Дмитрий медленно опустил руку в воду и осторожно, словно подкрадывался к чуткой золотой рыбке, протянул пальцы к камушку. Только выдернув руку из воды, сразу почувствовал в ней необычную тяжесть. И неожиданно для самого себя заорал во все горло: на ладони лежал небольшой золотой самородок…
Первой опомнилась Люба. Она бегом бросилась на голос.
— Стой, бесшабашная! — закричал ей вдогонку Максим Харитонович, но вернуть Любу было невозможно, как невозможно остановить порыв души, перед которым рушатся любые преграды.
Профессор, Игорь и Семен поспешили вслед за девушкой. Через двести-триста шагов они стали свидетелями трогательной сцены: совершенно неузнаваемый, обалдевший от счастья Дмитрий сидел на траве и глупо моргал глазами. А Любка, эта святая скромница, сидела рядом, прижавшись щекой к его плечу, и обнимала его обеими руками. При этом она повторяла какие-то бессвязные слова, которые произносят в подобных, ситуациях все влюбленные мира.
Дмитрий при виде приближающейся к ним группы людей с трудом высвободился из объятий Любы.
— Профессор, — торжественно произнес он, разжимая кулак, — по-моему, это чистое золото!
— Ты жив! — обрадовался Максим Харитонович, искоса поглядывая на внучку. Он приблизился к Дмитрию и, приняв из его руки кусочек самородного золота, проговорил: — Пожалуй, наши мнения не расходятся, это золото…
ЗОЛОТОЙ ЗВОН
Ручей звенел золотым звоном. Или, быть может, эти звуки рождала возбужденная фантазия?
Неглубокий, порожистый светлый ручей бороздил ершистыми струями неровное зеленоватое дно, набрасывался на остробокие валуны, расплетался на десятки косичек, проскакивая через частокол каменной преграды. Поток не журчал, а звенел, точно это были не струп тихой воды, а золотая лавина, мелодично звенящая при каждом ударе о препятствие.
Дмитрий, опираясь на Любину руку, шел впереди всех. Камни ударили его в плечо и в голову, но он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы идти. Он слышал гул водопада, там берет начало романтическая мелодия о горестях и скитаниях беглого каторжника, о трудных поисках его потомков. От нарастающего шума гудело в ушах, но Дмитрий не останавливался.
Водопад уже близко. Лавина воды, минуя горные уступы, переваливаясь через острые карнизы, разливаясь по широким террасам, с шумом обрушивается вниз. Кажется, бор сосновый шумит в непогоду или бьет в отвесный берег штормовая волна.
Все остановились. Не выпуская из своей руку Любину, Дмитрий свободной рукой указал вверх.
— Вот он, золотой водопад…
Подоспел профессор со своими спутниками. Вся группа застыла, пораженная величественной красотой, открывшейся их взорам.
Из расщелины, промытой веками на самой вершине скалы, словно из гигантского лотка, вырывался могучий поток, разливаясь по неровному отвесному склону. Вода играла всеми ощутимыми для человеческого глаза красками, повторяя необычные оттенки скального покрова, при солнечном свете сверкая цветами радуги, отраженными в струях, брызгах, каплях. Чем ниже опускался поток, тем больше он бурлил, разбрасывал по сторонам клочья белой пены. И как только пена оседала на каменный уступ, она теряла первоначальный молочный цвет и казалась связкой маленьких ярких воздушных шариков.
К подножию вода сбегала отвесно, многочисленными тяжелыми струями, висящими как кисти огромной тюлевой шторы. Кисти шевелились, переплетаясь между собой, раздвигались, неожиданно открывая наблюдавшим то, что считалось многолетней тайной. И тогда в тяжелой массе спрессованного окаменевшего грунта из-за приоткрытой завесы осторожно, украдкой проглядывали желтые зрачки: один… другой… третий… Они то исчезали, то появлялись снова, вспыхивали справа, слева, выше, быстрыми перебежками менялись местами, перемигивались между собой, прятались за кистями шторы. И тогда бесцветные кисти вспыхивали золотыми искорками. А когда солнце из зенита перебросило через вершины сосен вездесущие лучи в бушующую у подножия скалы купель, почудилось — не золотая лавина катится с гор, а льется расплавленное солнце.
