«Как правило, — пишет он, — у тех, кто занимается гомосексуальной проституцией, зады чрезмерно развиты, широки, выпуклы, иногда просто огромны и имеют совершенно женскую форму». Он сообщает, что даже видел у одного педераста «очень странный и безусловно исключительный зад со сросшимися полушариями». Помимо описания этих чудовищных ягодиц, Тардье подробно останавливается на описании пениса — «очень тонкого и заостренного, как палец в перчатке», головки, «вытянутой, как собачья морда», и ануса в форме воронки (infudibulum), что является, по его мнению, «подлинным свидетельством педерастических наклонностей». Однажды Тардье осматривал арестованного — сорокалетнего сапожника с пенисом, как у собаки. Раздвинув его мясистые ягодицы, он обнаружил «длинную глубокую каверну, в центре которой находилось анальное отверстие — очень широкое и чашеобразное». Он пишет, что наблюдал у некоторых педерастов кривой рот, очень короткие зубы и пухлые, вывернутые, деформированные их мерзким пристрастием губы.

Содомит, по определению Жан-Поля Арона[126] и Роже Кемпфа[127], есть не что иное, как «реинкарнация зверя в чистом виде».

Несмотря на всю тщательность и подробный характер исследований доктора Тардье, его выводы были очень скоро преданы забвению. Довольно долго судебную медицину волновали только физические последствия сексуальной активности, но уже в 1880-х годах медики обратились к психологической стороне извращений. Один венгр (Бен- керт) придумал термин «гомосексуалист», обозначавший особый вид человеческого существа. Гомосексуальность объявили симптомом психического заболевания и социальным злом. Фундаментальным справочным исследованием в этой новой науке стала «Сексуальная психопатия» фон Крафт-Эбинга[128]. А педерастическая задница, пережив свой золотой век, превратилась в мало кому интересный маргинальный феномен. В начале XX века она предпочла с головой окунуться в светскую жизнь.

Ну что можно сказать о дырке? По правде говоря, эту тему долго предпочитали обходить стороной. Слово anus латинского происхождения, Плотий и Варрон используют его в значении «кольцо», но уже Цицерон считал, что речь идет об особом кольце на крупе человека и не нужно стыдиться так его называть. К счастью, благодаря жаргонным выражениям, мы узнаем о предмете гораздо больше. Сначала его называли задним проходом. «Двумя пальцами, большим и указательным, — советует Бероальд де Вервиль (1612), — раскройте проход, раздвинув ягодицы». Духовенство в те времена не чуралось подобных вольностей. А вот мольеровские жеманницы, презиравшие «грязные слоги, которые позорят самые прекрасные слова», изгнали из языка слово «зад», заменив его изящными эвфемизмами вроде «лицо великого турка» или «нижний хитрец». Кто их за это осудит? В конце концов, де Сад говорил о «недрах Ириды» (то есть о своде ягодиц), а Верлен — «о престоле бесстыдства» (Femmes). Отверстие, расположенное между полушариями, имеет круглую форму — в отличие от вытянутой вульвы. «Черт возьми! — говорит Дольмансе («Философия в будуаре»). — Если бы она [природа] не хотела, чтобы мы посещали зады, разве сотворила бы отверстие круглым? Только противник здравого смысла может полагать, что овальное отверстие сотворено природой для круглых членов! Ее намерения ясно читаются в этом несовпадении форм».

В XVII веке проповедники называли анальное отверстие незаконным сосудом, противопоставляя его сосуду законному. Речь ведь действительно шла о сосуде, чаше, если хотите, или бонбоньерке, то есть о емкости. Проповедники называли сосуд проклятым, потому что он становился причиной гнусного греха — настолько гнусного, что его нельзя было даже называть вслух, такого ужасного, что дьявол, искусив человека, исчезал, чтобы не видеть, как тот совершит грех. Лишь в конце XIX века (нравы меняются!) идиоматические выражения несколько смягчились. Короче говоря, как писал в XVII веке «Сатирический Парнас»:

У этого кольца, которое еще называли кружком, конфеткой и земляничкой, имелись и другие особенности. Оно могло быть слоистым, как лук-шарлот или репчатый лук, присборенным, как гвоздика или актиния (Гренвиль пишет о бронзовых складках ануса), и даже плиссированным. Жене в «Похоронном бюро» уточняет, что у ануса тридцать две складки — как тридцать два румба розы ветров, — и очень забавно видеть, как пугается Эрик, подумав, что складки не восстановятся, если анус случайно повредить.

Вагина, как известно, нема, рот — болтлив, а к заду — в соответствии с его акустическими особенностями — присовокупляют эпитет «звучный». Про зад говорят, что он пускает ветры, его называют свистуном и тромбоном. Уильям Берроуз в «Голом завтраке» рассказывает, что знал одного маленького араба, занимавшегося проституцией в Тимбукту и умевшего играть попкой на флейте, и не только на флейте: он мог сыграть мелодию на штучке клиента, пощипывая самые чувствительные, самые эрогенные струны, а они, как всем известно, у каждого свои. У каждого любовника была собственная, особая мелодия, завершавшаяся ферматой оргазма.

Воспринимая задний проход как нечто шумное и довольно развязное, не стоит забывать, что когда-то анус считали адскими вратами. Анри Этьен[129] в «Апологии Геродота» (1566) рассказывает историю проповедника из лотарингской деревни, грозившего грешникам адом, если они не раскаются. «Что такое, по-вашему, ад? Видите эту дырку? Она воняет, но вход в ад воняет еще ужасней!» — кричал проповедник пастве, указывая на зад сельского звонаря, согласившегося поучаствовать в представлении. Впрочем, смешного тут было мало. Решив, что адские врата имеют форму ануса, люди принялись обследовать гроты, пещеры, пропасти и даже кратеры вулканов в поисках ануса Земли. К вящему недоумению исследователей, таковых было найдено немало. Пещеру в департаменте Верхняя Гаронна, в Гурге, куда можно добраться только на мулах, местные жители называют Goueil di her (Адское око), а в Сен-Геноле (Финистер) море выгрызло в скалах адскую дыру, которую окрестили пещерой Владычицы Ночи. Пейцер[130] утверждал, что неподалеку от Геклы, вулкана в Исландии, почти всегда окутанного густым туманом, можно слышать стоны обреченных на вечные муки грешников.

Отвергнув идею инфернального ануса, Лотреамон в «Песнях Мальдорора» создал образ гигантского космического ануса — точную противоположность сферы Парменида. «О, если бы весь мир был не огромным адом, а гигантским задом, я знал бы, как мне поступить: я бы вонзил свой член в кровоточащее отверстие и исступленными рывками сокрушил все кости таза! И скорбь не ослепила бы меня, не застлала бы взор сыпучими дюнами, я отыскал бы в недрах земных убежище спящей истины, и реки скользкой спермы устремились бы в бездонный океан!»[131]

Сартр — хвала Небесам! — имел другое представление об отношениях ануса и мира, отверстие очень его интриговало. Он неоднократно писал о нем, в том числе в своем главном философском труде «Бытие и ничто» (1943) и еще раньше, в «Дневниках странной войны» (1939).

Фрейд утверждал, что для ребенка все отверстия символизируют анус и именно это сходство его и привлекает, но Сартр задается вопросом, не является ли анус объектом вожделения для ребенка именно потому, что он— дырка. Что такое ягодичное отверстие, если не «самая живая из всех дырок, страстная дырка, которая хмурится, как бровь, корчится, как раненое животное, и в конце концов распахивается, признав поражение, готовая раскрыть все свои секреты»? Дальше следуют пространные рассуждения, в которых Сартр пытается доказать, что дыра привлекательнее ануса, что она универсальна и сопровождает нас повсюду. Мир — это царство дырок. Мы, как зачарованные, не можем оторвать взгляда от дыры, ибо она сулит уничтожение. Ничто дыры, добавляет Сартр, не бесцветно, оно окрашено в черный цвет, это небытие ночи. Вот что делает природу дырки темной, двусмысленной и сакральной одновременно.