О, упоенье оккупанта,

Изыски деревенщины...

Сминая лунную купаву,

Бьют женщину.

Бьют женщину. Веками бьют,

Бьют юность. Бьет торжественно

Набата свадебного гуд.

Бьют женщину.

А от жаровен на щеках

Горящие затрещины?

Мещанство, быт — да еще как! —

Бьют женщину.

Но чист ее высокий свет,

Отважный и божественный.

Религий — нет,

знамений — нет.

Есть

Ж е н щ и н а!..

Она как озеро лежала

стояли очи как вода

и не ему принадлежала

как просека или звезда

и звезды по небу стучали

как дождь о черное стекло

и скатываясь

остужали

ее горячее чело.

Осень в Сигулде

Свисаю с вагонной площадки,

прощайте,

прощай, мое лето,

пора мне,

на даче стучат топорами,

мой дом забивают дощатый,

прощайте,

леса мои сбросили кроны,

пусты они и грустны,

как ящик с аккордеона,

а музыку — унесли,

мы — люди,

мы тоже порожни,

уходим мы,

так уж положено,

из стен,

матерей

и из женщин,

и этот порядок извечен,

прощай, моя мама,

у окон

ты станешь прозрачно, как кокон,

наверно, умаялась за день,

присядем,

друзья и враги, бывайте,

гуд бай,

из меня сейчас

со свистом вы выбегаете

и я ухожу из вас,

о родина, попрощаемся,

буду звезда, ветла,

не плачу, не попрошайка,

спасибо, жизнь, что была,

на стрельбищах в 10 баллов

я пробовал выбить 100,

спасибо, что ошибался,

но трижды спасибо, что

в прозрачные мои лопатки

вошла гениальность, как

в резиновую

перчатку

красный мужской кулак,

"Андрей Вознесенский" — будет,

побыть бы не словом, не бульдиком,

еще на щеке твоей душной —

"Андрюшкой",

спасибо, что в рощах осенних

ты встретилась, что-то спросила,

и пса волокла за ошейник,

а он упирался,

спасибо,

я ожил, спасибо за осень,

что ты меня мне объяснила,

хозяйка будила нас в восемь,

а в праздники сипло басила

пластинка блатного пошиба,

спасибо,

но вот ты уходишь, уходишь,

как поезд отходит, уходишь,

из пор моих полых уходишь,

мы врозь друг из друга уходим,

чем нам этот дом неугоден?

ты рядом и где-то далеко,

почти что у Владивостока,

я знаю, что мы повторимся

в друзьях и подругах, в травинках,

нас этот заменит и тот, —

природа боится пустот,

спасибо за сдутые кроны,

на смену придут миллионы,

за ваши законы — спасибо,

на женщина мчится по склонам,

как огненный лист за вагоном...

Спасите!

Отступления в виде монологов битников

Первый монолог

Лежу, бухой и эпохальный.

Постигаю Мичиган.

Как в губке, время набухает

В моих веснушчатых щеках.

В лице, лохматом, как берлога,

лежат озябшие зрачки.

Перебираю, как брелоки,

Прохожих, огоньки.

Ракетодромами гремя,

дождями атомными рея,

Плевало время на меня.

Плюю на время!

Политика? К чему валандаться?

Цивилизация душна.

Вхожу как в воду с аквалангом

В тебя, зеленая душа...

Мы — битники. Среди хулы

мы, как звериныши, волчата,

Скандалы точно кандалы

За нами с лязгом волочатся.

Когда мои джазисты ржут,

с опухшей рожей скомороха,

Вы думали — я шут?

Я — суд!

Я — Страшный суд. Молись, эпоха!

Мой демонизм — как динамит,

Созрев, тебя испепелит.

Второй монолог. Бунт машин

Э.Неизвестному

Бегите — в себя, на Гаити, в костелы, в клозеты, в Египты —

Бегите!

Нас темные, как Батыи,

Машины поработили.

В судах их клевреты наглые,

Из рюмок дуя бензин,

Вычисляют: кто это в Англии

Вел бунт против машин?

Бежим!..

А в ночь, поборовши робость,

Создателю своему

Кибернетический робот:

"Отдай, — говорит, — жену!

Имею слабость к брюнеткам, — говорит. — Люблю

на тридцати оборотах. Лучше по-хорошему уступите!.."

О хищные вещи века!

На душу наложено вето.

Мы в горы уходим и в бороды,

Ныряем голыми в воду,

Но реки мелеют, либо

В морях умирают рыбы...

Отженщин рольс-ройсы родятся...

Радиация!..

...Душа моя, мой звереныш,

Меж городских кулис

Щенком с обрывком веревки

Ты носишься и скулишь!

А время свистит красиво

Над огненным Теннесси,

Загадочное, как сирин

С дюралевыми шасси.

В эмигрантском ресторане

Сволочь? дымен, точно войлок.

Сволочь? бел, как альбинос.

Мою водку дует сволочь.

Сволочь? чавкает блином.

(Ресторанчик "Русский мишенька"

Говорили: не ходи.

В кадушке,

будто нищенка,

Березка в бигуди...

А за стойкой, как на ветке,

Угощают парочек.

В них вонзились табуретки,

Как булавки в бабочек!)

Враг мой? сволочь: отщепенец?

Ненавидя, пивом пенясь,

Что ты пялишься в упор?!

Сволочь? я не прокурор!

Двадцать лет сидят напротив,

Как экран, лицом горят.

Отступающие бродят.

И конвои в лагерях —

"немецких, английских, северно-

потом южноамериканских, вы понимаете,

Вознесенский?!.."

Посреди Вселенных сшибленных,

На маховиках судьбы

Блещут лунными подшипниками

Эти лагерные лбы.

"Нас крутили, молотили

Джазы, ливни, этажи...

Миллионы холодильников —

Ни души!.."

Ужас водкой дышим около:

"Вознесенский, вы откель?"

Он окает,

как охает.

О'кей!

За окошком марсианочки,

Так их мать...

А Окою осиянною

Ходит окунь — не поймать,

И торжественная тишь.

Тсс!..

И серебряно-черны

От ночной травы штаны...

"Роса там у нас, трава там у вас по колено.