Союзники уже знали, что в СССР идет вовсю работа над бомбой. Черчилль дал это понять и впервые указал на опасность, которая грозит миру. Советскую страну, избавившую мир от фашизма, он объявил главной угрозой всем бывшим союзникам. Кроме того, не постеснялся поставить на одну доску “коммунистическое и какое-либо неофашистское государство”!

Он не называл страну напрямую, он говорил о полицейских правительствах, о власти диктаторов, узких олигархий, “действующих через посредство привилегированной партии и политической коллизии”. Но адрес был ясен.

“От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике железный занавес опустился на континент…”

Речь Черчилля послужила началом холодной войны. Она действительно стала точкой отсчета новой истории, поворотным пунктом послевоенной политики.

Конечно, он и сам был не без греха. В молодости, будучи министром, использовал войска для подавления забастовок горняков, организовывал интервенцию против Советской республики, расстреливал восставших в колониях, всякое было. Но из всех руководителей западных стран Черчилль, пожалуй, лучше и раньше других понял сущность сталинизма. И сущность демократии, по крайней мере английской демократии. Когда спустя два месяца после празднования победы пришло известие, что кабинет его провалился и он, спаситель Англии, должен подать в отставку, Черчилль выскочил из ванной с криком: “Да здравствует Англия!”

У Джо между тем дела шли отлично, и было непонятно, почему предчувствие беды не давало ему покоя. Он пробовал поделиться с друзьями своей тревогой – они ничего не замечали, ни Юлиус, ни Мортон, ни Андреа. Чтобы в Америке начались доносы, увольнения, аресты – за убеждения? Этого не может быть!

Джо не успокаивался. У него не было никаких доказательств, тем не менее он уговаривал друзей уехать куда-нибудь – в Канаду, Мексику. Пока их не схватили. Опасность, мол, подкрадывается на цыпочках, стараясь ступать бесшумно, но он слышит скрип половиц, еле сдерживаемое ее дыхание. Наверное, в древности Джо мог бы стать оракулом, вещуном – предсказывать, а главное, предчувствовать угрожающие повороты судьбы. Он несомненно обладал этим редчайшим, ныне забытым даром.

Внезапно для всех его уволили. Вызвали в отдел кадров и попросили сдать пропуск. И никаких объяснений. Это была крупная военная фирма, порядок здесь существовал строгий. Заведующий лабораторией пробовал отстоять ценного специалиста, ссылаясь на то, что работа Джо по радиолокации низко летающих самолетов идет успешно. Не помогло. Отдел кадров стоял на своем.

Впоследствии ФБР будет упрекать кадровиков в том, что те спугнули Джо Берта, помогли ему улизнуть.

ФБР искало советских шпионов: начиналась Великая Охота, и надо было кого-то схватить. Берта “разрабатывали” еще с Колумбийского университета, а когда он, защитив диссертацию, перешел в компанию “Санк”, “устроив” себе репутацию блестящего инженера, и был допущен ко всем секретам фирмы, им занялись уже всерьез. Парень получил-таки право свободно передвигаться из отдела в отдел, посещать любые лаборатории, так что, если надо, он бы смог… Секретные исследования попали бы в руки коммунистов. Не важно, что радары фирмы “Санк” не имели никакого отношения к атомной бомбе. Супруги Розенберг занимались по заданию Москвы атомной бомбой, Джо Берт занимался радарами – следовательно, действовала целая сеть шпионов…

Руководители фирмы оправдывались: дескать, Джо Берт – отличный специалист, а благонадежность – забота других ведомств. Их оправданий не слушали. Что значит отличный специалист? Это значит, что у него есть отмычка, с помощью которой он и проникает на секретные военные объекты.

Конечно, полная безработица Джо не грозила, он мог бы устроиться на подсобку. На обыкновенную инженерную работу, чтобы продержаться некоторое время, пока его не достанут. А доставать будут – антикоммунистическая истерия нарастала. Газеты уже не стеснялись. Заработали комиссии. Вызывали, проверяли, заставляли заполнять анкеты.

Джо ничего не предпринимал, ходил полусонный, прислушивался к чему-то. Откуда-то издалека сквозь топот и гам доносились звуки дудочки. Еле слышная мелодия ускользала. У него был хороший слух и хорошая музыкальная память. Эту мелодию он почему-то никак не мог воспроизвести. Она появлялась в самые неожиданные моменты и исчезала. Похожая на песенку из его детства. Когда он пробовал сочинять, ничего прекрасней и выше музыки не существовало.

Однажды он очнулся, сидя на галерке в “Карнеги-холл”. Играли старую музыку – Скарлатти, Перголези, Орландо Лассо. Это было так красиво, что у Джо выступили слезы. А что, если уехать в Европу, заняться музыкой? Изменить профессию, стать музыкантом? Скорее всего композитором. Решение словно бы осенило его. Он понял, что это и есть та дудочка, которая звала его, что колесо его фортуны с этой минуты повернуло на истинную дорогу.

В своих способностях Джо не сомневался. Музыка жила в нем. Главное – решиться, шагнуть, оторваться… То есть уехать. В Европу, на родину музыки – в Италию, Францию, Германию. Окунуться в древнюю симфоническую культуру. Джо представлял себя то за роялем с чистым листом нотной бумаги, то за дирижерским пультом.

Со стороны же его поведение выглядело странным. Друзья старались устроить ему работу, хлопотали, добились двух предложений. Одно, довольно лестное, — в компанию “Белл”, другое – инженером по оборудованию диспетчерских. А Джо отказывается, покупает билет на пароход в Европу.

Единственный человек, который знает о его планах, это Вивиан. Роман с ней зашел далеко. Так далеко, что произошла помолвка. Для Вивиан, как и для любой женщины, церемония имела значение. Она любила Джо. Самая сильная любовь все равно боится разлуки, страдает от нее, как от засухи. Тем более что речь шла о расставании на неопределенный срок. Вивиан предъявила свои права, неоспоримые права нареченной: почему бы им не поехать вместе? Джо согласился, заказал двухместную каюту. Вивиан, однако, продолжала наступление: если мы едем вместе, то почему бы не сыграть свадьбу?

У нее были роскошные волосы, резкая талия и крепкая высокая грудь. Она любила расхаживать по квартире голой, в туфлях на тонком каблуке – Джо любовался ее походкой. Это была поступь женщины, сознающей победность своей плоти, — ни в каком наряде Вивиан не чувствовала себя так уверенно.

Свадебное путешествие – звучало неплохо, но беда в том, что Джо не собирался в путешествие. Он уезжал в неизвестность, в новую жизнь, в совсем иное существование, он должен был завоевать музыку… Доводы Вивиан вызывали досаду. Произошло, по-видимому, еще что-то, что привело к размолвке. А что именно – неизвестно, агенты ФБР пытались и не могли установить. Вышли на Вивиан – она отмалчивалась. Тогда ФБР взялось за нее как следует, ей угрожали, сулили опубликовать кой-какие снимки, письма. Поединок был неравный. С одной стороны, могучая организация с психологами, сыщиками, юристами, аппаратурой, с другой – оскорбленная, покинутая женщина…

Но Вивиан проявила упорство, причины, которые представили агенты, она отвергла. Но и те аргументы, что спустя десятилетия выдвинул Джо, тоже не признала.

Друзья по партии были против отъезда Берта. Коммунист в такую пору, в разгар холодной войны, не имеет права на дезертирство. Надо защищать честь партии, бороться за ее существование. Юлиус Розенберг, правда, несколько успокоился, когда Джо показал ему рукопись своей работы об американской военщине. Его давно раздражала генеральская клика – заказчики, с которыми ему приходилось иметь дело. Напыщенные, гордые победой, которая досталась им так дешево, уверенные, что теперь, обладая атомной бомбой, они положат мир к своим ногам и будут диктовать всем что хотят; при этом они презирали физиков, щеголяли своим невежеством, хамством и откровенным желанием снова повоевать.

— Запомните, Берт, блюдо заказываем мы. Ваше дело стоять у плиты. И не задирайте нос, нам хватит одного умника – Эйнштейна. Не понравится стряпня – выбросим в мусоропровод вместе с вами.