И если В.И. Ленин назвал Льва Толстого «зеркалом русской революции», что само по себе далеко не бесспорно, то Достоевский отразил в себе всю Россию и ее основное противоречие — «противоборство духовной сытости и духовного голода»[9].

Ни страны Востока, ни страны Запада такого острого противостояния не знали. Синтезированные Россией духовные тенденции обоих миров в ее энергетическом пространстве обрели новое качество, способное развить энергетический динамизм духовных накоплений страны, лежащей на перепутье Запада и Востока. Безусловно, и на Западе есть и «сытые» и «голодные». Однако там искания и стремления «голодных» не обрели той истовой, жертвенной формы, которая получила крайнее выражение в русском странничестве. Странничество было особенно распространено среди староверов, которые уходили в неведомые земли в поисках Страны обетованной или Светлого Града. На это явление обратил особое внимание и Н.К.Рерих во время Центрально-Азиатской экспедиции. Западная же цивилизация как бы духовно нивелировала и «сытых» и «голодных». Поэтому энергетический процесс одухотворения материи там шел вяло и был заметен больше на индивидуальном уровне, нежели на общественном.

Что же касается Востока, то многовековая и развитая его духовная традиция, проникшая глубоко в народные слои, если и не во всем удовлетворяла духовный голод, то и не допускала той духовной дистрофии и неистового духовного голода, который был присущ России и который заставлял человека по внутреннему своему побуждению не только размышлять, но и действовать и двигаться.

Русская православная церковь была и остается до сих пор приютом «сытых», в то время как «голодные» выламывались из ее жестких границ, устремляясь в голубые дали в поисках Града Светлого и его правды. Русское странничество, как особое явление, духовное и психологическое, есть самобытная форма русского мессианства, замешенного на христианском учении. Странничество сыграло важнейшую роль и в Духовной революции России, и в ее социальной революции.

Мессианство, как таковое, до сих пор в достаточной мере еще не изучено. Нам неизвестны его истоки и энергетические пути формирования. Оно представляет собой сложный процесс с высоким энергетическим «выходом», выраженным в народном сознании и мышлении. Сама же мессианская идея, по выражению Бердяева, «как молния, сходящая с духовного неба»[10]. Он же справедливо утверждает, что эта идея «идет из иного мира, и стихия ее — стихия огня, а не земли».[11] Иными словами, мессианство по своей духовной сути есть явление Высшего Мира, того его конкретного пространства, которое Учение Живой Этики называет Миром Огненным.

Пророческая, странническая и скитальческая, ангельская Русь, радикально влиявшая на русскую мысль, не имела ничего общего с Русью «сытой», инертно-косной, «отяжелевшей в своей национальной плоти, с Россией, охраняющей обрядоверие, с русскими — довольными своим градом, градом языческим, и страшащимися града грядущего»[12].

Историческая судьба России была трудна и беспокойна. Народ прошел через рабство, войны, внутренние раздоры, произвол собственных правителей. Здесь, на перекрестье Запада и Востока, история вела себя по-другому, нежели на самом Западе или Востоке. «Мессианское сознание народа, — писал Н.А.Бердяев, — может быть лишь плодом великих народных страданий. И мессианская идея, заложенная в сердце русского народа, была плодом страдальческой судьбы русского народа, его взысканий Града Грядущего»[13].

Этот Светлый Град был символом того Царства Божьего, о котором говорили Христос и его апостолы, символом жертвенного служения всему миру в великом и благородном деле освобождения его от зла и страданий. Светлый Град породил в сознании народа идею духовного подвига во имя ближних и дальних своих. «Именно этому великому народу (русскому. — Л.Ш.), — писал Н.К.Рерих, — дано и великое слово ПОДВИГ. Ни в одном ином языке нет такого понятия во всей его возвышенности и поступательности. Подвиг дан тому, кто может устремляться во имя Общего Блага. Русский народ уже много раз доказал свое бескорыстие, и потому он удостоен и подвига. В подвиге народ сбережет свои сокровища»[14].

Вот это бескорыстие, жившее, наряду с другими качествами, в народе в целом, и придало русскому мессианизму характер, несколько отличавший его от вселенской идеи мессианства. В нем не было ни самоутверждения, ни чувства превосходства над другими народами. Русское мессианство, отмечал Н.А.Бердяев, являлось «жертвенным горением духа, лишь великим духовным порывом к новой жизни для всего мира»[15]. И этот порыв ставил перед лучшими людьми России проблему ответственности, которая ложилась на их плечи. Они должны были понять, что необходимо было сделать во имя Общего Блага и от чего надо было отречься ради него.

Таков был, в общих чертах, крайний духовный полюс «Руси святой», которому в этом же пространстве противостояла духовная сытость, инертность и болотная неподвижность, гнездившаяся в православной церкви. И хотя на снеговых вершинах и холодных ветрах этого полюса удерживались немногие, его энергетика составляла главный стержень духовного пространства России. Странник Светлого Града жил в русских мыслителях, крупных писателях, российских героях, во всех тех, кто, независимо от своего социального и материального положения, был готов принести жертву на алтарь правды, кто понимал культурно-исторический смысл Общего Блага, кто стремился искренне и бескорыстно к Грядущему Граду. Странники Светлого Града были тем духовно опережающим элементом, который содействовал в огромной степени развитию духа народа, его продвижению в духовном пространстве, отвоеванном у косной материи инертной человеческой массы. Странники расчищали культурно-духовные поля, в которых действовала Космическая эволюция человечества, слагая и формируя объективные тенденции, которые впоследствии принесут миру и России самые неожиданные результаты. Такого интенсивного духовного процесса, пожалуй, не знала ни одна страна мира на протяжении последних веков нашей истории. Эволюционное творчество несло предощущение мировой роли России, ее энергетического воздействия на Космическую эволюцию человечества. «В грозе и молнии, — писал Н.К. Рерих, — кует народ русский славную судьбу свою. Обозрите всю историю русскую. Каждое столкновение обращалось в преодоление. Каждое разорение оказывалось обновлением. И пожар и разор лишь способствовали величию земли русской. В блеске вражьих мечей Русь слушала новые сказки, и обучалась, и глубила свое неисчерпаемое творчество»[16].

Противоречивые черты русского характера, тяжкий и страдальческий его исторический путь — все это, как отмечал Бердяев, «путь к самосознанию, к осознанию того, что нужно России для раскрытия ее великих духовных потенций, для осуществления ее мировых задач»[17].

На таком фоне в пространстве России развернулись два судьбоносных события, сформировались два процесса, носившие сами по себе не только объективно-глобальный характер, во и повлиявшие на мировую мысль, а также послужившие если не началом, то определенным импульсом для зарождения, а затем и для развития нового планетарного мышления, приведшего к сдвигу сознания человечества. Оба эти события, или, точнее, явления, как бы сфокусировали в себе ярко-противоположные качества, носившие, несомненно, эволюционный характер и отражавшие все то, что происходило в это время на главной магистрали Космической эволюции — взаимодействия Духа и материи.