Алексей зашел в землянку Запольского. Как и другой командир взвода — Чеусов, Запольский прибыл в часть всего месяц назад из Саратовского пехотного училища — петлицы и кубики на гимнастерках еще огнились изначальной фабричной выделкой. И в землянке, где он жил вместе с Чеусовым, была спартанская строгость, чистота. При первой встрече Запольский рассказывал о себе стеснительно, запинаясь, а о том, как он летом прошлого года подавал заявление на спецкурсы при обкоме комсомола, но вместо них был направлен в годичное училище, обмолвился с неизжитой до сих пор обидой. Зато о людях своего взвода младший лейтенант говорил неожиданно красноречиво, будто хотел убедить, что командование допускает ошибку, продолжая держать его взвод в обороне.

И сейчас он встретил Осташко загоревшимся, вопрошающим взглядом и вскочил так порывисто, как вскакивают по команде в ружье…

Но Алексей не мог обнадежить его даже сводкой. Уже пятый день, как из сообщений Совинформбюро исчезло даже упоминание о Ржеве. «Ничего существенного…»

— Что невесел, Анатолий? — спросил Осташко, заметив, как с первых же минут, так и не услышав от политрука ободряющих вестей, поскучнел Запольский.

— Сами понимаете, товарищ политрук, засиделись мы…

— Ну уж мы-то с тобой засидеться здесь еще не успели.

— Это так, а все же, если не сейчас, то когда же? Осенью и подавно не высунуться из окопов…

Вошедший в землянку Чеусов, одногодок Запольского, словно услышал давно знакомое — не захотел или не успел притушить приятельски-усмешливого огонька в глазах.

— Что-то вспомнилось, Чеусов? — перехватив эту усмешку, полюбопытствовал Алексей.

— По правде, товарищ политрук? — напрашиваясь на откровенность, плутовато спросил Чеусов.

— Да уж если слушать, то ее.

— Вспомнилась моя бабушка. А она часто говаривала: который конь скоро бежит, тот дольше стоит. В общем, по ее понятию, на веку — как на долгой ниве… Я это и Анатолию цитирую, когда его нетерплячка колотит… Права старая или не права, но к нашему нынешнему положению вполне подходит.

— И на фронт она вас с такими присказками провожала?

— Сами судите, товарищ политрук, если три пары варежек на дорогу связала.

— По одной на каждую зиму или как?

— Не знаю, из какого именно расчета. Всяко может быть. Лишь бы самому довелось донашивать…

Запольский все это время только молча смотрел на Чеусова рассерженно-укоряющим и одновременно просительным взглядом, и когда Алексей опросил его об Эсимбасе Джапанове, то мгновенно откликнулся:

— Вам его позвать?

— А где он?

— На своей огневой.

— Так туда и пойдем.

Над передним краем — тишина осеннего, безветренного дня. Лес позади окопов посветлел, а на холмах уже кое-где просматривалось сквозь ветки небо — недавние заморозки сбили листву. Но и пойменные луга, и тянувшаяся за ними степь оставались такими же сочно-зелеными, может быть, по контрасту с темневшим подбитым танком, с черными воронками от снарядов, от мин на ничейной полосе и там, где проходили немецкие траншеи.

По удрученному лицу Джапанова Алексей сразу определил, что невезение продолжается.

— Неужели фрицы после завтрака уснули? Как ты считаешь, Эсимбас?

— Когда скорпион спит, все равно берегись его жала…

— Товарищ политрук, по-моему, они по утрам отходят во вторые траншеи, — высказал предположение Запольский, — а потом у них и ложные есть. Я приметил.

— Приметил? Каким образом?

— А посмотрите в бинокль. Там, где настоящие, они маскировку обновляют часто, а в ложных — ленятся… она пожелтей…

Алексей поднял бинокль. Действительно, перед опушкой усохшая листва маскировки заметно выделялась, тянулась, петляла желтеющим валом.

— А как бы это проверить?

— Проверяли, вчера ребята из секрета подбирались к ним, говорят, что никого, и звука не слышно… Пустые…

— Ну, это еще не факт… Ты скажи, у тебя патроны с зажигательными пулями есть?

— Можно принести с пункта боепитания.

— А ну-ка пошли за ними, — приказал Алексей, еще и сам не уверенный — оправдан ли его замысел.

Когда посланный Запольским красноармеец принес пачку патронов, Алексей зарядил ими диск. Хоть и на излете, а огонь автомата должен доставать высмотренную цель.

— Наденьте, товарищ политрук, — протянул ему Запольский свою каску, когда Осташко стал было подниматься на ступеньки.

Первая очередь, видимо, не достигла цели. А может, вся затея напрасна? Нет, надо попробовать еще. Алексей выбрал больший угол возвышения и нажал на спусковой крючок. Всмотрелся. Если бы впереди и поднялась пыль, все равно отсюда не разглядеть, а того, чего ожидал, тоже не появлялось… Дал еще одну очередь… Осташко уже убрал автомат с бруствера, когда Джапанов, следивший за немецкими окопами, вдруг обрадованно выкрикнул что-то по-узбекски. Над рыжим валом затемнел, закурчавился дымок, блеснул язычок пламени и, раздуваемый ветром-низовиком, пополз, как по пороховому шнуру, дальше. Вслед за тем произошло то, на что Алексей и вовсе не надеялся. Листва, вероятно прикрывавшая пулеметное гнездо, внезапно вспыхнула, и, позабыв о другой опасности, его расчет выскочил из окопа. Над ухом Алексея резко хлопнул выстрел. Это пустил в ход свою винтовку Джапанов. Один из немцев качнулся, взмахнул руками, упал. В диске автомата еще оставались патроны. Алексей повел огонь короткими очередями. Заметив переполох в окопах противника, открыли стрельбу и красноармейцы соседней роты… Куда и девалась недавняя тишина осеннего утра… В перепалке — немцы прикрыли попавшую впросак переднюю траншею пулеметным огнем из глубины — Алексей, раззадоренный доступностью и уязвимостью ранее невидимого врага, даже позабыл, с чего она началась. Убил ли кого именно он, понять было трудно, но скопившаяся жажда мести наконец-то вырвалась наружу…

Получасом позже, когда впереди все вновь затаилось, зацепенело, Алексей, обернувшись, увидел обескураженное, почти обиженное лицо Запольского и удовлетворенно подмигнул.

— А ты говорил — ложные… Начинка-то настоящая.

Подошел Борисов. Он наблюдал за вспыхнувшей перестрелкой из траншей второго взвода и сейчас, на ходу услышав слова Осташко, деловито заметил:

— Вот это мне что-то и не нравится…

— Почему?

— Вчера они еще были пустыми… Это точно…

Выходило, что немцы за минувшую ночь подтянули к первой линии укреплений какие-то новые подразделения. Для чего? С какой целью? Надо было доложить в штаб батальона.

— Вспугнули мы их, — размышлял вслух Борисов, вместе с Алексеем возвращаясь на ротный КП.

— Так это хорошо или плохо? — довольно-таки вызывающе спросил Осташко. — Может, пугать немцев сейчас не дозволено?

Но Борисов будто и не заметил этого задиристого тона политрука.

— Надо быть настороже. Хоть в прошлом месяце дали им но зубам, но могут и сейчас полезть. Не вовремя ты кино затеял, — недовольно заметил Борисов. — Не до комедий.

— Во-первых, кино затеял не я, а Костенецкий для всего батальона, а во-вторых, не комедия, а документальный фильм «Битва за Москву». Вся дивизия смотрела. Чем мы хуже?

Из разговора с Костенецким узнали, что и в штабе батальона имеются предположения о подтянутых немцами подразделениях, об этом доложено наверх, и сегодня ночью полковая разведка попытается прощупать вражеский передний край. Однако, когда Борисов усомнился, стоит ли сегодня вести бойцов на киносеанс, комиссар, подумав, буркнул:

— Посмотрим… Злее драться будем… В кои века-то кинопередвижку заполучили… Только не идите скопом. Половина на половину… Два сеанса крутить будут…

Дальше день потянулся по-обычному, ничем не подтверждая ни догадок, ни опасений, которые породил утренний случай. Как обычно, перед полднем из-за лесов выплыла в синее безбрежье неба «рама» и повисла высоко-высоко, едва различимая и чем-то схожая с пауком-бегунком, что рывками скользит по глади пруда. Как обычно, около часа дня немцы выпустили по ближним тылам батальона десятка два мин и, выполнив эту предобеденную норму, наверно, зашагали с котелками на походную кухню. И, как обычно, шла жизнь роты. Выделили наряд, чтобы подновить, подправить дороги, ведущие к переднему краю, и заготовить дрова в предвидении скорых заморозков. Тех, кто остался в окопах, командиры отделений по расписанию собрали для изучения материальной части. Из одного взвода в другой передавали наскоро выпущенный боевой листок, героем которого стал Эсимбас Джапанов. Письмоносец доставил почту. Пачка газет, которую он вручил Осташко, была тощенькой-претощенькой; хорошо еще, что недавно удалось выбить в политчасти полка два лишних экземпляра фронтовой газеты, иначе бы и вовсе худо. А ведь в Нагоровке Алексей был самым богатым клиентом городского почтамта — сотня газет для Дворца и красных уголков, все ежемесячные и еженедельные журналы. Щедрость, изобилие! А истинную ценность этих страниц познал только сейчас. Прочитал и, прежде чем передать агитаторам, пометил карандашом те заметки, какие им следовало прочитать в первую очередь…