Колокольчик, подвешенный к дверям лавки, звонко оповестил о приходе нового посетителя. Дунюшка быстро повернула голову на звонок и так же быстро отвернулась. Дмитрий успел заметить яркий румянец на белом лине, вздернутый носик и озорные синие лучики в широко открытых глазах. «Откуда такая красавица?» — подумал он, подходя к прилавку и громогласно, по-свойски приветствуя приказчика.

Расторопный малый предложил ему папиросы «Сафо».

— Городские, только что получены. — Изогнувшись через прилавок, приказчик поднес спичку к папиросе, торчащей в зубах Дмитрия, и, видя, что парень не сводит с девушки глаз, заговорщицки шепнул: — Интересуетесь? С Житовой заимки. Кухтаря, пасечника, внучка. Дуней кличут.

А девушка, чувствуя обращенный на нее пристальный взгляд, не оглядываясь, перебирала быстрыми руками ленты и шелка. Дмитрий затянулся ароматным дымом во всю мощь широких легких, подошел неслышно к девушке сзади, выбрал самую яркую косынку, набросил ее на плечи Дунюшки и, не отпуская из рук концов косынки, повернул девушку к себе.

— Как, подходяще? — спросил, заглядывая ей в глаза.

Он видел, как румянец, прежде заметный только на щеках, залил все лицо и открытую шею, как в озорных глазах появилась случайная растерянность, а на вздернутом носике запрыгала жилка. Все это длилось какое-то мгновение. Спокойствие снова вернулось к девушке, и она, ловко извернувшись, отскочила к двери. Косынка, свалившись с плеч, опала к ногам, голубой границей разделив молодых людей. Они стояли в двух шагах, откровенно любуясь друг другом, оба юные, красивые, здоровые.

— Возьмите, Евдокия Петровна, — поднимая с полу косынку, протянул ее девушке вынырнувший из-под прилавка приказчик. — Подарочек вам от Дмитрия Дмитриевича.

Дуня приняла из рук приказчика косынку и сумку с покупками. Тот, подскочив к двери, распахнул ее и, провожая покупательницу на крыльцо, доверительно зашептал ей в ухо, на все лады расхваливая нового знакомого.

А вслед мелодично звенел колокольчик на дверях. И долго еще отдавался его серебряный голосок в ушах Дунюшки, и не могла она разобрать, где колокольчик, а где сладкоречивые слова приказчика.

Дмитрий рассчитался за папиросы и косынку, вышел из лавки и, надернув картуз на лоб, крупными шагами направился домой.

Галина Федоровна сама разыскала Дунюшку, разузнав, отчего старшой ее загрустил. Познакомилась мать с будущей невесткой (как она окрестила Дуню после первой встречи), пришлась ей по нраву взбалмошная девчонка, в характере которой уживалась отчаянная решимость и тихая покорность, веселое озорство и неожиданная задумчивость.

Отца не было дома, он снова ушел на промысел в тайгу, и Дмитрий верховодил в хозяйстве.

Когда Галина Федоровна вместе с Дунюшкой вошли в дом, застолье было в полном сборе и гулянка в разгаре: среди бела будничного дня братья приканчивали второй штоф. Дмитрий сидел лицом к порогу, пил не пьянея, что еще больше злило его. Степан и Иван устроились напротив старшего брата, обнявшись; они несуразно бормотали слова протяжной чалдонской песни. Услышав, что пришла мать, младший поднялся из-за стола и, нетвердо шагая со стаканом русской горькой в руке, направился к порогу.

пропел он хрипловатым тенорком, притаптывая ногой и не попадая в такт. — О, да тут какая красавица появилась, — заговорил он снова, увидев Дунюшку. — А ну выпей за наше здоровье.

Почему стакан отлетел в сторону, а брызги водки попали ему на лицо и рубаху, Иван не мог понять, пока не протрезвился. Вышибла у него стакан из рук Дунюшка, а подскочивший Дмитрий скрутил ему руки и уволок в спаленку, чтоб там младший брат отлежался и успокоился. Не то он готов был рассчитаться со своей обидчицей, да вряд ли ему от этого поздоровилось бы.

А «обидчица» поджидала, когда Дмитрий угомонит меньшого.

— Успокоил своего умника? — спросила она вернувшегося в переднюю Дмитрия. — Ну продолжай бражничай.

— Не смотри, что пью, а смотри, каков во хмелю, — возразил Дмитрий. — Да что тебе за дело до меня?

— А то и дело, что и тебе до меня, — вспылила Дунюшка. — Видно, брага слаще всего на свете, коли себя за ней забываешь. Нечего в духотище сидеть. Пойдем, проводишь меня, не то мне засветло и к деду не попасть.

Дмитрий покорно вышел из избы.

В сенях он на минуту задержался. А когда в дверном проеме показалась статная фигура девушки, он перехватил Дунюшку на полдороге, захлопнул дверь и в наступившей густой темноте почувствовал, как покорно прижалась к его груди любимая, еще минуту тому назад метавшая молнии и громы на головы провинившихся братьев. И столько в ее порыве было безыскусственной нежности, искреннего волнения, что Дмитрий от неожиданности весь обмяк, безвольно опустил руки, не смея взаимным объятием ответить на неожиданную ласку. Задыхаясь, он беспомощно открывал рот. Ему казалось, что вместо освежающего воздуха он заглатывает кипящую смолу. Сердце его вырывалось из грудной клетки и, не находя выхода, билось в темнице учащенно и беспокойно. А Дунюшка ничего этого не замечала. Она сама в полубессознательном состоянии прижималась к Дмитрию. И не нужно было ей ни нежных слов, ни крепких объятий. Нужно ей было только ощущение близости и сознание, что рядом с ней он, Митенька, ее единственный, любимый и желанный. Так бы и простояли они, не считая времени, забыв обо всем окружающем их, если бы на дворе не залилась злобным лаем цепная собака.

— Кто-то идет, — пугливо встрепенулась Дунюшка и потянула Дмитрия за руку из сеней во двор.

Они торопливо спустились со ступенек крыльца, стараясь не стучать каблуками, прошли по тесовым мосткам. до калитки, поочередно нырнули в ее проем. На улице они разомкнули руки. Дмитрий пропустил Дунюшку вперед.

В окно видела Галина Федоровна, как шли будничной деревенской улицей поодаль друг от друга Дмитрий и Дунюшка. А материнское сердце уже предчувствовало праздник, большой веселый праздник, когда за богато обставленными столами собирается полдеревни.

— Ох и горько мне, — услышала мать натужный выкрик Степана, в одиночестве сидящего за столом. И в тон ему тяжело застонал за стенкой в полусне Иван.

Верховые лошади неторопливо переставляют ноги.

Впереди, опустив поводья, склонив голову, едет Дмитрий Дремов. Далеко позади остался родимый дом, там же осталось и сердце парня. Дунюшка, проводив братьев в путь, поселилась в доме Дремовых, стала верной помощницей Галины Федоровны.

Степан и Иван, идущие рядом, изредка нехотя перебрасываются короткими фразами, смысл которых сводится к одному: и что толку в этом походе? Хватает в доме денег, куда несут черти?

Если бы не решимость Дмитрия, настоявшего на выходе в Тургинские гольцы, вряд ли братья надумали бы встать на этот тяжелый и опасный путь.

Старый пасечник Кухтарь на резвом конишке то далеко отстанет, то галопом нагонит всадников. Тихая езда, монотонное покачивание в седле не в характере хлопотливого деда.

Кончилась проселочная дорога, и маленький отряд свернул в тайгу на охотничью тропу, по которой прошлым летом Дмитрий с отцом вывозили из тайги золото. В тайге всадники спешились: низко опустившиеся сучья, густые ветви заставляли их каждый раз кланяться зеленым барьерам, легче было идти следом за лошадьми, головами и боками раздвигающими колючие заросли, Дмитрий вспомнил, как учил его отец внимательно приглядываться к таежным приметам, находить разнообразие в тысячах деревьев, ничем, казалось бы, не отличающихся друг от друга, по мхам, прилипшим к стволам лиственниц, или по сосновой кроне определить направление. Хоть и недолгой была эта наука, а вывел проводник свой маленький отряд к нужному месту, не заплутался в дремучем лесу. И вот уже они в районе глубоких ущелий, на берегу Крутой, откуда не то что конному, а и пешему без риска свернуть голову не продвинуться ни шагу. Дед Кухтарь остается на неприветливой скале с лошадьми ожидать возвращения братьев с добычей. С высоты он видит копошащихся на берегу парней, не различая, где Степан, а где Иван. Только Дмитрия можно отличить от братьев, когда он жестом отдает команду. Первым делом братьям нужно переправиться на другой берег, а потом по приметам, рассказанным перед смертью отцом, выйти на неведомую тропу, петляющую по увалам, ущельям и долинам, миновать пересохшее староречье и среди сотен звонких таежных ручьев и ключей разыскать тот, плеск которого в заросших тальниками берегах отдает золотым звоном. Плот из бревен, связанных крепкими прутяными хомутами, отчаливает от берега и, подхваченный потоком, вылетает на стрежень реки. Парни на плоту энергично работают гребями, а старому пасечнику кажется, что это они машут ему руками, прощаются, отправившись навстречу нелегким испытаниям…