Митька вырос перед хозяином как из-под земли.

— Кто стрелял? — задал он нелепый вопрос. И без того по дымящимся стволам было видно, кто стрелял.

— Я малость стрелил, — подтвердил староста.

— Где коза? — наступал Митька.

— Ушла коза, поминай как звали, — раздраженно ответил Кирьян Савелович.

— Иди в загон, — не сдержался Митька.

— Гоняй сам, ежели тебе приспичило… А у меня что-то к охоте всякая охота пропала.

Кирьян Савелович подозвал подручных, передал им свое охотничье снаряжение и, заложив руки за спину, твердо зашагал к дому. Алеха и Петруха поплелись за ним.

«Это тебе даром не пройдет. Не прощу изгальства», — затаил на батрака страшную злобу оскорбленный хозяин.

Весной, когда Митьке стукнуло восемнадцать, он заявил хозяину:

— Последнее лето работаю, Кирьян Савелович. Осенью полный расчет.

Неучен был грамоте Митька, а сумел сосчитать, сколько причитается ему осенью с хозяина. На эти деньги можно было и ружье купить, и порох, и харч на первое время. Хотел обосноваться парень в тайге прочно, а потом и Галю высватать.

Долго тянул с расчетом Кирьян Савелович — в его руках вся власть, и жаловаться некому. Легко ли расставаться с дюжим парнем, у которого спорится любое дело. Только понял староста, что не удержать ему более Митьку: «Сколько, волка ни корми, все в лес смотрит».

— Собирайся-ка, Митрий, в лес. Привезешь дровишки на зиму, тогда и расчет полный, — распорядился Кирьян Савелович, как только установился санный путь.

Дрова были заготовлены в ближнем березняке, за лето хорошо просохли. Митька за три дня на Двух лошадях перевез почти всю поленницу. Оставались последние два воза. Нагрузив одни дровни, он, расстегнув полушубок, достал кисет. Легкий морозец пощипывал пальцы, свертывающие цигарку. Митька сел на колоду, задымил. Усталости не было. Он без труда нагрузил бы и вторые дровни, да так уж заведено, что в каждой работе бывает перекур.

«Хороший хозяин Кирьян Савелович, — думает он, — можно бы дальше жить, да тайга тянет. В люди надо выходить, семьей обзаводиться. Как-то там мое зимовье?»

За эти годы Митьке ни разу не удалось сбегать в тайгу, к могиле отца и брошенному зимовью: хозяин не отпускал далеко. И все-таки у Митьки не было злобы на хозяина. Вспомнил он, как каждую осень после уборки Кирьян Савелович наделял подарками и поил вусмерть самогонкой. Не пристрастился к этому зелью Митька, но раз в год считал выпивку законной.

Изрядно выпив, староста мерился с Митькой силой. Каждый раз Митька терпел поражение, но чувствовал, что победа его противнику дается все трудней и трудней. Мускулы парня наливались силой, ноги крепчали, грудь рвала пуговицы на рубахе. В последний раз хозяин не осилил своего работника. Не дав опомниться Кирьяну Савеловичу, Митька звериной хваткой сжал его еще крепкую руку и трижды прижал к столу.

— Будя, хозяин, — угрюмо промолвил Митька, когда Кирьян Савелович в пьяном задоре потребовал переиграть схватку.

«Ишь какого варнака выкормил себе на шею», — подумал Кирьян Савелович и тогда же решил рассчитаться с работником вчистую…

Митька затянулся дымом в последний раз, бросил цигарку, обжигавшую ему пальцы, и поднялся с колоды. Шага сделать не успел. Сильный удар по голове сзади подкосил ноги. Падая, он повернулся и увидел старосту.

— Хозяин… за што?.. — прохрипел он, не чувствуя новых ударов и не слыша, как староста, озверевший от вида крови, отбросив полено в сторону, зло выдавил:

— Вот и в расчете, варнак.

Никто не видел, как Кирьян Савелович затолкал неподвижное тело Митьки под колоду и присыпал его снегом. В сумерках он пригнал лошадей, разгрузил дрова, при свете фонаря уложил в поленницу. На огонек во двор к Кирьяну Савеловичу заглянул сосед.

— Пошто сам работаешь, а работничек-то где? Али рассчитал?

— Рассчитал вчистую, — ответил Кирьян Савелович, поднимаясь с фонарем на крыльцо. — Уехал он от меня…

Дядя Кирьян захрапел. Спал он крепко, как человек со спокойной душой и чистой совестью, особенно сегодня, хватив перед сном с устатку ковш самогонки. Галя сунула босые ноги в валенки, набросила шубейку, завернула голову платком, неслышно выскользнула из дому и, скрываясь от лунного света в тени заплотов, побежала на край села. Может быть, единственная во всем селе Галя при встречах с Шестопалихой не отворачивалась от нее, не обходила стороной и не плевала ей вслед, а смущенно и почтительно желала старухе здоровья. Услышав тихий стук в окно, колдунья открыла ей сразу, как будто стояла у дверей, ожидая прихода поздней гостьи.

К ней, Шестопалихе, отвергнутой и презираемой всеми, прибежала на край села, в полуразвалившуюся избушку, Галя, когда почувствовала: что-то неладное сделал дядя Кирьян с Митькой. Ей-то не нужно было объяснять, как дядя рассчитался с работником: Митька был не первой жертвой старосты. Другие богатеи в селе твердо усвоили доходную для них систему расчета. Поди разберись потом, чьи кости и череп, обглоданные зверьем, омытые дождем и ветрами, случайно найдут в лесу под колодами охотники.

— А куда он его послал? — стараясь придать скрипучему голосу нежный оттенок, заговорила старуха. — Не казнись, милая, я знаю, где у Кирьяна поленницы дров, пойдем туда, посмотрим.

Шестопалиха шла впереди, освещая дорогу фонарем.

Ее всегда согнутая спина выпрямилась, опущенная голова поднялась над маленьким телом. Шла она легко и быстро, как, видно, ходила в далекой забытой молодости. Галя едва поспевала за ней, волоча за веревку санки, прихваченные у Шестопалихи. Вот и березняк, где осенью Галя с Митей заготовляли дрова. Десятки пней — следы поваленных берез. Пни зима уже нарядила в низкие снежные шапки. В лунном свете шапки казались отделанными мехом голубого песца. Здесь хотел впервые ее поцеловать Митя, когда сидели они под березой на желтых осенних листьях, отдыхали, перебрасываясь безобидными юношескими шутками. Хотел, да так и не поцеловал, увидев в самой глубине ее чистых синих глаз мольбу и готовые набежать слезы.

Как жаль было ей сейчас этого невозвратно потерянного поцелуя, первого и, может быть, последнего в ее коротком счастье.

— Где-то тут твой соколик, — заговорила старуха, направляя свет фонаря под колоду. — Это кирьяновский участок…

— Бабушка, да ты и впрямь колдунья, — испугалась Галя, не видя перед собой ничего, кроме сугроба снега.

— Заглянем под колоду, — уверенно сказала Шестопалиха. — Вон желтое пятно и парок.

Галя быстро разгребла неглубокий слой снега, и они с Шестопалихой вытащили неподвижное тело Мити из-под колоды.

— Три ему лицо и руки снегом, голубушка, — приказала Шестопалиха, — А я пока покурю, — добавила она, доставая из-за пазухи длинную трубку.

Зиму пролежал Митька в избушке у колдуньи. Выходила его старая.

Самой большой Митькиной радостью была Галя, племянница его убийцы и врага. Сговорились они с Галей бежать вместе в тайгу, как только Митька встанет. Бог с ними, с деньгами, которые присвоил староста. А ружье? Ружье Галя обещала принести перед побегом и этим хоть не полностью, да покрыть долги, которые остались за ее дядей.

Но не об этом долге думал Митька. Помнил он, как с ним рассчитался Каинов вчистую и даже с лихвой. Подходило время дать сдачи.

А Каинов словно и сам желал этого. Выследил он Галю на пути к избушке Шестопалихи и нагрянул туда следом за ней.

Велики были изумление и испуг старосты, когда, открыв рассохшиеся двери и войдя в полутемную комнатушку, огляделся и увидел племянницу, склонившуюся над Митькой. Галя даже не обернулась на скрип двери, решила, что это вошла старая хозяйка. Первым Каинова увидел Митька.

— Хозяин! — дико закричал он, вскакивая с лежанки.

Староста, вытянув руки, попятился к выходу. Здесь и настиг его Митька. Ножом, выхваченным из-под подушки, он сплеча ударил Каинова.