— Матушка наша покоенка, Галина Федоровна, еще воспротивилась нашим попыткам. А тут еще не ко времени война завязалась, сперва германская, а за ей гражданская. Митьку нашего беляки порубили. Один он изо всех нас троих в солдаты угодил: при царе был белым, при Советах красным. А за нас с Ванькой матушка большой откуп дала тем, кто набирал рекрутов. Этим и жизнь нам сохранила.

Голикова поразила простота избавления от солдатчины. Матушка большой откуп дала. Откуда у простолюдинки, познавшей нужду и горечь обид, купеческие замашки? Природный инстинкт? Да, конечно. Даже приматы — дикие животные и птицы — бывают весьма изобретательными в своей материнской заботе о детенышах, проявляя удивительную выдумку и хитрость ради спасения своих выкормышей. А у старших Дремовых это в крови. И отец, попервости придавленный судьбой, зажив в благополучии, передал наследникам право на безбедную жизнь, оставив огромное наследство. Мать тоже пошла на сделку с совестью и крупные материальные жертвы, лишь бы сынки ее остались живы-здоровы, памятуя о бесполезной гибели старшего. А самим парням хоть бы что: ровесники их и односельчане кровь на фронтах проливали, гибли под пулями, теряли руки и ноги, а то и голову сложили. А этот вот Степка самодовольно заявляет: матушка откупом денежным жизнь им с Ванькой сохранила.

А может, так и должно быть? Жизни их стоят для государства многих миллионов рублей, если в их руках тайна отцовского клада. Не мог Дмитрий Дремов унести ее в могилу, не вяжется это с его заботливым отношением к сыновьям. Стоит, однако, прощупать Степана с этих позиций.

— А что, отец не передавал никаких вам рисунков места, где он нашел золото? Или, может, рассказывал о каких-либо особых приметах своего открытия? — на очередном перекуре спросил Тихон Петрович.

Степан, с хрустом распрямляя усталые плечи и давясь от глубокой затяжки едким дымом самокрутки, настороженно поглядел на Голикова. Скрытая усмешка его, запрятанная в прокуренные усы, как бы отвечала на вопрос, простой и наивный: «Было бы знатье энтого места, дак давно бы без вас обошлись. Кому энто надоть делиться добычей, выкраивать лишний пай на всю кумпанию?»

Ответил Степан ничего не значащими словами:

— Сказывал батя: ему навроде поблазнило, что с горы в каменную чашу льется расплавленное золото. Стало быть, по ручьям надоть искать, там, где они скатываются с гор.

«И без тебя известно, что воскресенье — праздник, — с досадой подумал Голиков, неудовлетворенный ответом. — От такого жлоба откровения не жди. Своекорыстие привело его сюда, в Тургу. И младший брат у него такой же».

Не обнаруживая своих подозрений, поднялся с валуна, сказал, потягиваясь, испытующе:

— Что-то устал с непривычки. Может, на сегодня хватит?

— Как прикажете. Только до заката далёко. Можно и работнуть еще малость.

— Тогда пошли. Давай спрямим дорогу, срежем петлю с ручья. Авось и выйдем к золотой чаше?

— На авось в тайге не надейся. Этому-то папаня успел нас обучить, — торопливо пояснил он свое резкое возражение, опасаясь, как бы Голиков не принял его слова за грубость.

Густой кустарник не давал проходу, нехотя расступался и снова сдвигался за спинами. Ориентируясь по солнцу, Голиков и Дремов вышли к почти отвесному скальному склону.

Вторая группа поисковиков — Иоганн Карлович Шмидт с Иваном Дремовым — взяла направление в противоположную сторону. Сонливость и добродушие Шмидта как рукой сняло. Он шел впереди, напролом, с топором в руке, в нужных случаях действуя им решительно и быстро, прокладывая себе и спутнику дорогу сквозь чащу. Иван едва поспевал за ним, проклиная и тайгу, и золото, и свое корыстное решение — заработать малость золотишка детишкам на молочишко.

— Ифан, не отстафай. Стесь делать нетшево, — объяснил Шмидт свою торопливость, — тут фее на сто рас втоль и поперек хошено-перехошено.

— Куда же мы тогда жмем, дядя Ганя? — остановился Иван.

— Ити, ити за мной, — на ходу обернулся Шмидт, — там са лесом, — он неопределенно махнул рукой, — есть маленький осерко. Такой софсем круклый осерко. Ф неко фпадайт три рутшейка, три маленький рутшейка. Один рутшеек я хотиль. Нитшеко не находиль. Пайтем секотня второй рушеек.

Подробную информацию Шмидта Иван оценил одной фразой: дурная голова йогам покоя не дает. Только пробурчал он еле слышно, так чтобы Иоганн Карлович не заподозрил скрытого сопротивления помощника своему предложению. Иван покорно последовал за Шмидтом, заметно прибавив шагу…

Озеро, по краям заросшее осокой, с камышовыми островками посередине, оказалось не таким уж маленьким, каким его представлял Иван со слов Иоганна Карловича, не называвшего его никак иначе, как «осерко».

Иван выстрелом навскидку вспугнул стаю диких уток, шумно поднявшихся над водой, рябоватой от ветра, и перелетевших в отдаленные от берега недосягаемые камыши. Подранок-утка на взлете обессиленно взмахнула крыльями, тут же сложив их, отчаявшись оторваться от воды.

— Есть одна! — торжествующе выкрикнул Иван. — А я думал, смазал, — не скрывая самодовольства, поглядел он на Шмидта, разуваясь и закатывая штаны до колена.

— На ужин сгодится, — сказал Иван несколькими минутами позже, выходя из воды, держа жертву за шейку. — Жирная, вкусная.

— Отлишный фыстрел, отлишный стрелок, — похвалил немец Ивана, взглянув на него настороженно, словно перед ним стоял не парень-сибиряк, а легендарный Вильгельм Телль.

Иван припрятал утку в заплечный мешок, обулся, прихватил ружье, поклажу, встал перед Шмидтом в вопросительной позе: таперича куда?

Они пошли вдоль плавной излучины озера, по песчаному приплеску, расписанному крестиками следов перелетных птиц. Через каждые пятьдесят-сто шагов Иоганн Карлович, шедший впереди, спугивал стаи уток, гусей, журавлей, на лету поднимавших над прибрежными песками бурю из белоснежного пуха. Иван инстинктивно сбрасывал с плеча ружье, сдерживая себя от искушения послать заряд дроби вслед улетающим птицам. Бесполезная трата пороха; при таком обилии непуганых птичьих стай на озере запасаться дичью не имело смысла, всегда можно при необходимости добыть свеженинку.

В следующий раз Иван вскинул ружье, заметив не птиц, а одинокий шалаш, сложенный из пихтовых веток на крутом изломе озера, где мелколесье подступало к самой воде. Он вздрогнул, словно увидел не простейшее строение, служившее надежным приютом для заблудших рыбаков и охотников, а страшного зверя, встав на дыбы, преградившего ему дорогу. А может быть, это одно из пристанищ его отца, походный привал в районе клада? Увы, нет. Слишком свежий лапник на стенах шалаша.

— Aй, яй, яй, — услышал Иван за спиной насмешливый голос Шмидта, — такой смелый бурш испукался софсем простой шалашка. Это мой шалашка, стельный собственный рука, кокта я хотиль лефый приток.

— Ты так, дядя Ганя, меня можешь заикой сделать. Упреждать надо про такие штучки, — недовольно поморщился Иван. — Однако пора и на обед затабориться, — подходя к шалашу и оценивающе взглянув на его внутреннее убранство, предложил он.

Трое суток провели Шмидт с Иваном Дремовым в тайге, на ночевку неизбежно возвращаясь к шалашу. Обследовали и правый и средний притоки озера, уводившие их по горным бесконечным распадкам к белесым отрогам Тургинского хребта. Нет, не мог так далеко от своего зимовья найти клад Дмитрий Дремов. Вернулись поисковики в дремовское зимовье измученные, усталые. Ничем не обрадовала их и первая пара, бесполезно пробродившая эти дни в предгольцовой зоне.

Ливневые дожди, которые Голиков с неясным предчувствием ожидал со дня на день, захватили экспедицию в зимовье. В лесу, окруженном куполообразными холмами, участок неба для обозрения ограничен. Только что вовсю светило солнце, не предвещая ничего плохого, как вдруг из-за северных вершин холмов хищными птицами налетели стаи рваных облаков, затмили небо зловещей чернотой и тут же обрушили на лесистые склоны, в змеевидный распадок потоки дождя. Поисковики сбились на нарах, с надеждой вглядываясь в запотевшее от влаги оконце, едва пропускавшее тусклый свет посеревшего дня. Задорожный подпалил растопку в печке, и в зимовье запахло жилым, от дыма, часть которого не попадала в дымоход и короткими выхлопами из печной трубы выстреливала в стены тесного помещения. Немного позднее обоняние защекотал мясной дух из чугунного котла, в котором закипал суп из свежей изюбрятины, недавней добычи Ивана Дремова.