Алем бросил на пол суму с гребнями - потом заберёт, - подхватил кальян и поспешил в малый зал. По дороге он остановил слугу и велел сообщить людям, ожидавшим у дворцовых ворот, что принц Тагир примет их незамедлительно. Ну вот, мрачно подумал он, глядя вслед удаляющемуся слуге, теперь сплетни, гуляющие по городу, только окрепнут. Стоит Алем-бею щёлкнуть пальцами, и Тагир-бей запляшет, точно дрессированная крыса. Алем неожиданно развеселился. А и пусть болтают. Вот бы ещё до Тагира слухи дошли - совсем будет весело.

Он вошёл в зал, когда Тагир уже развалился на устланном подушками троне. Алем поставил кальян у его ноги, поворошил угли, заново раскуривая трубку. Сладкий дымок гашиша обжёг горло. Алем протянул мундштук принцу, и то принял его, не глядя, но они успели соприкоснуться пальцами. Тагир затянулся, рассматриваяя просителей, входящих в зал и простирающихся ниц у порога.

- Я слушаю, - сказал принц. - Говори.

- О солнцеликий Тагир иб-Сулейн, да осветит солнце и звёзды жизненный путь твоего богоподобного отца! Я Нучар иб-Зериб, а это мои сыновья. Мы послы города Таркишана. Все эти годы мы исправно платили дань, и золотом, и кровью, и каждый год на праздник божественных пашей Зияба с Зарибом отправляем в Маладжику дары.

- Да, да, - перебил принц, поигрывая мундштуком. - Хорошие дары, я помню... Продолжай.

- За это нам обещали покой и защиту, - осмелев, Нучар-бей оторвал лоб от пола и поднял на принца глаза. - И так и было. Но вот уже несколько месяцев как мы подвергаемся грабительским набегам кочевого племени рурхаджиев. Набеги эти разрушительны и страшны. В последний раз кочевники подожгли город, и в огне погибло много славных мужей, а также мы лишились годового запаса пшеницы. Мы оборонились бы своими силами, но ежегодная дань кровью - тысяча молодых мужчин от Таркашана в воинство Маладжики - ослабила наши силы. Наш правитель Герим-паша много раз обращался к Сулейну-паше, отправлял грамоты, но ответа так и не пришло. О сиятельный принц, наш правитель просит владык Маладжики обратить взор на дымящиеся стены Таркашана и спасти город от окончательного уничтожения!

Тагир побарабанил пальцами по подлокотнику трона. Нучар-бей опять распластался ниц. Его сыновья за всё время его речи так и не отняли лбов от пола.

Алем стоял рядом, с любопытством поглядывая на Тагира. Он почти не сомневался, что принц сейчас прогонит послов - и хорошо если не велит слугам побить их палками за дерзость. Таркашан был одним из княжеств, захваченных Маладжикой во времена прежнего могущества. Посулы защиты и покоя - не более чем слова, все знали, что Маладжика - захватчик, а Таркашан - её вечный раб, обложенный данью и зависящий от прихотей господина. Просьба таркишанцев звучала дерзко, нелепо и говорила о силе их отчаяния. Алему было жаль этих людей и жаль их город. Но уж тут-то он помочь им точно ничем не мог.

- Что ж, - сказал наконец Тагир. - Я услышал твою просьбу, посол. Действительно, Маладжика обещает народам, признавшим её силу и верховенство, защиту от внешних врагов. И следовало моему отцу раньше откликнуться на зов Таркашана. Не уверен, что он сделает это и сейчас, его войска вконец разленились. Но ты поступил мудро, придя ко мне. Что скажешь, если на подмогу Таркишану придёт отряд ибхалов? Их меньше сотни, но поверь мне, старик - любой из этих воинов стоит целого войска. И я сам их поведу. Пусть твой паша призовёт всех мужчин, способных держать оружие, и вместе мы проучим кочевых псов. Что скажешь, таркишанец? Прости, я запамятовал твоё имя.

Нучар-бей с минуту остолбенело глядел на принца. Потом принялся биться лбом в пол и выкрикивать хвалу Аваррат, видимо, на радостях позабыв, что в Маладжике в почёте иные боги. Но Тагир, по счастью для таркишанцев, не был слишком набожен. Он поднял ладонь, прерывая поток восхвалений.

- А в качестве компенсации, - добавил он, - того досадного невнимания, которое испытал на себе Таркишан, на будущий год вы освобождаетесь от уплаты дани кровью. Только уплатите золотом, сколько положено, и на этом сочтёмся.

Неизвестно, какие ещё грани красноречия открылись бы в Нучар-бее после этого нового благодеяния, но тут дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель. Принц Руваль, красный, словно краб, с лоснящимся от пота лицом и в съехавшем на ухо тюрбане, ворвался в залу, тряся кулаками. Алем, ещё не оправившийся от удивления, вызванного поведением Тагира, тотчас подобрался. Руваль никогда не вызывал у него симпатии, но сейчас его лицо, искажённое бешенством, внушало почти что страх.

- Вон! - страшно заорал он. - Все вон!

Таркиштанцев как ветром сдуло, только половинки дверей качнулись за их серыми спинами. Алем застыл за троном, на котором сидел Тагир. Приказ скорее всего относился также и к нему, но он ведь тут присутствовал сейчас как кальянщик принца Тагира. Вряд ли принц Тагир согласится остаться без успокоительного зелья перед лицом разгневанного старшего брата.

- Ты, - задыхаясь, прохрипел Руваль. - Что ты здесь делаешь?

- Выслушиваю просителей, - холодно ответил Тагир. - Раз уж ни ты, ни отец не удосужились это сделать. Или ты пришёл занять этот трон и выслушать их самолично? Я охотно уступлю место.

Он начал вставать, но Руваль опередил его. В три прыжка он достиг трона, сгрёб брата за грудки и вздёрнул вверх с такой силой, что Тагир мазнул носками сапог по полу. Видя их обоих рядом так близко, Алем впервые заметил, как огромен Руваль - Тагир в его красных руках выглядел почти хрупким. Но он не съежился и не затрепыхался в хватке брата, только спокойно посмотрел на него снизу вверх. Странное спокойствие, не иначе как навеянное гашишем. И от зелья, выходит, бывает толк.

- Субхи потеряла дитя, - прошипел Руваль Тагиру прямо в лицо. - Из-за тебя, вонючий ты гад. Из-за тебя!

Тагир слегка побледнел. В его неподвижном, нарочито невозмутимом лице мелькнуло смятение.

- Субхи...

- Да, Субхи! Моя женщина, к которой ты повадился так, словно она твоя. Она просила оставить её в покое, говорила, что желает сохранить себя для меня, я хотел взять её в жёны! А ты, ублюдок, долбил своим членом её лоно, даже когда там поселился мой сын. И ты убил его! Прямо сейчас она истекает кровью!

Алем слушал, вцепившись пальцами в спинку трона. Ни Руваль, ни Тагир на него не смотрели, словно напрочь забыв о его существовании. Что ещё придумала эта дьяволица? Как она могла скинуть ребёнка, которого отродясь не было в её лоне? А хотя это как раз очень даже хорошее объяснение... и виновником всего выставила Тагира. Зачем?

- Вот как, - Тагир заговорил так тихо, что Алем едва расслышал его. - Так, значит, эта женщина тебе сказала? Что дитя от тебя, потому что она уже три месяца не ложится с другими?

- Да, именно так! А ты взял её силой, хотя закон запрещает входить в женщине, когда она в тягости. Ты убил моего сына, Тагир, так же, как убил нашу мать, будь ты проклят всеми существующими богами!

Тагир потемнел. Не просто лицо - весь его стан словно заволокло чёрной тучей. Руваль не ослабил хватку, и Алем увидел, как медленно сжимаются пальцы Тагира в кулак. Он собирался ударить старшего брата, тот в ответ выхватит меч... Проклятая сука!

Без слова, без звука Алем выскочил из-за трона и рванулся с места, как змея, клином входя между принцами, готовыми броситься друг на друга. Одна его рука уперлась в бурно вздымающуюся грудь Руваля, другая - в крепкие, знакомые мускулы на груди Тагира. Алем раздвинул обоих мужчин, словно герой из древах песен, раздвигающий две горы, готовые расплющить его между собой. Жалкий раб, подстилка, песчинка, которую с отвращением сплёвывают, когда она хрустит на зубах. Он раздвинул их и стоял, не шевелясь, удерживая со всей силой, вложенной в его руки годами безжалостных тренировок. Стоял и ждал, ни слова не говоря. Ждал, когда они оба остынут.

Время тянулось медленно. Наконец Тагир отступил на шаг, и Алем с облегчением опустил руки.

- Кто этот раб? - севшим от бешенства голосом проговорил Руваль. - Твой наложник, о котором столько болтают? Так трахай его, и не смей приближаться к Субхи. Иначе...