— Савва Елизарьевич — человек веселый. Выдумщик необычайный, советую познакомиться, — попыталась заинтересовать Ольга Костю.

Костя протестующе мотнул головой, ему не до веселья, хотя настроение торжественно-приподнятое. Какие могут быть сейчас байки и забавы, когда он приближается к Убугуну!

Немного помолчав, Костя решил идти напрямую. Изобразив на лице таинственное выражение, он произнес заговорщическим тоном:

— А вы знаете, что ваше село Убугун таит ключ к старинной загадке?

Подвижная, любопытная Таня вскинула брови. Ее желание услышать сенсационную новость было понятным без слов, Ольга заметила равнодушно:

— Ничего в Убугуне нет, кроме грязи по колено да бабьих сплетен.

Обескураженный скептицизмом Ольги, Костя замолчал. Настороженный взгляд Тани молил его продолжить.

Но Костя не торопился. Он ждал, когда в сером Ольгином взгляде сверкнет хотя бы одна живая искорка.

— Видите, девушки, — обратился он сразу к обеим сестрам, хотя явное любопытство проявляла только одна младшая. — Уж если человек прикоснулся к тайне, он не может чувствовать себя свободным. Слово «тайна» говорит само за себя.

Как показалось Косте, маневр его удался. Ольга подняла до этого безучастные глаза и прямо посмотрела на Костю. «Сейчас она начнет умолять меня раскрыть тайну», — промелькнуло в Костиной голове.

— Какая еще тайна, — удивилась Ольга Кухтарева, — мы, например, правнучки легендарного Дмитрия Дремова. Слыхали о таком?

Появись сейчас перед глазами Кости сам беглый каторжник Дмитрий Степанович Дремов, он был бы менее поражен, чем поразили его строгие слова Ольги. И, странное дело, они не разочаровали его своей прямотой и резкостью. Встреча с девушкой, ее откровение — это, быть может, те недостающие звенья в деле братьев Дремовых, которые дадут ему, Косте Голубеву, аспиранту-историку, ключи для раскрытия тайны, помогут экспедиции профессора Котова разыскать потерянный клад.

— Вот и хорошо, — проговорил он торжественно, — мне кажется, что вы, Ольга, посланы мне самим богом. Теперь-то мы разыщем «дремовский клад»!

— Ой ли! — засмеялась Ольга.

Вдали послышался размеренный шум тракторного мотора. С каждой минутой шум нарастал, председатель колхоза и шофер спешили на выручку застрявшей в грязи машине.

«Еще немного — и я буду там, откуда начинается тропа к золотому водопаду», — думал с азартом Костя. Он и впрямь уже решил, что в Убугун он едет не с миссией научного освоения архитектурного наследия, а для розыска клада Дремова.

Раздвинув кусты, на обочину выполз маленький юркий трактор. Бесстрашно перевалив кювет, он встал перед машиной. Тракторист подал шоферу конец металлического троса с крюком. Трос натянулся как струна; машина долго раскачивалась в такт рывкам трактора, затем неуверенно тронулась с места. Шофер с дьявольской быстротой и ловкостью, переключая одновременно скорость, крутил баранку, стараясь вывернуть передние колеса машины из разбитой колеи на твердую почву.

Наконец это ему удалось, машина встала на твердый грунт, готовая сорвать старт. Над бортом показался картуз Саввы Елизарьевича, из-под козырька которого насмешливо мерцали прищуренные глаза.

— Откуда, хлопчик? — по-хозяйски спросил он Костю, обескураженно умолкшего.

— Из Иркутска, — повернул к председателю голову Костя.

— Рады завсегда гостям. Однако сейчас недосуг, покалякаем как-нибудь опосля. Поехали, Яша, — открывая дверку кабины, сказал он шоферу.

Фары автомашины выбрасывали свет далеко вперед: мелькали придорожные изгороди в четыре жерди; запыленная листва, потеряв свой первозданный зеленый цвет, уныло качалась на невысоких прутьях. Из-за поворота показались огни большого села.

— Вот мы и дома, — сказала Ольга. — Дом колхозника в переулке, — добавила она. — Будет время — заходите, познакомлю с дремовской родней.

Последние слова Костя услышал, когда грузовик тронулся. Он быстро рванулся вдогонку, но, убедившись в бесполезности своей попытки, направился к светлым окнам, манившим на ночлег.

Несмотря на позднее время, дежурная Дома колхозника не спала. Костя подчеркнуто вежливо поприветствовал ее, извинился за поздний визит, справился о ночлеге.

— Выбирай любую комнату, милай, — певучим голосом предложила дежурная, — хошь ту, в которой райкомовцы ночуют, хошь ту, где проезжие шофера спят, — она поочередно распахнула обе двери, ведущие в спальные комнаты, отличающиеся внутренним убранством и количеством коек.

Костя выбрал «райкомовскую». Его выбор в пользу «райкомовской» решили приглянувшиеся ему зеленые плюшевые одеяла с крупными затейливыми цветами, которыми были застелены кровати, и ночная лампа на тумбочке в изголовье одной из них.

— Рассчитаетесь утресь, — не спрашивая ни^ фамилии, ни документов, сказала дежурная, пожелав заезжему гостю спокойной ночи.

Ночь спокойной не получилась. Встревоженный массой совпадений еще в дороге, он, теперь окунувшись в мягкую постель, долго не мог уснуть, перебирая в памяти все, что сказала ему Ольга Кухтарева.

«Убугун… Каинов… Кухтарева…», «Каинов… Кухтарева… Убугун…» — повторял он пересохшими губами, пытаясь связать в единую цепь ставшие ему только сегодня известными звенья. Но звеньев было недостаточно, цепь все время разрывалась, и это мешало Косте уснуть. Усилием воли он заставил себя смежить веки и применить испытанное средство, способное убаюкать любого, действующее! безотказно, как снотворное: «Один верблюд идет… два верблюда идут, — шептал он в полудреме. — Три верблюда идут…»

Костя оторвал голову от подушки. В дверном проеме, освещаемый со спины светом из коридора, стоял человек. Костя кулаками протер глаза. Тщетно, видение не исчезало. Потом он вскочил с кровати, приблизился к человеку, с явным намерением выяснить отношения.

— Зачем приехал? — спросил человек глухим голосом.

Костя молчал. Он потерял дар речи, онемел. Его попытка ответить незваному гостю захлебнулась, из горла вырвался петушиный клекот. И вдруг его осенило. Ведь эго же Дмитрий Дремов собственной персоной. Тот самый убугунский фартовый золотишник, который открыл тургинские сокровища. Таким он и жил в его представлении с самого первого дня, после того как профессор Котов поведал ему о тайне «дремовского клада». Островерхая шапка, поношенный охотничий зипун, ичиги выше колен, прокалывающий взгляд серых глаз, дымчатая борода и пепельные усы, властные движения человека, не привыкшего подчиняться другим.

— Дай руку, — глухо сказал Дмитрий Дремов.

Костя хотел отдернуть руку, но не успел. Прикосновение руки Дремова было мягким, легким. Он как бы приглашал следовать за собой. И Костя пошел.

Выйдя из Дома колхозника, они сразу оказались в глухом лесу. Сплошная темнота преградила дорогу, и лес казался совсем непроходимым. Дремов раздвинул лапчатые ветви ельника, и путники вышли на поляну, залитую солнцем. Поляну пересекал светлый ручей, по берегам которого росли цветы, крупные красные цветы, напоминавшие канны, которыми Костя любовался в крымских парках, отдыхая как-то на Черноморском побережье.

В центре поляны, в позе трех граций, тесно прижавшись друг к другу, о чем-то своем, сокровенном шептались: внучка профессора Котова Люба и сестры Кухтаревы — Ольга и Таня.

Дмитрий Дремов без задержки провел его мимо девушек, не обратив на них никакого внимания. Стоило Косте оглянуться назад, и видение исчезло, на том месте, где шептались девушки, стояли три великолепных сосны, раскинув приветливо, словно для объятий, ветви, опушенные хвойными ресницами.

А Дремов звал его за собой дальше, торопя нетерпеливыми немыми знаками.

«Залп!» — крикнул Дремов, когда Костя приблизился к нему, и по этой команде вспыхнул гигантский фейерверк, подобный которому Голубев видел только однажды в Москве, когда на Красной площади отмечали годовщину Дня Победы. Только этот фейерверк был еще грандиознее. Бесчисленное множество ракет непрерывно стартовало из-за гребня леса и, описав крутую параболу, опускалось на солнечную поляну. Ракеты опускались уже не разноцветными блестками, а тонкими струйками расплавленного золота.