— Командир погиб, с его стороны попал снаряд, — вполголоса произнес кто-то внизу.

И Цыганков вспомнил совсем юного младшего лейтенанта, который недавно принимал на заводе вот такой же, только совершенно новый танк.

Командиру было лет девятнадцать, не больше. Розовых щек еще ни разу не касалась бритва. У него были удивительно синие глаза. Танкошлем еле держался на самой макушке, а из-под пробкового налобника на шлеме золотыми кольцами вился пышный чуб.

Кто знает, может быть, в этой башне, пробитой, со следами крови, находился тот синеглазый танкист?

— Да-а, война…

— На войне без жертв не бывает, — откликнулся молодой, лет двадцати пяти, рабочий.

На заводе редко можно было встретить людей такого возраста. Это были высококвалифицированные специалисты, которых в армию не брали. Оставили на заводе. Молодые, здоровые, они чувствовали себя очень неловко среди подростков, женщин и пожилых мужчин. Они рвались на фронт, но их не пускали. Цыганков не раз слышал разговоры о заявлениях с просьбой послать на передовую. Чаще всего такие просьбы встречали решительный отказ.

Но парню, который произнес стандартную фразу «На войне без жертв не бывает», повезло. Когда люди расходились по местам, Цыганков шел за ним и видел, как парень показывал соседу бумажку.

— Повестку из военкомата получил, — говорил он, и в его голосе слышалось ликование. — Такого-то числа, с вещами… Три рапорта без результата… Четвертый — пожалуйста!

Его поздравляли, ему завидовали…

Мастер отобрал группу ремесленников и поручил ей несложную работу — завинчивать крышки сальников на опорных катках. Ребята были разочарованы. Прошлый раз им доверили чистку и смазку пулеметов — это было куда интереснее.

К делу приступили без особого энтузиазма. Чего проще — взял горсть болтов, приставил крышку к колесу и орудуй ключом.

Один каток, второй, третий, десятый, пятнадцатый… Однообразная работа. Руки через пару часов стали уставать.

Первым не выдержал Синицын. В минувшую ночь он долго не ложился (ждал Цыганкова), и теперь его клонило ко сну. Петька попытался припомнить всю «Песнь о вещем Олеге» (иногда на занятиях, когда нападала дремота, это помогало), но сбивался на втором четверостишии, и глаза все равно слипались. Не в силах больше сопротивляться сну, Синицын незаметно выскользнул из цеха.

Цыганков хватился Петьки, когда кончились болты и нужно было кого-то послать за ними на склад.

— Где Синицын? — спросил он у ребят.

— Да он уже час, как пропал куда-то.

— Опять, наверно, дрыхнет где-нибудь, — рассердился Цыганков. Он знал эту слабость за своим товарищем: тощий, нескладный, тот постоянно не высыпался, а на работе уставал быстрее других ребят. В перерыв он послал ребят разыскать Синицына.

Петька лежал на траве возле цеха и сладко посапывал. Уголок он выбрал укромный, прохладный.

Один ремесленник пощекотал Петькин нос соломинкой. Петька потер нос кулаком, но не проснулся, только повернулся со спины на бок. Тогда ребята, тихонько перешептываясь и посмеиваясь, приступили к очередной затее…

Перерыв кончался, когда Иван увидел своих товарищей. Впереди шел Петька, за ним — подозрительно веселые ребята. Рабочие оглядывались на Петьку и тоже улыбались. Но Петька этого не замечал. Он подошел поближе, и тогда Цыганков увидел на его лбу надпись сажей: «Але-оп!»

Цыганков и еле сдерживавшиеся до этого ребята дружно захохотали. Синицын недоуменно уставился па них и пробормотал:

— Ну и вздремнул чуточку!.. Ну и подумаешь!..

Это только усилило смех.

— Это что еще за карнавал на производстве? — послышался голос мастера. — Перерыв кончился, приступайте к работе.

Утром, когда Цыганков еще спал, в общежитие ремесленников вошел невысокий паренек. Он спокойно, словно уже бывал здесь, оглядел ряды коек и спросил у проснувшихся ребят:

— А где тут Иван Цыганков, калачевский?

Незнакомых всегда встречали настороженно, даже чуть враждебно. А тут еще независимый том…

— А ты кто такой? — ответил вопросом на вопрос Петька Синицын.

Незнакомец, не смущаясь, спокойно оглядел щуплую Петькину фигуру в синей майке-безрукавке, тощие голые ноги, свесившиеся с кровати, и, мысленно решив, что если ремесленник задерется, то ему несдобровать, фыркнул:

— Тоже мне, допросчик нашелся!..

— Пашка!

Одеяло над цыганковской постелью взлетело чуть ли не к потолку. Иван, сквозь сон услышавший голос друга, подскочил к нему, хотел обнять, но оглянулся на товарищей, потоптался и протянул руку.

Павел Кошелев тоже стиснул бы дружка в объятиях, но негоже мужчине распускаться. Тем более вокруг столько любопытных.

— Привет, — сдержанно проговорил Кошелев, крепко пожимая протянутую руку.

— Из Калача? Как там дома? — тормошил друга Иван.

Павел покосился на ребят, неопределенно пожал плечами и немногословно произнес:

— Живут… Мать твоя здорова…

— А ребята? Небось воюют. Немцы далеко?..

— Ну, это разговор особый, — солидно произнес Кошелев. — Не для посторонних, — добавил он, многозначительно посмотрев на Петьку Синицына.

— Это кто же посторонний? — обиделся Синицын. — Сам заявился к нам, а теперь мы же посторонние? Да я тебя сейчас…

— А ну стукни, — повернулся к нему Кошелев.

— И стукну, — придвинулся Синицын.

— А ну попробуй, — продолжал Кошелев.

— И попробую!

Ремесленники, потерявшие было интерес к Кошелеву, немедленно окружили противников. Судя по началу, драка обещала быть серьезной, а в таких случаях мальчишки не могли остаться в стороне. Добровольные судьи уже приступили к выработке условий поединка:

— Ниже живота не бить.

— Лежачего не трогать.

Но тут вмешался Цыганков:

— Взбесились вы, что ли! — набросился он на ребят. — Уйди, Петька, а то получишь от меня. А ты, Павел, в гости? Так не задирайся. Пойдем в мой угол.

Он потащил Кошелева к своей кровати. Павел шел нехотя, поминутно оглядываясь и бросая на Синицына вызывающие взгляды.

— Зря ты, — недовольно проговорил Павел. — Вложил бы я ему сейчас.

— Ладно, ладно. Он ведь слабее тебя.

— Пусть не лезет.

— Да хороший он парень, чего ты к нему привязался?

— Дружок твой? — ревниво спросил Кошелев.

— В том-то и дело, — подтвердил Цыганков.

— Ну и катись к нему, — остановился Павел. — Поеду домой.

— Подожди, — ухватил его за руку Иван. — Какой ты злой стал.

— Какой есть.

— Посиди, остынь. А потом поговорим.

Цыганков с тревогой смотрел на друга: как он, отошел или нет? А то вдруг повернется и уйдет. Уж очень обидчивый, хотя вообще-то мягкий парень, только напускает на себя злость. Может, потому, что вырос без отца и матери, беспризорничал, много видел обид. Но Иван-то хорошо знает своего дружка. Сколько уж лет прошло, как впервые встретились они в Калаче и подрались? Года три-четыре, а то и больше.

…В тот летний день Ванюшка, как обычно, вертелся на базарной площади: ждал ребят, чтобы идти на Дон. Вдруг откуда-то появился мальчонка в дырявых трусиках. Он шел вдоль рядов, жадно вдыхая вкусные запахи. Ноздри раздувались, глаза быстро бегали по рядам. Завидев его, бабы подняли шум:

— Опять появился, змееныш!

— Гони его, бабы!

— Мильцонера, мильцонера сюды!

Мальчишка не обращал никакого внимания на эти крики. Он спокойно остановился возле банок с каймаком. Толстая тетка взвизгнула и, растопырив руки, навалилась на банки.

— Уйди! Не дам! Уйди!

Мальчишка усмехнулся, подошел ближе и протянул руку к стакану. Но вдруг он заметил сбоку подходившего милиционера, и сразу паренька словно ветром сдуло. Голое, худое тельце мелькнуло в соседнем переулке.

Забыв про ребят, Иван кинулся за ним. Нашел его возле Дона. Мальчишка лежал на песке. Увидев Ивана, он вскочил и сжал кулаки.

Тут только вспомнил Иван про кусок пирога с картошкой, который взял из дома. Мальчишка тоже смотрел на этот пирог.