятный голубой свет. Иногда ночью еду: на автобусе, и в клинике некоторые окна странным голубым светом озарены. Холодным, трупным. Не так ли каждый раз Богоматерь является? Там вообще никакого света не должно было быть, потому что в этом сортире парни, хулиганы из механического профучилища, давно уже поразбивали лампочки. Такие вот дела. Дирекция и преподаватели спокойно сидят в учительской, как всегда ноют, что все дорого, что министерство просвещения, что их мучают. Что, мол, такое-то и такое распоряжение спустили сверху! И надо исполнять, надо вывесить на доске объявлений. Но хорошо, что хоть головы прислали, уроки не надо вести. Директриса говорит, что якобы она что-то там из газеты вырезала и вывесила, что снова над учителями издеваются, что это уже ни на что не похоже… Англичанка требует ключ от ксерокса, чтобы отксерить учебник, слишком дорогой для учеников этой школы, и тут в учительскую влетает запыхавшийся ученик, а за ним толпа с пресловутым «топотом копыт». Чудо! Чудо в школьном туалете! Говорю вам, пан Хуберт. Сказала, что надо разрушить школу и поставить на ее месте костел! Кто сказал? Богоматерь сказала. Где Она? Исчезла.

Тут директриса в ладоши дрожащие захлопала: расходимся, расходимся, Каролинка плохо себя почувствовала, не на что здесь глазеть, ничего здесь не произошло! А тихонько в сторонку: она всегда была ненормальная, взбалмошная и врушка! Придется начать акцию по защите школы от прессы. А та лежит в туалете и плачет. Заберите ее отсюда немедленно! Сейчас, Каролинка, мамочка придет. Школьная медсестра наклоняется над ней, как над жертвой ДТП. А все так и выглядело, потому что рядом с ней валялась громадная розовая парикмахерская голова. Как будто она попала под трамвай и ее отрезало. Так и хотелось сказать «рыжая башка». Которую, несмотря на чудесное явление Богородицы, Каролинка не выпустила из рук, как бы подтверждая народную мудрость, что чудо чудом, но одна голова хорошо, а две лучше. Однако толпа ротозеев вокруг нее и эта голова производили впечатление жуткой катастрофы. Лежит и плачет.

Ой, лежит и плачет, пан Хуберт, до чего только школа может довести… Меня так до сих пор трясет. Медсестра к ней подбегает: встань, Каролинка, встань, а то простудишься. Психолог, у которой всегда отличное от остальных мнение, что, дескать, нет, пусть лучше полежит, пусть выплачется: поплачь, поплачь, деточка, полежи, полежи. А медсестра свое, «то она лучше знает, простудится или нет. А психолог — что у человека не только тело, но и душа, а если уж человек увидел Богоматерь, то вообще у него в основном душа, а по части души главная здесь она, то есть психолог.

Закрыли девчонку в кабинете химии. Я говорю: все равно потом все обнаружится. Так оно и стало: потом выяснилось, что она была беременна, и как теперь ее в качестве святой перед народом выставлять? Ой, закурим, пан Хуберт. Потому что целая спортплощадка, мало времени прошло, может, день всего. И на площадке уже были размечены секторы для зрителей. Несмотря на то что церковь еще не вынесла своего вердикта. А наша Каролинка — из солярия, с накладными ногтями, с бриллиантиком в пупке и с психическими отклонениями, эти свои ногти накладные обгрызает нервно, сидит под замком в кабинете химии — да что там говорить… Напялили на нее не по размеру маленькое платье для причастия, венок из лилий возложили на перманент… Какие времена, такие и святые. Какому псу под хвост катится наше время? Вы, пан Хуберт, в эстетическом смысле какой-то… несовременный… А с вашей бабушкой мы прекрасно были знакомы! Вы знаете, как она верила в свое чудодейственное средство, вплоть до самой смерти… Какое? А разве вы не знаете? — Знаю, что по ночам на чердаке что-то варила, но вот что?!

Ваша бабушка хотела найти средство для роста волос, одинаково эффективное и для мужчин, и для женщин. Я до сих пор не знаю, какие она там на чердаке по ночам чары творила! Ваша, пан Хуберт, бабушка была очень культурная, очень чистая, очень приятная женщина, они ведь из тех самых Пучятыцких, в родстве с ними состояла. А потом Лена Пучятыцкая с неким Лунем Пацом связалась, и они тогда из Лондона сюда приехали в пятидесятые годы, но быстро сбежали и там… Моя бабка — еврейка, она вернулась в Польщу из Палестины в тридцать девятом году и сразу отправилась с первым же эшелоном. Вот такое счастье привалило нашей семье. А потом другие в течение долгих лет решали, возвращаться или не возвращаться, пока в конце концов не выдержали и вернулись. В шестьдесят восьмом. Вот так. А ваша бабушка была человеком чистым, аристократкой!

Это я знаю. Знаю, что я наполовину из еврейского простонародья, а наполовину из аристократии. Так-то оно так, пан Хуберт, но очень ей такое ваше отношение было не по душе. Ей хотелось сделать бизнес, а поскольку у нее на глазах у всех в вашей семье, у одного за другим… ну, может быть, кроме вас, пан Хуберт, у всех выпадают волосы, бабка решила положить этому конец. Смешивала, подогревала, взбалтывала, прекрасно понимая, что ничем она так не осчастливит человечество и ни на чем так хорошо не заработает, как на средстве против одной из самых худших напастей, каковой является облысение. Хотела запатентовать его за границей. Работала она и над вопросом проплешин. Эти ее заметки, рецепты до сих пор в нашем доме в Руде где-то на чердаке валяются. Представляю себе мою бабулю над пробирками, как она сливает, записывает по-немецки рецептуру… За окном сплошь лысые в спортивных костюмах, одни фанаты; как знать, может, средство моей бабки поможет им. А если серьезно, это было ее лекарство от бассейна, от угля. Я, например, пишу. И это мое лекарство от облысения. До свидания, пан Хуберт. Вы только пишите, вы все хорошенько опишите!

Я сломя голову несся к нашему дому, пусть к половине, но все равно к дому. Под зарядившим не на шутку дождем. По пути я задержался у «нашей» тумбы объявлений. С бешенством содрал с нее промокшие плакаты, приглашавшие на встречу в столовке. И тогда я вспомнил о кофе, который получил в подарок. Наши, Саша, предложения кредитов покрывала громадная афиша «БОГДАН СМОЛЕНЬ». На лоб ему кто-то прилепил объявление: «Польский союз пенсионеров и инвалидов приглашает на прием по случаю Дня печеной картошки, играет оркестр “Польша-Вирек”». На это наклеено приглашение на «Курс искусства жизни: мантра методом Гуру-джи». Демонстрация объединена с презентацией магического средства для чистки ковров. Этот Гуру бородатый и с золотой цепочкой, как будто он наш валютчик или какой-то альфонс.