Его однокурсница. Высокая статная брюнетка. Доверчиво наклоненное тело, дающее хороший обзор на третий размер груди и никак ни меньше, оголенной сверх меры. Узкие бедра оплетает юбка карандаш, оставляя на виду колени. Ножка слегка напряжена, выдвинута вперед, словно красуясь, перетекает носочек на пятку. Каблук. Улыбка, на розовых, сочных губах, лукавый взгляд, что вместо преследования его пальца, указывающего на очевидные ошибки, следит за его губами. А он, кажется, и не замечает этого.

Поднимает взгляд от тетради, скользит равнодушными карими глазами по ней, и только увидев меня, стоящей чуть в стороне, эти глаза загораются свойственным ему сумасшествием. Не слушая уже ее, всовывает тетрадь, в растерявшиеся руки, подходит ко мне, облапывая нагло. Прижимаясь выдыхает:

— Подыхаю без тебя.

Целует, жестко и сладко, так что хочется подогнуть пальчики на ногах.

— Ненормальный. — улыбнусь, перебирая темные пряди на его больной голове.

Думала, со временем у него это пройдет, успокоится. Нет, кажется, только обостряется с каждым днем, и, кажется, я уже привыкла к симптомам.

***

— Ненавижу. — кричу и бью кулаками по каменной стене его груди.

У меня ПМС, повод, что кажется важным тогда, сейчас уже и не вспомнится, взрыв. Разбила заварник. Хорошо, что не попала в него. Увернулся.

Это сейчас я понимаю, что хорошо, тогда мне хотелось его убить. С начала, а потом я осознала, что… боже ты мой! Рабства то в России нет. Сейчас схвачу первые попавшиеся вещи и уйду. Громко хлопнув дверью. Пусть подыхает…

Схватила, помчалась на выход, а он сидит, припирая входную дверь огромной фигурой — не сдвинешь. Кричу, мечусь, хватая за руки, тяну. Бесполезно. Сидит. Хмурит брови. Не выдерживаю, сначала пинаю его, а потом кидаюсь, пытаясь ударить по лицу. Не ладонью, пальцы, словно кто-то чужой во мне, сводит в кулак.

Перехватывает, аккуратно прижимая к своей груди, встает, скручивая мои руки, удерживая. Поднимает, тащит брыкающуюся к кровати. Падает вместе со мной, немного придавливая весом.

— Не пущу, слышишь! — замираю. Не от слов: от влажного следа, что оставила его кожа. На его сумасшедших глазах слезы, что текут ручьями. Взгляд затравленный, больной. — Бей! — высвобождает мою руку, прижимая к собственной скуле, кулаком. — Хочешь, кусай, обзывай. Делай что хочешь. — его губы дрожат до тех пор, пока он упрямо их не поджимает. — Я все равно не отпущу.

Он плачет, тихо и безмолвно, затравленно смотря в мои глаза. А я уже и бить его не хочу, только касаюсь пальцами шершавого подбородка, стирая горячие струйки слез.

— Ненавижу. — шепчу. Так для острастки и отвожу взгляд.

— Знаю. И все равно не отпущу.

— Сумасшедший…

Он молча соглашается, обнимая меня. Впрочем, и я его, вдыхая уже привычный его запах.

Помню, я тогда впервые проснулась в его объятиях, не только после изматывающего секса, с мыслью, что его объятия — место, где я хочу быть. Не потому, что так надо, а потому, что мне хочется.

***

Помню, как простыла и на третий день болезни, обнаружила его играющим в приставку, хотя у его однокурсника в тот день был денем рождения.

— Ты почему встала? — хмуро поинтересовался, удивленно вскидывая брови.

— А ты почему дома? — спросила в противовес, садясь рядом с ним на пол и подгибая под себя ноги.

— Ты моя жена, и ты болеешь. — пожимает плечами, заворачивая меня в теплый плед, перетягивает с пола на свои колени. Целует в макушку, как маленькое дитя. — И делать там мне без тебя нечего.

— Это повод погулять. — хмыкаю, согреваясь в его руках.

— Или целых два, чтобы остаться рядом с тобой.

— Сумасшедший.

— Ага. — Не вижу, но знаю: лыбится. — Хочешь чая с медом?

— Спрашиваешь. — улыбаюсь в ответ.

Аккуратно пересаживает на диван, поправляя съехавший плед, целует, и удаляется на кухню.

Красивый.

Ловлю себя на рассматривании его задницы, упакованной в светлые джинсы, и улыбаюсь, непонятно чему.

***

И еще огромное множество других воспоминаний, теплых, волнующих, или злых и мстительных. Но вторых уже меньше. Все таки молодое сердечко подтаивает, оголяясь, стремясь к тому, кто это сердце аккуратно будет удерживать. К тому, кто, кажется, каждый день готов это мне доказывать. Не словами, их, как не странно, в нашей с ним жизни не так и много. Больше делами и упрямством, замешанным с огромной долей терпимости.

И после года я почти готова в это поверить. Готова сказать на нашу годовщину: я влюбляюсь в тебя…

Но молчу с утра, отвечая на его поцелуи, подаваясь вслед движениям рук и губ, отдавая всю себя как в первый раз. Растворяясь от еще одного оргазма за чередой, таких же ярких, на грани… но даже после, молчу, с улыбкой собираюсь в институт. В промозглый осенний день. В дождь, что не может стереть блуждающую мечтательную улыбку.

— Волков! — привлекает внимание девушка, выходящая из белой тонированной машины.

— Лизка? — удивляется он. Впервые выпуская мою ладонь, по неестественной причине.

Делает пару шагов, как привязанный, а девушка почти с разбега прыгает к нему в объятия, обнимая за шею.

— Лизка! — сдавливает итак тонкую талию брюнетки, что уткнулась ему почти в шею, и улыбается, раскачиваясь из стороны в сторону.

— А ты однако вырос, бугай! — отцепляется от него и щелкает по носу.

— Ну, да. — отвечает добродушно и вспоминая обо мне оборачивается. — Знакомься, моя… эм… — мнется он, отводя взгляд. — Жена.

— Оу. — добавляет смущенно брюнетка, но тут же прячет ее за лживой, добродушной улыбкой на пухлых, естественного, темно-красного цвета губах. — Не знала. Быстро же ты… Лиза… — пытается придумать чтобы сказать.

— Эм… — и он туда же, но тут уже отмираю я, съедаемая ядом ревности.

— Вы, вероятно, встречались. — киваю собственным словам и рассуждаю дальше. — И возможно расстались по обстоятельствам, не зависящим от вас.

— Ты рассказал? — Недоуменно.

— Нет. — твердо заверяет Андрей, доверчиво бросая на Лизу взгляды. Не такие, какими смотрит на меня, но все же… мне все равно больно. — Мы с Лизой встречались в Америке, в старшей школе.

— Три года, пока отца не перевели в другой штат.

— Он у нее международный дипломат.

Рассказывают они почти синхронно, перебивая друг друга, улыбаясь, только одним им известным фактам из общего прошлого.