— А вы любите музыку? — вновь обратился к ней граф. — Да? В таком случае вам будет вдвойне интересно. После обеда моя дочь и мистер Брэндшоу обычно играют. Так что милости просим.

— Спасибо, господин граф, — сказала Женевьева, — я...

— Ну, я пошел, — прервал ее Доменик и, не ожидая ни от кого ответа, направился ко входу в замок.

— Извините, — заявила Женевьева графу, — мне надо ему сказать... — и она поспешила за парнем. Ей совершенно нечего было ему говорить, однако она чувствовала, что пора уходить, но не знала, как это сделать — надо ли спрашивать разрешение, ведь она все-таки служанка.

Она догнала Доменика в вестибюле.

— Вы ушли очень вовремя, — сообщила она ему.

— Я всегда ухожу вовремя, — усмехнулся тот. — И никогда не спрашиваю разрешения. Ни на что. Даже на пересадку деревьев. Делаю, что считаю нужным. Например, Эмилия настаивает, чтобы мы, слуги, не ходили через замок, только в обход, а я плюю на это и хожу, где мне удобнее. Так что вы, следуя сейчас за мной, нарушаете священный порядок, установленный еще покойной графиней Элианой и ее отцом.

— Сколько нарушений за один день! — с притворным вздохом сказала Женевьева. — Сломанный цветок, теперь — проход через замок... Но я, может быть, вовсе не такая уж законопослушная, какой кажусь. Как я понимаю, сейчас мы должны накрывать на стол?

— Да, я думаю, Гастон уже начал обряд подготовки к обеду и ждет своих служек. А меня ждет мой обед.

— И вы не придете слушать музыку? — спросила Женевьева.

— Меня же не приглашали, — пожал плечами Доменик. — На моей памяти вы вообще первая из числа слуг, кого пригласили разделить какие-то развлечения гостей графа. Берегитесь: остальным слугам это не понравится.

С этими словами он повернулся и скрылся на кухне. Женевьева поспешила в свою комнату, чтобы сменить порванную юбку. Затем, накинув передник, поспешила на кухню.

Там действительно уже распоряжался Гастон. Катрин бегала с подносом в столовую замка.

— Могла бы прийти пораньше, — бросила она Женевьеве.

Ничего не ответив, девушка взяла свой поднос и принялась за работу. В столовой Эмилия командовала, куда какой прибор поставить. Наконец все было готово. По знаку Гастона девушки скрылись за дверью, слуга пригласил графа и его гостей в столовую. Женевьева слышала звуки отодвигаемых стульев, легкий звон стекла (Гастон разливал вино в бокалы), смех, голоса. Как бы ей хотелось сидеть там, в зале, слышать, что Ричард Фуллер говорит графу, а Филипп Вернон — той печальной девушке. Но, увы — у нее другая роль, и скоро ее выход.

Действительно, в дверях показался Гастон и сделал знак, что пора подавать первое. Катрин и Женевьева вкатили в зал столики с супницами и начали разливать суп. Женевьева во все глаза разглядывала сидящих за столом. Во главе стола сидел граф Руайе, по правую руку от него — мэтр Вернон, по левую — дочь Элеонора. Рядом с художником сидела незнакомая Женевьеве очень яркая, привлекательная девушка, напротив нее — невысокий смуглый мужчина лет сорока. Возле него помещалась девушка, которую Женевьева видела перед замком, а напротив нее развалился на стуле Ричард Фуллер. Увидев Женевьеву, американец приветливо улыбнулся и подмигнул ей.

Собственно, он один и заметил появление девушек. Остальные были увлечены разговором. Как успела понять Женевьева, все внимание было приковано к худому незнакомцу — соседу Элеоноры.

— И что же вы тогда предприняли, Лоуренс? — блестя глазами, спрашивал граф.

— Я дернул за линь два раза, что означало “уходите без меня”, — бесстрастно и как бы нехотя продолжил тот свой рассказ, начатый, видимо, уже давно, — и перерезал шланг, по которому мне подавали воздух. Я рассчитал, что мне хватит запаса воздуха примерно на полчаса, а бандиты за это время уберутся с нашего места. Тогда я смог бы...

Продолжение рассказа Женевьева не слышала — суп был подан, и оставаться в зале не было никаких причин. Какая жалость! Видимо, этот Лоуренс — тоже очень интересный человек. Девушки удалились на кухню, где Франсуа уже приготовил куропатку. Когда их вновь пригласили в столовую, чтобы подать ее на стол, речь шла уже не о бандитах и перерезанном шланге, а о новой выставке месье Вернона. Женевьеве это тоже было интересно, и вновь она была вынуждена уйти. Снова их позвали, когда надо было убирать со стола.

— Теперь, девочки, займемся посудой — и свободны, — сообщила Эмилия — очевидно, скорее для Женевьевы, которая еще не знала порядков в замке.

Когда они доканчивали мытье и уже ставили сухие тарелки обратно на полки, из замка донеслись звуки фортепиано. Как и обещал граф, там играли. Однако никто не спешил позвать ее туда, где рождались эти звуки. Увы! “Однако ты много хочешь от первого дня, — сказала Женевьева самой себе. — Ты познакомилась с такими людьми, говорила с самим Фуллером, беседовала с графом — чего же ты еще хочешь? Если каждый день будет проходить, как этот — это будет просто замечательно. Жаль, конечно, что я не сижу в их кругу, не принимаю участия в их беседе, но... кто знает?” С этими честолюбивыми мыслями она поставила на полку последнюю тарелку, повесила передник на гвоздик и вышла из флигеля. Она пошла по направлению к парку, но во дворе ее окликнули. Возле “бьюика”, небрежно опершись о дверцу, стоял Жерар.

— Ну что, поехали, прокатимся в город? — предложил он, распахивая дверцу.

Женевьева вначале просто хотела отговориться усталостью, но ее разозлила уверенность Жерара. Нет, от этого типа надо отделаться раз и навсегда!

— Я, кажется, сегодня уже успела один раз отказаться от вашего любезного предложения, — заявила она парню. — Сколько раз можно предлагать одно и то же? Я не успела соскучиться по городу, а уж если соскучусь и захочу туда съездить, то, во всяком случае, не с вами! — и, не обращая больше на него внимания, она направилась в парк.

— Подумаешь, тоже мне! — услышала она позади голос обиженного Жерара. — Бакалавр с тряпкой! Найдем и получше!

Женевьеве хотелось вернуться и влепить ему хорошую оплеуху, но она сдержалась. В конце концов, он прав — не надо было хвастаться своим дипломом. Хотя разве она хвасталась? Она просто сказала, ответила на вопрос графа. Интересно, откуда об этом узнал Жерар? Не граф же ему сообщил. Значит, Доменик. А ведь он не производит впечатления болтуна. Что ж, первое впечатление бывает обманчивым.

Размышляя так, она обогнула замок и вышла на посыпанные красным песком дорожки парка. Вечерело, воздух уже стал прохладным; пахло лавром и душистым табаком. Внезапно Женевьева почувствовала, что за искусно постриженным лавровым кустом кто-то есть. Инстинктивно она замедлила шаг, но потом подумала, что один раз она сегодня уже пряталась, и второй раз будет перебор. Стараясь ступать, наоборот, тверже и громче, она пошла дальше.

На лужайке за кустом стояли двое. Женевьева узнала смуглого Лоуренса, рассказывавшего о своих приключениях, и сидевшую напротив него хорошенькую девушку. Они целовались; точнее, девушка, расстегнув рубашку своего спутника, целовала его в шею и грудь. Ее руки обвились вокруг его ягодиц, потом правая рука поползла по бедру и легла на брюки мужчины спереди.

— Может, пойдем в комнату? — сдавленным голосом спросила девушка.

— Нет, неудобно, — голос ее спутника был так же бесстрастен, как во время рассказа — пожалуй, лишь чуть мягче и ласковей. — Они ждут, что я буду играть.

— Ну ее к черту, эту музыку. Ты что, исполнитель?

В этот момент мужчина заметил вышедшую на открытую часть дорожки Женевьеву. И вновь ни один мускул не дрогнул на его смуглом лице. Мягко отстранив девушку, в то же время обняв ее за плечи, он поцеловал ее и увлек ко входу в замок. Женевьева, вся красная от того, что стала невольной свидетельницей интимной сцены, машинально прошла еще несколько шагов и остановилась. Ей уже не хотелось гулять, мечтать, думать о своем. Увиденное, вопреки ее воле, взволновало ее. Перед глазами стояло невозмутимое, словно отлитое из бронзы лицо Лоуренса. Да, обитатели замка живут действительно полной жизнью! А она? Как сложится у нее?