— Ну, привет, — подозрительно ответила Саша. — Ты что, мировой рекорд поставил?

— Пока… еще нет… — загадочно протянул Витька. — Одну вещь хочу показать… Так показать?

— Ну, чего же тянешь? Показывай! У меня котлета сгорит.

— Ты можешь зайти ко мне через две минуты?

Саша посмотрела на часы.

— Через пять с половиной. Позавтракаю и приду.

— Давай, — кивнул Черенок. — Буду ждать…

В дверь квартиры соседей Саше и стучать не пришлось: дверь была чуточку приоткрыта.

— Можно? — на всякий случай спросила Саша.

— Входи.

Едва она переступила порог, как на нее обрушился град ударов. То есть самих ударов не было, лишь перед глазами мелькало что-то черное и блестящее. Саша в страхе отпрянула. Витька стоял перед ней в той же голубой майке, трусах, а на руках у него красовались новенькие черные, круглые, как шары, боксерские перчатки.

— Пощупай!

Саша потрогала перчатку — твердая, упругая.

— Смотри! — Витька встал в боксерскую стойку, и град ударов обрушился на дверь. Уже настоящих ударов. Дверь загудела, задрожала.

— Выломаешь! — не на шутку испугалась Саша.

— Видала класс! — Черенок шумно выдохнул через нос. — Целый вечер папаню уговаривал. Сдался.

— Да-а, — задумчиво протянула Саша, — боюсь я, Черенок.

— Не бойся. Тебя не трону.

— Я не за себя боюсь. За тебя.

— Чего это?

— Наживешь ты неприятностей с этими перчатками…

Недаром Саша предсказывала неприятности. В тот же день и приключились они.

Хотя отец и предупреждал Витьку, чтобы на улицу в перчатках тот не смел выходить, но не утерпел Черенок и побежал во двор похвастаться перед ребятами своими необыкновенными боксерскими доспехами.

Конечно, сразу вокруг Черенка собрались ребятишки. Ахают, охают, щупают скрипучую кожу.

А Витьку распирало от гордости. И еще ему хотелось продемонстрировать силу удара не на двери, не на столбе, которые ни сказать ничего не могут, ни восхититься, а на ком-нибудь из ребят. И охотники нашлись. Сначала Сережка из третьего подъезда, вытянув вперед руку, стойко вынес длинную серию ударов по ладони.

Дунув на покрасневшую ладонь, сказал с уважением:

— Сила! Аж горит!

Потом толстый Ленька из первого подъезда расхрабрился, боязливо прищурив глаза, тоже протянул руку.

— Как подушечка! — пошутил Витька и точным сильным ударом прилепил кожаную перчатку к пухлой Ленькиной ладони.

— Ой! Ой! — И лицо Леньки исказила такая гримаса, будто руку у него оторвало снарядом или, по крайней мере, она попала под трамвайное колесо. — Дурак! — завопил он что было голосу. — Ненормальный! Приехал тут! Чокнутый! Рыжий!..

К подобным оскорблениям Черенок не привык. Он знал себе цену. И вообще из-за чего крик!

— Тише ты! — прошипел он. — Расслюнявился! Мокрица!

— Сам мокрица! Силу показывает! Боксер!..

Витька сам не знал, как это произошло. Он не размахивался, просто нанес прямой в голову. Кажется, и не очень сильно. Только неуклюжий Ленька на ногах почему-то не удержался. А вдобавок, падая, еще и о скамейку носом приложился. Неудачно приложился. Схватился рукой за нос, а из-под пальцев кровь сочится. Увидал Ленька на руке кровь, глаза вытаращил и со страшным воплем помчался в свой подъезд…

Днем два раза прибегала мать Леньки, но родителей Витькиных дома не было, и дверь он не открыл.

А вечером в четвертый подъезд вместе с сыном вошел отец Леньки. Леньку, у которого то ли от слез, то ли от удара сильно опухло лицо, он вел за руку. Вел, как вещественное доказательство безобразного, хулиганского поведения мальчишки из пятьдесят седьмой квартиры…

Некоторые дальнейшие подробности этой шумной истории Саша узнала на другой день от самого Витьки…

Оказывается, терпеливо выслушав жалобы, крики и угрозы пришедших, Витькин отец для начала снял ремень и хорошенько всыпал сыну.

Черенок об этом рассказывал очень скупо и неохотно. Однако все же рассказал, он подозревал, что Саша, стоя на балконе, могла даже слышать, как свистел ремень и как он, Черенок, не выдержав, два раза вскрикнул от боли.

Боксерские перчатки отец запер в сундук и сказал, что посмотрит на дальнейшее поведение сына, может, и совсем уже не отдаст этих перчаток.

— А я теперь арестованный. — Витька тяжело вздохнул и потрогал пальцем привязанный колокольчик (они переговаривались, стоя на балконах).

— И долго тебе быть под арестом? — явно сочувствуя Витьке, спросила Саша.

— Сказал: неделю сидеть.

— Может быть, раньше отпустит?

— Нет, раз сказал — точка!

— И выйти ты не можешь?

— Как выйдешь? Дверь он на большой ключ запер. Бабушка ведь все равно не выходит.

— Да-а, — вздохнула в свою очередь и Саша. — Строгий у тебя отец.

— Ничего, скоро он в командировку уедет. Какую-то коксовую батарею монтировать. Месяца два дома не будет. Тогда уж нагуляюсь вволю.

— Ну, а сейчас-то чем будешь заниматься? — поинтересовалась Саша.

— А ничем. Отдыхать буду.

— Как отдыхать?

— Да так, лягу на балконе, и пусть солнышко меня жарит. И без речки загорю.

— Но скучно ведь так — жариться. Хочешь, книжку дам?

— Дай, — вдруг согласился Витька. — Ту, которую в школе тогда читала, про какие-то приключения. Помнишь?

В одну минуту Саша отыскала толстый том Диккенса. А как передать, если дверь закрыта? Бросить на балкон?.. Придется. Она перевязала книгу тесемкой и снова вышла на балкон.

— Лови. Бросать буду.

— А докинешь?

— Постараюсь.

Плохо она постаралась. Книга ударилась о железные прутья балкона и упала на выступающий далеко вперед бетонный козырек подъезда.

— Э-эх! — протянул Витька. — Силенок не хватило… Что вот теперь делать? Туда и не залезешь… Не так надо было. Пошла бы к Шурке. А с ее балкона спустить на веревочке — пара пустяков…

— Где же раньше была твоя голова? — сердясь, сказала Саша. Ей было досадно, что так все получилось. Вдруг дождь пойдет и намочит книгу.

— Обожди, обожди… — Витька подергал себя за ухо. — Шевелится, шевелится мыслишка… О, готово! Я сейчас на крючок ее изловлю. Как плотвичку.

Он скрылся за дверью и через минуту появился с бамбуковым удилищем. Разматывая леску, Витька стал опускать крючок с грузилом вниз. Когда белевший конец капроновой жилки достиг уровня второго этажа, Витька обеими руками взялся за удилище и принялся подводить крючок к лежавшей книге.

Эта операция большой ловкости от Витьки не потребовала, а вот подцепить книгу крючком, лучше бы, конечно, за шнурок подцепить, оказалось делом очень даже не простым.

Вроде и не тяжелое удилище, а руки у Витьки через пять минут затекли.

— Крючка, главное, не видно, — пожаловался он.

— Сейчас будет видно! — сообразила Саша и побежала за биноклем отца.

«Ловить» вдвоем было интересно.

— Правей! — держа бинокль у глаз, командовала Саша. — Так… Опускай… еще… Давай! Тащи!

Витька «давал», «тащил», а книга, рядом с окурком, продолжала спокойно лежать на пыльной бетонной площадке.

Необычная «рыбная» ловля сразу же привлекла внимание ребят, игравших на тротуаре. Сбежались отовсюду, глазеют, смеются и тоже советуют: «Ниже! Выше! Тащи!»

А что снизу видно? Тащи! Витька только злился от их советов. И так руки будто отваливаются…

Сережка, привязавший ремень к рулю трехколесного велосипеда и возивший свою плаксивую сестренку Лельку, крикнул:

— Без червяка дело не пойдет!

А Вера, та, что с короткой стрижкой, добавила, давясь от смеха:

— На хлеб попробуй. Обязательно клюнет!

Даже Вадик, мальчик с большой головой, толковый совет подал:

— Лестницу надо…

Потом Женя со своей черной Белкой появилась. Крикнула Саше снизу:

— Можно, я к тебе приду?

Саша кивнула. Вообще-то, после того спора из-за часов, Саше не очень хотелось разговаривать с Женей, но и запретить ей прийти она тоже не могла.

Теперь смотреть, как Витька Черенок ловит своей бамбуковой удочкой книжку на крыше подъезда, стало еще интересней. Женя, взяв у Саши бинокль, просто засыпала Витьку советами, командами, поправками: