Многочисленны пади и распадки в долине, занимающей площадь целого европейского государства. Ни примет, ни направления нет у золотоискателей. Бродят по чащобам и буреломам озверелые, голодные двуногие хищники, подстерегают друг друга в тесных ущельях, у речных излучин, на заросших травой охотничьих тропах. Неожиданный выстрел, короткая схватка — и один навсегда остается в таежных зарослях, а второй торопливо обшаривает карманы и перетрясает мешок убитого, довольствуясь скудной поживой — черствыми сухарями да горстью пороха.

А золото?

Золота нет ни крупинки.

И снова сквозь тайгу пробирается хищник, спеша подальше убраться от места преступления, боясь, как бы его выстрел не привлек к себе внимания другого хищника, у которого тоже не дрогнет в руке пристрелянное ружье. Ни поисковые группы, ни бродяги-одиночки не нашли не только клада Дремова, но даже и следов его зимовья. Самыми упорными оказались служащие иркутского богача Лопухова — Голиков и Шмидт. Более десяти лет провели они в верхнем течении реки Крутой, исследуя ее большие и малые притоки, выкопав сотни шурфов и старательских ям. Грохот орудий первой империалистической войны не докатился до подножий саянских хребтов. Вдали от живого мира не знали кладоискатели, что в России бушует революция, сибирские просторы захлестнула гражданская война. Именно в это время Голикову удалось найти старое зимовье, которое он посчитал за дремовское, и поиск завладел всем его существом. Для разворота дальнейших поисковых работ не хватало людей, инструмента. Голиков вышел из тайги за подкреплением. Каково же было его изумление, когда в первом же селе ему сообщили, что в Сибири властвуют Советы, а хозяин его Лопухов сбежал в Японию. Дело упрощалось: раз власть народная, значит, и добро народное. В этом же сельсовете Голикову дали людей на помощь, поддержали продуктами.

В зимовье к ожидавшему там Шмидту Голиков заявился не один. Кроме него, пришли красноармейцы Греков и Задорожный и рабочие, два брата Дремовы, те самые Дремовы — Степан и Иван, — которых в прошлом постигла неудача в поисках отцовского сокровища. Оказывается, есть живые свидетели истории дремовского клада, его прямые наследники. Легенда становится жизнью.

Тихон Петрович Голиков — человек беспокойный, хлопотливый, натура увлеченная. Сколько он убил времени и вложил средств, организуя поиски дремовского клада, и все бесполезно. И вот только сейчас проблеснула надежда: найдено старое зимовье Дмитрия Дремова, а от него, надо думать, до золотого клада рукой подать. Не мог удачливый золотишник устроить свое жилье за тридевять земель от найденных сокровищ. Где-то здесь, на пятачке, они — богатейшие золотоносные жилы и вымытые водой россыпи золотого песка.

С твердой уверенностью возвращался к зимовью Тихон Петрович туда, где оставил он месяц тому назад флегматичного терпеливого компаньона, обрусевшего немца Иоганна Карловича Шмидта.

Голиков, единственный конный в отряде, вполоборота повернулся в седле. В застиранных, выгоревших на солнце красноармейских гимнастерках плетутся за ним Греков и Задорожный. Влас Греков слегка прихрамывает: не дает покоя пуля, застрявшая с гражданской в суставе голени. Пулю он схлопотал, преследуя семеновскую банду, от казачьего есаула, опередившего его с выстрелом. Остап Задорожный выглядит бодрее, подхватывает под руку Власа, когда он из-за хромоты не может осилить преграду, часто берет на свои плечи его поклажу, видя, что товарищ изнемогает от усталости. Только и сам он нет-нет да и остановится, забившись в припадке кашля. Ему в той же схватке с семеновцами, в которой он участвовал вместе с Власом, пуля прошила насквозь правое легкое. Вот иногда и напоминает о себе ранение, не дает шибко разбежаться по тайге. Оба они добровольцы, сами напросились в экспедицию, заявив в сельсовете.

— Мы за Советскую власть жизни не щадили. А сил и подавно не пожалеем. Пиши нас, товарищ председатель, в поиск бесплатно, за одни харчи работаем. Поможем Советской власти завладеть сокровищем, отдадим его на счастье нашему трудовому народу, пусть строит для детишек дворцы и для себя курорты и санатории.

После такого патриотического заявления какой с них спрос?

Вся надежда у Голикова на братьев Дремовых. Здоровенные бугаи вымахали, не изработались, не изболелись. И не дает им покоя потерянное отцовское наследство. Как заслышали, что формируется поисковый отряд, укараулили его, Голикова, на улице Убугуна, высказали свое желание, прозвучавшее как ультиматум, испытать свой фарт в поисках батиного клада. Сторговались не то чтобы на кабальных условиях для казны, но и очка не пронесли, при любом исходе экспедиции немалый барыш себе выговорили. И обижаться нельзя, так как им надлежало выполнять самую тяжелую физическую работу. Сами-то они со Шмидтом хотя и приучены к трудным походам, но их выносливости хватает только на поиски, а на рытье шурфов, промывку грунта нужны помощники. А от красноармейцев толку почти никакого. Но кому-то надо и кашеварить, и бельишко постирать, и хозяйство посторожить.

Самое важное то, что экспедиция вышла на дальнейший поиск с ведома и благословения государственной власти и есть в ней люди, способные перенести любые испытания, встретить опасность лицом к лицу и отразить ее.

Шмидт встретил на пороге зимовья.

— Прифет, Тихон Петровитш, — облобызал он Голикова. — Пока нитшего нофого, — развел он руками на вопрос начальника экспедиции, — целый месяц шли пролифные тошти, нос нельзя был фысунуть са порог.

Голиков познакомил Шмидта с новыми поисковиками.

— Отшень карашо, — умильно закатил глаза к небу Иоганн Карлович. — Рат могущественным и сильным помощникам.

— Времени у нас в обрез, не успеешь оглянуться, как зима припутает. Завтра же выходим на поиск. Соображения у меня такие.

Голиков поделился намеченным планом. Все в нем было предусмотрено: район поиска, время работы на разных участках, кто с кем пойдет, кто за что отвечает. Говорил Голиков спокойно, нисколько не навязывая своего, плана. Но никто не смел и слова сказать в противовес. И хотя начальник вроде бы советовался с членами экспедиции, получилось так, что ни одна его задумка не встретила возражения и дополнить к плану что-нибудь более толковое было трудно. И план стал в своем первоначальном варианте уже не соображениями начальника, а четко разработанной директивой.

На другой день Голиков вышел в поиск, взяв с собой Степана. Шмидта сопровождал Иван. Красноармейцы Греков и Задорожный остались хозяйничать в зимовье.

На первом привале Голиков спросил у Степана Дремова, разводившего костер:

— Сказывал ты, Степан Дмитриевич, что не впервые в этих местах. Как же это вы оплошали, не прошли по отцовской тропе до цели?

— Доседова мы не добрались. Раньше нечистая сила свернула нас с пути истинного, завела в тупик. А все Митька. Это старший наш брательник виноват. А можа, и сам батя не во всем правым был? — Степан рассказал о неудачном походе, который чуть не погубил их всех троих, а главное, навсегда отвадил от попыток повторить таежную одиссею.

— А как же сейчас решились? Смолоду и силенок и азарту было поболе.

— Может, силы было и боле, да ума не хватало. Мнтька-то он упрямый был, пер напролом. А надо было идти по уму, по-ученому. На вас вся надежа, Тихон Петрович. И еще на дядю Ганю. (Так братья по-своему перекрестили на русский манер Иоганна Шмидта.) Люди вы ученые. И хватка у вас таежная. Одно слово — техники по золоту.

В котелке забурлила вода. Тихон Петрович бросил в котелок щепотку заварки, засыпал порошок сухого молока.

— И все-таки, Степан Дмитриевич, я никак не могу поверить в то, что тайга до такой степени перепугала вас своей суровостью, что вы навсегда забыли в нее дорогу. Тут что-то не то.