Смутно доходили до сознания Митьки неуклюжие разъяснения Ивана. Сам он считал мерилом власти только физическую силу. Непонятно, что еще можно противопоставить кулаку и сноровке?

— Вот медведь, скажем, или кабан сильнее тебя, — нашелся Иван, — а ведь ты на них с голыми руками не пойдешь, за рогатину хватаешься или ружье вскидываешь.

У Митьки глаза на лоб полезли от простоты и убедительности Ивановых слов.

— Прав ты, однако, дядя Иван. Ну прощевай покеда. Помни уговор.

А сговорились они на том, что Иван чаще будет наведываться в зимовье: забирать Митькину добычу, подкреплять его припасами и, самое главное, сообщать все новое, что он узнает о Гале и Митеньке. Старый таежный бродяга Иван Петров принял на себя эту добровольную обузу, уловив в Митькиной судьбе сходство со своей рано потерянной молодостью.

Дважды за зиму приходил еще Иван в далекое зимовье, а на третий, как сулил, не явился. Было у Митьки вдоволь наготовлено зарядов, из городских гостинцев он мог устроить пир на большую компанию, а таежная добыча уже мало интересовала его: пушнины — на себе не вынести, мяса — на год, и соленого и свежемороженого. Задумал Митька забрать жену и сына в тайгу, зажить отшельником вдали от недоброго людского глаза, отсидеться в глуши до поры до времени, когда забудется его каторга, и уже после этого выйти на вольное поселение. Так они порешили с Иваном Петровым, с этой задумкой и должен был старый охотник подойти к Гале и разыскать Митеньку. Уже и местечко Митька присмекал для избы в сухом соснячке на берегу тихого озерка, пристанища перелетных птиц. Площадку расчистил от снега и кустарника, повалил ближние лесины, вырубил топором из них гладкие ровные бревна. По весне Иван обещал помочь поставить сруб. «Здесь и заживем с милой, — думал Митька о Гале, — повенчает нас мать-тайга, а то холостой — полчеловека…»

Засунув топор за пояс и забросив за плечо ружьишко, Митька вышел из зимовья. До озерка не больше версты через темную таежку, переходящую в сосновый бор. В ожидании Ивана надо полностью заготовить бревна для избы.

Вдоль протоптанной Митькой за зиму в глубоком снегу тропинки появился след соболя. Сотни раз видел соболиный след Митька и ходил по нему не меньше, пока не настигал маленького зверька, и ничего необычного, казалось, не было для охотника в отпечатках крошечных лапок. И все-таки что-то новое, увиденное только сегодня, заставило Митьку свернуть с проторенной тропы и проследить отпечатки лапок соболя. Соболь шел, оставляя следы трех и четырех лапок. На косогоре его след свернул на след другого соболя. Так соболь ходит только весной.

Митька остановился. Прежде молчаливый лес наполнялся необычными звуками: невдалеке на сосне завел свою несуразную песню глухарь, щелкая и шипя, напоминая звуки капель воды, падающих на раскаленную докрасна сковородку; длинные-длинные трели барабанной дроби рассыпали ожившие дятлы, стараясь перехлестнуть друг друга в этом виде таежного искусства; тихо и мелодично засвистели рябчики, включая в песнь весеннего пробуждения свои робкие голоса; победный гимн весне затрубил лось. Весна вступила в тайгу.

А Митька, словно и не рад весеннему пробуждению природы, повернул к старому зимовью и, сгорбившись, будто взвалили ему на плечи непосильную ношу, не поднимая головы, побрел по липкому снегу в обратную сторону. Прошли все сроки, а Ивана все не было.

Ой, напрасно ждешь, таежник, своего верного друга. Не изменил он святому чувству дружбы, не нарушил крепкого слова. Человек, испытанный на законах тайги, сам погибнет, а слово сдержит, друга выручит. Не сносил головы Иван Петров, старый охотник, раб таежных законов.

Не раз виделся Иван Петров с Галей, сбывая через Каинова перекупщикам добытую Митькой пушнину. Не знал староста, пособником кому он стал в коммерции с мехами, не то бы несдобровать Ивану. Больших трудов стоило Ивану незаметно от других переговорить с молодой женщиной, объяснить, чьим посыльным он заявился в негостеприимный дом старосты. На все была согласна Галя ради своего любимого. А когда получила она через того же Ивана, разыскавшего Шестопалиху, весточку, что Митенька жив, здоров и уже старую бабку называет «мамкой», решимости ее не было предела. И все бы произошло так, как наметили Митька с Иваном, долгими зимними вечерами со всеми подробностями продумав побег Гали в тайгу и приход туда Шестопалихи с Митенькой. Не предусмотрели они только одного — алчности Каинова.

Выгодно продав перекупщикам Митькину пушнину, Иван переночевал у Каинова, а утром с попутным обозом поехал в город. Перед очередным выходом в тайгу надо прикупить для Митьки боеприпасов, харчей, встретиться с Шестопалихой, помочь ей деньгами. В пути настигла метель. Ослепшие от снега лошади с трудом копытами нащупывали дорогу, еле-еле волокли тяжело нагруженные возы. Суметы на дорогах разгребали лопатами, возчики и седоки подпрягались к лошадям, протаскивали сани через сплошь забитые снегом участки. К ночи добрались до глухой заимки. Лошадей выпрягли и загнали в конюшню, сами улеглись вповалку на полу, выставив караульщика у возов. В середине ночи Ивана разбудил его возница и отправил сторожить грузы. Иван вышел во двор. Метель утихла, напоминая о себе редкими порывами ветра и бросками мокрого снега. Тучи, затянувшие небо, не пропускали лунного света, разжечь костер во дворе не позволил хозяин заимки. В темноте Иван, закутавшись в тулуп, привалился спиной к возу. Высокий воротник тулупа закрывал голову и уши, глаза в темноте не различали ничего на расстоянии вытянутой руки. Пока сам не заявишь, смена не придет. Надо простоять на карауле не меньше часа, тогда можно будить следующего караульщика. Поглядывая по сторонам, Иван думал о Митьке, представляя, как обрадуется парень хорошим вестям. А сойдет снег, зазеленеет тайга, можно будет и семью к нему привести: хоть одного человека в жизни сделать счастливым. Не было смолоду друзей у Ивана Петрова. Сверстники, такие же бедняки, как и Ванюха, не общались с ним: мрачным и диким казался им черноголовый парень, вечно ходивший босым, в холщовой рубахе без опояски и с расстегнутым воротом, в широченных шароварах. Парни побогаче обходили «цыгана» (как его окрестили в деревне) стороной, из девок ни одна не пришлась ему по сердцу, а к баловству не приучен был Ванюха. Долго батрачил Иван, переходя с заимки на заимку, от одного хозяина к другому, не задерживаясь подолгу на одном месте. Нигде не встретил ни любви, ни сочувствия, ни жалости.

Был нелюбимым, да и остался таким. А коли с людьми не сжился, одна дорога — в тайгу. Ходил Иван на соболя, белковал, гонял лисиц, ставил капканы на горностая. С крупным зверем не связывался: одному его и осилить нелегко, и вынести из тайги трудно. Так бы и прошла жизнь старого охотника в одиночестве, кабы не встретил в зимовье Митьку. Словно сына нашел старик и любовь свою скупую, нерастраченную отдал юному таежному другу.

На все пошел Иван, чтобы вернуть утраченное счастье Митьке. Нет своих детей у Ивана, зато будут внуки. Иван уже представлял, как он делает Митькиным сорванцам манки и пищики, вырезает из тростника сладкоголосые свирели, учит различать птичьи и звериные следы.

«Не становитесь на пути хищному зверю, внуки», — шепчет Иван и падает, оглушенный обухом топора.

— Алеха, обшарь старика. Петруха, потроши вьюки, — раздаются негромкие приказы. Команда выполняется с завидной быстротой, даже ночная темнота не связывает привычных движений грабителей.

Метель набирает последние силы и наглухо заметает следы ускакавших всадников. Иван Петров лежит между возами, раскинув руки, без шапки, кверху лицом. Редкие снежинки падают ему на смоляную бороду, открытый лоб, впалые щеки. Какое-то время снег, прикасаясь к лицу, тает, оставляя бисерные слезы, которые никто никогда не видел при жизни Ивана в его глазах. Но вот уже и этих слез не видно, а вместо лица неподвижная снежная маска, сквозь которую клочьями пробивается черная борода.