Раздражены постоянно, непрерывно, перманентно, хронически.

Моя мама и многие мамы моих приятельниц, а также папы, бабушки, тети и дяди раздражены дома, на работе, в транспорте, в магазине. Быть вежливым и спокойным – это большая редкость.

Когда я переехала на постоянное жительство в Швецию, то мое первое впечатление от шведов было такое – блаженные. Всегда спокойные, всегда улыбаются, всегда приветливые.

Знаете, как здесь попадают к врачу на прием? Сначала вы ожидаете в небольшой приемной, а потом врач выходит к вам, называет вас по имени, пожимает вам руку, спрашивает, как дела, провожает в кабинет, усаживает и только потом начинает осматривать. Я это серьезно, это не шутка.

Когда вы входите в автобус через переднюю дверь – здесь так принято – и покупаете билет или предъявляете проездной, то водитель с вами здоровается и говорит «спасибо» за то, что вы вошли в автобус.

Кассиры в супермаркетах здороваются с КАЖДЫМ покупателем. Контролеры в метро улыбаются и очень вежливо, как бы извиняясь, просят предъявить билет, а потом говорят «спасибо» и «приятного пути».

Здесь принято называть свое имя, когда звонишь по телефону, да много всего другого здесь принято делать, когда вступаешь в контакт с другим человеком, чего не делают в России.

Мы, русские, – гораздо больше раздражены, чем все остальные люди. Русские женщины – это просто концентрированное раздражение.

В своей массе русские женщины говорят громче, плачут чаще, кричат резче, чаще, чем европейские женщины, бьют детей и даже мужей…

Лиля, 36 лет.

– Когда мне было 6 лет, я не могла написать цифру «2». Мама кричала на меня, что я сука и б…, и что она мне оторвет руки, если я не напишу эту б… цифру. Эти крики услышала наша соседка и зашла к нам. Она сказала маме, что Лиля устала, и что давай мы сходим с ней погулять, а она потом напишет все, что нужно. Мама стукнула меня по голове тапкой, крикнула, что у нее зла не хватает, и чтобы мы выметались из дома к едрене фене. Потом я ненавидела цифру «2» и всегда хотела в туалет, если получала двойку.

Сейчас Лиля живет со своим мужем здесь, в Швеции. Маме звонит часто, поскольку чувствует себя обязанной звонить. После звонка и разговора с мамой у нее всегда плохое настроение.

Марина, 43 года.

– Моя мама била меня ремнем за то, что я не сделала вовремя уроки. Она держала меня за руку одной рукой, а второй рукой хлестала по заднице. Я бегала вокруг нее, а она крутилась на месте и хлестала, хлестала, пока я не описалась.

Марина вышла замуж довольно поздно. Муж Марины пил и бил ее и маленькую дочку. Однажды он избил Марину так сильно, что пробил барабанную перепонку. После этого Марина с ним развелась, воспитывает дочку одна, глухая на левое ухо.

Алла, 38 лет.

– Когда мне было 7 лет и я получила двойку в школе, мой отец поставил меня на колени, зажал голову между колен и набил ремнем по заднице. Потом пытался меня бить еще несколько раз, но я научилась кусаться. Однажды он сломал мне 2 зуба, к счастью, зубы выросли.

Алла живет с мужем, который кричит на нее и называет дурой и уродкой.

Тамара, 44 года.

– Мама била меня по лицу, если видела, что я накрасила губы. Драла меня за волосы за плохие отметки, била за грязь в комнате, невымытую посуду, короткие юбки.

Тамарин первый муж пил и бил жену, разбивал в доме все, что попадалось под руку. Однажды столкнул ее с лестницы, она упала в погреб и сломала ногу. Второй муж не пьет и не бьет жену. Тамара говорит, что счастлива с ним.

Светлана, 36 лет

– Мама снимала с меня трусы и заставляла сидеть на диване без трусов. Она говорила, что это наказание, и чтобы я не могла пойти гулять без спроса, она отбирает у меня трусы. Мне было 7 лет.

Света развелась в третий раз, не может получить удовлетворение в сексе.

Это лишь несколько историй.

Все эти женщины – мои подруги или знакомые. А их мамы – ровесницы или почти ровесницы моей мамы. Военные дети, которые пережили войну, видели войну или почувствовали на себе ее ужасы и лишения.

Эти дети голодали, родители этих детей – наши бабушки – перенесли такие страдания и лишения, что это не могло не отразиться на их психике.

Все мы видели собак, все мы знаем, что такое забитая собака. Собака, которую били, никогда не подпустит к себе человека, никогда не будет вилять хвостом и радостно лаять, никогда не забудет боли.

Люди, которых унижали, которые испытывали страх или подавление со стороны других людей, в той или иной степени будут вести себя как эта побитая собака.

Люди, которые перенесли войну или просто видели войну, навсегда останутся ранеными эмоционально, психологически.

Наши бабушки и дедушки в своей массе кричали на своих детей, били их и унижали. Наши родители, которые видели войну или ее последствия и на которых кричали их родители, продолжали кричать на своих детей, бить и унижать их. Мы, поколение детей военных детей, тоже, и немало, подвергались подавлению и насилию со стороны своих родителей.

Боже мой, как тяжело об этом писать и говорить! Тем более что об этом не принято говорить просто так, за чашкой чая. Но подумайте, ведь в нашей стране почти в каждой семье кричат на ребенка, и многие бьют детей.

Хотя хитроумные родители, которые бьют детей, называют это по-другому: дать затрещину, навесить тумака, отшлепать, дать подзатыльник, выпороть… Много раз я видела и слышала, как родители обсуждают поведение своих детей и соглашаются друг с другом, что невозможно не бить ребенка – нервы-то не железные! Ведь доводят!

После 4 лет, проведенных в Швеции, я и моя пятилетняя дочка приехали на родину. Моя подруга, моя дочь и я как-то зашли в киоск купить хлеба, а дочка в это время открыла холодильный прилавок, достала мороженое и протянула мне, чтобы я заплатила. Так мы делаем в Швеции. Продавщица, молодая тридцатилетняя баба, вдруг ринулась в направлении моей дочери и заголосила:

– Это что это ты делаешь, а? Это кто тебе разрешил открывать? Смотри, какая умная, открыла, достала, для тебя поставили? А потом воровка вырастет!

Я обалдела до такой степени, что даже забыла дышать. Моя подруга, менее чувствительная и более привычная, отодвинула меня и встала на пути у этой фурии. Я услышала, как сквозь туман:

– А ну заткнись, чего орешь? Никто ничего не ворует, мы стоим и платим. И вообще, не ори на ребенка!

А ребенок с вытаращенными глазами готовился заплакать. Я вывела ее на улицу и начала улыбаться:

– Да что ты, малышка, тетя пошутила!

Но малышка расплакалась и повторяла, что тетя злая.

Буквально в этот же день мы с дочуркой ехали в автобусе, она встала на коленки на сиденье и смотрела в окно. Кондуктор, проходя мимо, гаркнула на нее:

– А ну, убери ноги с сиденья! Дома у себя с ногами сидишь! Мамаша, чего не следишь?

Через несколько дней я наблюдала молодую мамашу с маленьким мальчиком лет двух. Они вышли из поликлиники, малыш нес в руках использованный шприц без иголки, наверное, только что получил прививку.

Мамаша что-то проверяла в сумочке, держа мальчика за ручку. Вдруг ребенок запнулся и повис у матери в руке. Мамаша дернула его вверх, потом дернула еще раз, закричала на него:

– Ты что, не видишь, куда идешь? Ослеп? Гляди под ноги!

И еще раз дернула его за ручку. А ребенок просто болтался у нее в руке, и такой он был маленький, такой трогательный в своих ямочках на пухлых ручках…

Никто, НИКТО даже не посмотрел в ее сторону. Никто. Привычное дело.

Расскажу подобную историю, которую я наблюдала в шведском супермаркете. Расшалившаяся девочка лет трех убегала от папы, который катил продуктовую тележку и вел за руку еще одного ребенка, помладше. Папа поймал девочку один раз, потом еще раз.