Встреча состоялась на набережной. Два итальянца представились:

— Артуро Ладзари.

— Клавдио Буоцци.

Пожимая руку Клавдио, Еремей сообщил:

— У меня маму тоже Клавдией зовут.

Все четверо сели на скамеечку у самой воды.

Ладзари, худощавый чернобровый мужчина лет сорока, сказал:

— Сократим нашу встречу, товарищи, до минимума!

— Понятно! — откликнулся Бурлаков.

— Дело обстоит так. Ни легальным путем, ни тайным мы пробиться к товарищам не смогли. Поверьте, были брошены все наши силы. Эта четверка — замечательные люди, настоящие революционеры. Но Регина — слишком твердый орешек.

— Но хоть что-нибудь да удалось? — спросил Фома.

— Очень немногое. Но на всякий случай запомните: надзиратель четвертого блока Репосси — наш человек.

— В четвертом блоке и находятся наши, — пояснил Буоцци.

— Ну и еще, — продолжал Ладзари, — есть там старший по смене в этом блоке, Бордига.

— Тоже наш?

— Да нет! Он хищник. Но любит деньги. За них готов на многое. Вот и все. Но мы даже и этих людей никак не можем использовать. Фашисты твердо решили сгноить наших парней. Они это умеют, бандиты!

— Мы с вами больше встречаться не должны, — сказал Буоцци, — Это опасно и для вас. Звоните нам из автоматов с вокзала.

Итальянцы сердечно пожали приезжим руки и ушли.

Седых сказал:

— Не терпится эту тюрягу посмотреть. Может, съездить мне туда, а, Фома? Погляжу вокруг, как и чего. А?

— Я те съезжу! Так съезжу, что маму Клавдю забудешь!

— Ты чего? — опешил Седых.

— А то, что ты со своим бзиком все дело можешь загубить! Не забудь, какая ставка: жизнь четверых людей. И каких людей! Прыть-то свою поубавь!

Еремей Павлович продолжал обескураженно смотреть на приятеля.

— Совсем сдурел тут в Европе! — пробормотал он. — В амбицию ударился! А дома тихоней прикидывался.

В ресторанчике «Паскуале» Бурлаков заказал для себя и для Еремея два непонятных кушанья. Седых пожевал и сморщился:

— Какие-то корешки склизкие! Тьфу, гадость!

Он попробовал другое — что-то тягучее, как резина. Отставил. Сидел голодный и злой.

Фома спокойно съел все, что было в тарелках. Принесли счет — триста лир.

— Что?! — воскликнул Седых. — Да они что, обалдели! За кусочек жеваной травки с тестом такую уйму денег!

— Не скупердяйничай! — сказал ему Фома. — Мы же взяли самое дешевое.

— Ничего себе дешевка! Нет уж, теперь ни шагу в эти рестораны!

— А чем питаться будем?

— Во-первых, у нас там сало осталось. А во-вторых, купим хлеба. Перебьемся, не сдохнем!

Еремей хмуро полез за бумажником.

Ночь опустилась над Римом. С балкона гостиничного номера видны были сверкающие фонтаны на площадям, разноцветные рекламы, потоки блестящих автомобилей на улице, уходящей вдаль.

Утром служитель в форме ведомства внутренних дел вручил швейцарцам под расписку два пакета с печатями. Первым вскрыли пакет, адресованный синьору Полю Эккерту, специальному корреспонденту издания «Курьер», отель «Карлтон», Рим. Королевство Италия.

Бурлаков прочитал Еремею вслух:

— «КАНЦЕЛЯРИЯ ПРИ МИНИСТРЕ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ КОРОЛЕВСТВА ИТАЛИЯ. СИНЬОРУ П. ЭККЕРТУ. Согласно циркуляру Генеральной прокуратуры и соответственно Распоряжению Министра доступ в Особый тюремный комплекс Регина (округ Марио) представителям прессы, как государственной, так и частной, ЗАПРЕЩЕН. Просьбы редакций аннулируются. Начальник канцелярии при Министре, комиссар общественного порядка Нитти».

— Та-ак! — медленно сказал Седых. — Вежливые, паскуды, язви их душу!

Он яростно сплюнул и вдруг взорвался:

— А ты верил, что дадут разрешение?! Держи карман шире! С фашистами, будь они неладны, разговор нужен особый! Хватит канителиться! Тут надежа только на себя. Поигрались и все! Баста!

Бурлаков промолчал. Он медленно вскрыл другой пакет. Вынул глянцевую толстую бумагу, развернул ее.

«КОРОЛЕВСТВО ИТАЛИЯ. МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ. В соответствии с просьбой Президента международного общества Красный Крест санкционирована выдача пропуска на одно посещение Спецблока № 4 т/к Регина для медицинского осмотра камер пожизненно заключенных — уполномоченному Красного Креста д-ру Альберту Зайделю.

Министр внутренних дел генерал жандармерии У. Стабилини».

Седых оторопело смотрел на товарища:

— Это как же понимать, Фома? А? Неужто клюнули?

Крепость Регина стояла на возвышенности, господствующей над пустынной приморской территорией. Ее окружала двойная стена со сторожевыми башнями и рвами, заполненными водой.

Вся местность вокруг крепости хорошо просматривалась. С башен была видна на юге притулившаяся к обрыву рыбацкая деревушка, на востоке у самого горизонта — летное поле частного планерного авиаклуба «Ломбардия», на западе змеилась безлюдная глинистая береговая полоса. На севере за вересковыми зарослями находилась ближайшая железнодорожная станция.

Сама крепость состояла из огромного центрального корпуса с плоской ровной крышей (это и был блок № 4), а также трех приземистых зданий. В одном из этих блоков помещалась канцелярия и комендатура, тут же находилась квартира коменданта.

Комендант крепости полковник Гвиано — тощий человечек с удивительно гнусной физиономией — лежал под пледом у себя на квартире и тоненько по-собачьи скулил.

Вошедший офицер с фашистским значком на груди доложил:

— Синьор комендант, сегодня должен приехать тот врач из Красного Креста. Как с ним быть?

Гвиано еще поскулил, потом тоном страдальца сказал:

— Видишь, какая ситуация. Наш доктор Доницети в отпуске. Отец Витторио — в Ватикане. Я болен. Придется тебе, Бартоломео, поводить его по четвертому блоку.

— Что ему показывать, синьор комендант?

— Ну, что мне, учить, что ли, тебя! Сам знаешь… У-у-у! — завыл полковник.

— Больно, синьор комендант? — участливо спросил офицер.

— У-у-е!

А в это время в номере «Карлтона» шел горячий спор.

— Поедешь на поезде — ничего с тобой не случится! — сказал Седых.

— Да пойми же, чудило ты гороховое, если я притопаю туда со станции пешком, то они заподозрят неладное! Как вбить в твою башку, что доктор Красного Креста иначе как на машине прибыть туда не может!

— От самого Рима?

— А откуда же еще? От Пензы?

— Тебя, как доктором заделался, так сразу и потянуло к роскоши. А деньги народные. И я шиковать на них не позволю.

— Опять двадцать пять! — рассердился Бурлаков. — Ты что, сорвать мне хочешь все дело? Давай деньги, жмот чертов! Или я тебя тресну! Послушали бы сейчас эти ребята в крепости, как ты скупердяйничаешь за их счет!

Неизвестно, что подействовало сильнее на Седых — угроза докторской затрещины или упоминание об узниках. Но он, крякнув, достал из-за пазухи бумажник.

Бурлаков разложил на столе все то, что нужно было взять с собой для передачи заключенным: письма, деньги, медикаменты, шарики для передачи сведений.

Фома подкатил к воротам Регины на большом синем лимузине. Его встретил офицер с фашистским значком, представился:

— Лейтенант Бартоломео Бисолатти! К вашим услугам, синьор профессоре!

— Привет, лейтенант!

— Полковник Гвиано приносит вам свои извинения, синьор доктор. Сам он не сможет вас сопровождать. Он болен.

— Ничего не попишешь. Обойдемся и без него. А?

— Так точно, синьор доктор!

Они прошли в комендатуру. Доктор Зайдель вынул бумагу и сказал:

— Меня уполномочили дать медицинское заключение о состоянии здоровья четырех ваших арестантов.

— А именно?

— Вот их фамилии.

Доктор подал список. Лейтенант зачитал его вслух!

— «Джакомо Бертоне, Амадео Коррето, Антонио Орландо, Бруно Рудини». Хм… Позволю задать синьору доктору вопрос.

— Да?

— А почему Красный Крест интересуется именно этими четырьмя коммунистами?