— Французские, — заметила она, — и очень дорогие. А вы, полковник, богаты?

Это застало меня врасплох. Я пробормотал что-то насчет того, что не каждый день имею честь выполнять поручение королевы.

— А почему вас послали с ним? — холодно поинтересовалась она, — что такого особенного вы можете сказать мне наедине?

Я заколебался, а рани вдруг одним быстрым движением поднялась — клянусь Юпитером, они там всколыхнулись, точь-в-точь как пудинг во время шторма.

— Пойдемте, там вы расскажете мне, — продолжила она и прошла на террасу в другой стороне комнаты легкой и изящной походкой, от которой ее сари колебалось более чем соблазнительно.

Раздался мелодичный перезвон — как и на всех богатых индийских женщинах, на принцессе было надето столько украшений, сколько она могла унести, с браслетами на запястьях и лодыжках, бриллиантовым ожерельем на груди и даже маленькой жемчужинкой, поблескивающей на одном из крыльев носа. Я последовал за ней, оценивая по пути все линии ее высокой, полной фигуры и в который раз ломая себе голову над тем, что же мне ей сказать.

Видите ли, Пам с Манглсом вообще не дали мне никаких конкретных указаний: предполагалось, что мне удастся уговорить рани стать хоть немного лояльней к Британии, но у меня не было полномочий гарантировать уступки по каким-либо ее требованиям. Дело обещало быть нелегким — с одной стороны принцесса была прекрасна, что облегчало разговор с ней, с другой же — меня здорово смущала ее прямолинейность. Это была настоящая королева — умная и опытная (она даже различила французские духи по запаху); обычная политическая болтовня, похоже, не произвела бы на нее впечатления. Так что же мне сказать? «Да дьявол все побери, — решил я, — думаю, что ничего не потеряю, если буду столь же прямолинеен, как и она».

Так что, когда принцесса расположилась на кушетке, я, с трудом заставив себя выбросить из головы полоску шелковистой кожи под корсажем и изящные смуглые лодыжки, выглядывающие из-под сари, поставил свой шлем на пол и устроился рядом.

— Ваше высочество, — начал я, — я не могу говорить так же красиво, как мистер Эрскин или даже капитан Скин. Я солдат, а не дипломат, так что не умею играть словами.

И сразу за этим я как раз и начал играть ими изо всех сил, рассказывая ей о той озабоченности, которую вызывает в Лондоне охлаждение взаимоотношений Джханси с Сиркаром и Ост-Индской компанией; как подобное положение дел тянется уже четыре года и приносит неудобства обеим сторонам; как все это беспокоит королеву, которая ощущает сестринскую любовь к правительнице Джханси, не только как к монархине, но и как к женщине, и тому подобное. Я перечислил все обиды Джханси, указал на желание Сиркара удовлетворить их как можно быстрее, намекнул, что я послан лично от лорда Палмерстона, и закончил горячим призывом к принцессе открыть свое сердце Флэши — чрезвычайному и полномочному представителю, так чтобы мы могли стать друзьями и жить долго и счастливо. Это было сплошной болтовней, но я выдал все в своем лучшем стиле, с выражением благородного сочувствия в глазах и даже растрепавшимися от пыла локонами.

Принцесса выслушала меня, причем ни один мускул не дрогнул на ее красивом лице, а затем спросила:

— У вас есть полномочия, чтобы исправить дело? Чтобы изменить сделанное раньше?

Я ответил, что все могу доложить непосредственно Паму, но она возразила, что то же самое мог сделать и Скин. Ее же собственные представители в Лондоне также обращались прямо в Совет по контролю, но безуспешно.

— Ну, — заметил я, — видите ли, ваше высочество, здесь есть небольшая разница. Его светлость будет знать, что я услышал все из ваших собственных уст, а значит, мы сможем говорить о…

— Здесь не о чем говорить, — отрезала она, — что мне еще добавить к сказанному — чего еще бы не знал Сиркар? Что можете вы…

— Могу ли я узнать, госпожа, какие действия Сиркара кроме вывода войск из Джханси и признания прав вашего приемного сына могли бы удовлетворить ваши требования — или хотя бы способствовать их удовлетворению?

Услышав это, принцесса приподнялась на локте, глядя на меня своими чудесными глазами. То, на что я намекал, — и, заметьте, без малейших полномочий на это — было уступками, которых она тщетно ожидала все четыре года.

— Ладно, — произнесла она задумчиво, — но ведь все уже давно известно. Я сообщила свои требования еще четыре года назад — и все это время их игнорировали. Чем же поможет их повторение?

— Разочарованный истец может найти нового адвоката, — сказал я с самой обезоруживающей из своих улыбок. Она посмотрела на меня долгим взглядом, а затем встала и подошла к балюстраде, глядя через нее на город. — Если ваше высочество будет говорить со мной открыто…

— Погодите, — бросила принцесса и на мгновение замерла, трепеща, прежде чем вновь обернулась ко мне.

Она не знала, что обо всем этом думать, ее терзали сомнения, она едва смела надеяться и все же была удивлена. Боже! Это была настоящая смуглая красавица — будь я на месте Сиркара, она бы получила Джханси и еще фунт чая в придачу всего лишь за полчаса, проведенных на кушетке.

— Если лорд Палмерстон, — начала она (старина Пам лично бы пожелал вернуть ей трон, если бы услышал, как мило эта красавица произнесла «Ло-од Паммер-стан»), — действительно желает загладить нанесенные мне обиды, то это вызвано лишь тем, что он надеется извлечь некую выгоду из подобных изменений — или обещанийтаковые изменения произвести. Я не знаю, в чем состоит эта выгода, и вы мне об этом не скажете. Но это не просто милосердное желание восстановить справедливость по отношению к моему Джханси. — Тут принцесса гордо подняла голову: — Это абсолютно точно. Но если он хочет моей дружбы — с какой бы то ни было личной целью — то может доказать искренность своих намерений, восстановив мои доходы, которые должны были перейти ко мне после смерти моего мужа, но были конфискованы Сиркаром.

Она замолчала, вызывающе выпятив подбородок, и я спросил:

— И что потом, ваше высочество? Что дальше?

— Он сможет пойти на это? И Компания?

— Я не могу сказать, — замялся я, — но если дело будет хорошо подготовлено — когда я доложу лорду Палмерстону…

— А будете ли вы поддерживать это требование?

— Это мой долг, госпожа.

— А другие… требования… которые я могу выдвинуть? — Она вопросительно посмотрела на меня, и легкая улыбка притаилась в уголках ее губ. — Тогда я сначала изложу их вам — несомненно, вы сможете подсказать, как лучше одеть их в слова… или изменить. Вы посоветуете мне и… постараетесь сделать их убедительнее?

— Конечно, — заверил я, — я постараюсь помочь вашему высочеству чем только смогу…

К моему удивлению, принцесса звонко расхохоталась, блестя полоской зубов и грациозно откинув головку.

— Ох, уж эта британская тонкость! — воскликнула она. — Деликатны, словно слоны в болоте! Лорд Палмерстон желает, по своим тайным причинам, ублаготворить рани Джханси. И для этого предлагает ей повторить просьбы, которые постоянно отвергаются уже на протяжении четырех лет. Но разве он присылает законника или адвоката, или хотя бы официального представителя компании? Нет — простого солдата, который должен обсудить с ней новую петицию и то, как лучше представить эти просьбы его светлости. Неужели законник не даст лучшего совета? — Она потерла руки и медленно двинулась вокруг меня. — Но разве многие законники так высоки и широкоплечи и… да ладно — так симпатичны и убедительны, как Флэшмен-багатур? ^[53]Вне сомнения, онлучше всех убедит глупую женщину в том, что ее скромная просьба может быть услышана — и она, бедная маленькая девочка, откроет емувсю свою душу и при этом будет меньше настаивать на своих правах. Не так ли?

— Ваше высочество, вы абсолютно не правильно поняли… Заверяю вас…

— Неужели? — презрительно удивилась она, все еще смеясь. — Мне не шестнадцать лет, полковник. Я уже солидная леди двадцати девяти лет. Я могу не знать целей лорда Палмерстона, но прекрасно ориентируюсь в его методах. Ну-ну, похоже, его светлость и не предполагает, что даже бедная индийская леди так же может быть весьма сметлива. — И она взглянула на меня несколько вызывающе, уверенная в своей красоте, — чертова шалунья! — и в том действии, которое она оказывает на меня. — Похоже, лорд Палмерстон недооценил меня, а?