«Молодцы они все-таки, эти ребята, — скажет он. — Хорошо, что Ванята с ними дружит. Это я очень одобряю».

Ванята улыбнулся от таких мыслей и посмотрел на Марфеньку. Нет, пускай даже не говорит о нем! Не в этом дело… Только бы не запуталась на трибуне. За всю бригаду будет обидно! Да и Марфеньку жаль.

Он шел с Марфенькой и страдал. Неужели запутается? Пыхов Ким вон что про нее рассказывал… Пыхов хоть и болтун, но все-таки иногда говорит объективно. От него этого не отнимешь…

Ванята выждал удобную минутку и, будто между прочим, спросил:

— Ты не боишься выступать? Наверно, сто раз выступала?

Марфенька замедлила шаг.

— Нет, я уже не боюсь, — сказала она. — Я все продумала. Концовки только нет. И так думала, и так, а она не получается…

— Ерунда, — сказал Ванята. — Скажи что-нибудь — и все. Главное, чтоб в середине хорошо было. А концовка — пустяк. Гриша Пыхов запросто придумал. Знаешь, как получилось?

В глазах Марфеньки блеснул хитрый огонек.

— Нет, — сказала она. — Про лягушек и червей нельзя. Это у мальчишек наших такая клятва. Это Пыхов Ким придумал.

— А Ким болтал — Гриша.

— Нет, он врет. Это Ким сам. Я сама придумаю, а то смеяться будут. Не бойся!..

Тропа опустилась с холма и вошла, будто в речку, в глубокий овраг. На крутых откосах его торчали серые валуны, бежали вверх кусты колючей боярки. Овраг петлял по степи и заканчивался где-то возле молочных ферм.

Была и еще одна, самая короткая, дорога в Козюркино — та, по которой бежали на верхотуру кусты боярки. По ней давно не ходили. Тропа заросла серой полынью, курчавым, пахучим, как духи, чабрецом.

Марфенька и Ванята шли по дну оврага. Было тут после вчерашнего дождя сыро и душно. Без устали трещали, выпрыгивали из-под ног серые, с красными подкрылками кузнечики. Где-то в стороне, а где — не поймешь, звенел ручеек. Марфенька остановилась, склонив голову, начала слушать.

— Вон где! — сказала она. — Пошли!

Они свернули с тропки и увидели крохотный юркий ручеек. Струйка воды прыгала с камешка на камешек, растекалась по траве жидким, прозрачным стеклом. Рядом, на ветке шиповника, сидела зеленоватая белощекая синица. Она только что нашла ручеек, хотела напиться и теперь недовольно поглядывала на гостей.

Вода была холодная и чуть-чуть отдавала полынной горчинкой. Марфенька и Ванята напились и снова тронулись в путь.

— Пошли напрямую, — сказал Ванята. — Чего тут плутать!

Марфенька измерила глазом крутой обрывистый склон и даже голову пригнула.

— Угу-у, как высоко! Нет, я не пойду. Там нельзя. Весной мальчишка один свалился. В кровь весь…

— Трусиха! Мы ж осторожно. Пошли!

Не ожидая согласия, он стал карабкаться по склону. Рыхлая, сырая земля уплывала из-под ног. Вниз с грохотом катились тяжелые угловатые камни и быстрые, как пули, голыши.

Ванята перепрыгивал с одного уступа на другой, цеплялся руками за ветки боярки и траву. Все ближе и ближе черная, прошитая корешками трав, каемка обрыва. Еще несколько усилий, и он будет наверху.

Ванята оглянулся. Марфенька вскарабкалась до половины склона, с тревогой и ожиданием смотрела на Ваняту.

— Эге-ге-й! — крикнул Ванята. — Давай, матриархат!

Марфенька не тронулась с места. Она уже не верила в свои силы. Вверх идти трудно, а вниз — страшно. Вон какая пропасть!

— Дава-ай, Марфенька!

Снизу, как эхо, протяжно и глухо донеслось:

— Не могу-у!

— Не бойся-а!

— Не могу, Ванята-а!

Ванята подождал несколько минут и начал спускаться вниз. Один шаг, второй, третий, сотый, — и вот он уже возле Марфеньки. Ванята дрожал от усталости. Лицо заливал теплый соленый пот. Он протянул Марфеньке руку, сердито сказал:

— Пошли, чего ты!

Ванята тащил Марфеньку наверх. Упрется ногой в камень, поднатужится и снова идет вперед и вперед. Несколько раз он спотыкался, прижимаясь всем телом к земле, искал ногой точку опоры. Находил ее и, отдохнув минутку, полз к новому взгорку.

С трудом выбрались они из оврага. Солнце заливало степь ярким слепящим светом. В синем высоком небе, будто белый поплавок, плыл самолет.

Они разыскали среди жнивья тропку и пошли домой. Теперь до деревни было рукой подать. Марфенька с любопытством поглядывала на Ваняту и улыбалась.

— Чего улыбаешься? — спросил Ванята.

— Просто так… разве нельзя?

— Просто так ничего не бывает! Опять хитришь?

— Нет, это я штуку одну вспомнила…

— Ну?

— Чего — ну? Тебе скажешь, а ты сразу — в пузырь. Ты ж вон какой пузыревый!

— Ты не виляй! Я тебе все говорю, а ты…

— А тут ничего и нет, — сказала Марфенька. — Пустяк один… Я про воробья вспомнила…

— Про какого еще воробья?

— Помнишь, как мы ходили к Пыховым? Там воробей с вороной сражался…

— Ну, помню… Что тут такого?

— Я ж тебе и говорю — ничего. Вспомнила — и все… Правда, здорово! Маленький, а все равно не сдался. Я таких уважаю…

Ванята пожал плечами. Они молча продолжали путь.

Ванята не знал, обижаться ему на Марфеньку или не стоит. Разве поймешь, что на уме у этой хитрой, похожей на гриб подберезовик девчонки?

В доме Пузыревых дым стоит коромыслом. Мать, засучив рукава, стряпает шанежки, тетка Василиса гремит посудой, накрывает широкий праздничный стол. Тысячу дел придумали Ваняте. Сначала он драил тертым кирпичом медный самовар, потом подметал двор, потом скоблил ножом крыльцо…

Сегодня в двенадцать ноль-ноль приезжает отец. Ваняте об этом не сказали. Он поглядывает на мать и тетку Василису, ухмыляется. Ну и хитрецы! Ничего, он подождет, уже недолго!

Стол трещит от всякой еды, а тетка Василиса придумывает все новые и новые угощения. Станет посреди избы, взмахнет руками и скажет:

— Ой боже ж ты мий, та що це робится! Та тут же ничого нема! Може, ще яку консерву купить? Та чого ж вы мовчите? Та бижи ж ты, Ванята, в отой магазин! Та що ж мени з вами робить!

В последнюю минуту, когда уже все было готово и можно было наконец сделать передышку, тетка Василиса погнала Ваняту в магазин купить кофе. В доме Пузыревых кофе не пили, но тетка Василиса решила, что теперь без него не обойтись. Она дала Ваняте трешку и сказала:

— Ты ж дивись и конфет купи! З чим його, оте прокляте кохфе, пьют. Та чого ж ты стоишь, я тоби кажу!

Ванята спрятал деньги в карман и пошел в магазин. Тетка Василиса сказала, чтобы он летел пулей, но Ванята решил не торопиться. Было всего только десять часов. Сто раз успеет сбегать в магазин!

Сегодня у Ваняты два праздника. Во-первых, приезжает отец, а во-вторых — дожинки. В кармане его комбинезона лежит отпечатанный на машинке узенький листок:

Узнал бы про это Гриша Самохин, умер бы от зависти! Эх, Гриша, Гриша, жаль, нет тебя здесь!

Ванята дал небольшой крюк, решил сначала посмотреть на клуб, который украшали вчера колхозники, и на стенную газету, которая висела возле клуба в стеклянной витрине. Газету тоже делали вчера. Ванята ходил в клуб вместе с Марфенькой, Пыховым и все видел как печатали на машинке статейки, клеили фотографии, рисовали красками заголовки.

В газете была статейка о Сашкином прадеде. Как жили раньше крестьяне и как живут теперь. Была и фотография. Дед Егор строго смотрел из-под своих густых бровей и как будто бы говорил: «Ничего поработали: и хлебушко есть, и молоко, и прочее. Жаль, не довелось глянуть на вашу жизнь своим глазом. Молодцы, граждане, то есть товарищи колхозники. Одобряю!»

Много знакомых людей увидел Ванята на фотографиях — и отца Пыховых, и комбайнеров, и тетку Василису с деревянной поварешкой в руке. Была в газете и еще одна фотография. Ее прислал накануне в твердом картонном пакете суетливый и немного смешной человек — Бадаяк. Ванята сразу нашел на снимке себя, Марфеньку, Пыховых. Не попал в кадр только Сашка Трунов.