Павел, будучи в Аравии, глубоко постиг Писание; после того, как по дороге в Дамаск он стал свидетелем воскресения, Павел мог провозгласить, что имеет апостольскую власть; но именно пятнадцать дней, проведенных с Петром, заложили существенную основу его знаний о "Жизни Мира". Петр уверовал, убежденный поведением, делами и речами Иисуса, задолго до того, как Он открыл, Кто Он есть. Павел желал услышать свидетельства о том, как любовь и чистота выразились в этой человеческой жизни, которая, по убеждению Павла, целиком и полностью была откровением Самого Бога. Он жаждал услышать столько слов Иисуса, сколько их вообще сохранилось.

То, что Церковь в ранние годы христианства сохранила огромный клад воспоминаний о делах и речах Христовых — гораздо больше, чем Павел способен был запомнить за две недели — видно из слов святого Иоанна евангелиста: "Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг". Павел мог положиться на точность и достоверность воспоминаний Петра, так как несмотря на то, что эллинистические писатели и ораторы в то время уже умели переиначивать и искажать слова других людей, иудеи все еще строго соблюдали обычай дословного пересказа, и нарушение этой священной традиции считалось серьезным проступком. Ученик никак не мог смешивать свои собственные домыслы с тем, что сказал сам учитель.

Все, что Павел узнал от видевших и слышавших Господа, он впоследствии передал другим. Долгое время он проповедовал в Антиохии, в Коринфе, в Эфесе — повсюду, где бывал. То, что Павел никогда не приводит слова Иисуса дословно — за исключением одной цитаты в Деяниях, когда он обращается к пресвитерам в Эфесе — вовсе не означает невежества Павла. Когда события особой важности заставляли Павла взяться за перо и написать послание, у него не было достаточно свитков папируса, чтобы повторять то, что читатели послания уже знали сами из устного учения. Павел сам несколько раз упоминает об этом.

Все, что написано Павлом-лишь отголосок того, что он говорил, точно так же, как Послания сами по себе являются лишь эхом Евангелия. Кроме основных событий жизни, смерти и воскресения Господа, Павел, возможно, поведал новообращенным и притчу о "добром семени" (что видно из того места в Послании к Коринфянам, где Павел говорит о жатве Господней), и о Церкви, построенной на Камне. Он почти дословно приводит в Послании слова Господни об осквернении человека злом, "извнутри исходящим". Когда он пишет филиппийцам, что они сияют, "как светила в мире, содержа слово жизни", филиппийские христиане, конечно же, должны были вспоминать слова Господни: "Вы — свет мира… Так да светит свет ваш пред людьми…" Павел повторяет слова Христа о любви к ближнему; он говорит о добропорядочном управителе и о работнике, заслужившем мзду свою, о новом рождении, о кротости, доброте, милосердии и всепрощении Христа.

Многое, очень многое узнал Павел, беседуя с Петром, который оказал решающее влияние на характер его будущей проповеди. Годы спустя, когда Павел с непоколебимой убежденностью провозгласит, что Евангелие есть важнейшее воззвание ко всем людям и до окончания веков, слушатели могли бы спросить его: "Павел, как ты можешь быть так уверен в том, что говоришь?' В ответ он мог бы сослаться не только на встречу с Иисусом по дороге в Дамаск, не только на откровения, явленные ему в Аравии, он мог бы опереться не только на Ветхий Завет и Дух Святой, осеняющий верой сердца самих слушателей — Павел мог бы привести во свидетельство весь жизненный путь и характер Иисуса. Будьте, как Господь ваш, — настаивал он. Да будет разум ваш, как Его, соединитесь со Христом, и ступайте, как Он, с любовью.

Как вспоминает сам Павел, в этот раз он не встретил больше никого из апостолов, бывших в Иерусалиме, "кроме Иакова, брата Господня". Иаков не был одним из двенадцати апостолов и с трудом уверовал в Иисуса, но стал все же одним из вождей Иерусалимской церкви. Не Иаков и не Петр рассказывали Павлу об особой миссии — проповедовать язычникам по всему миру независимо от того, молятся они в синагогах или нет. Петр даже наполовину не понял повеления Иисуса проповедовать благую весть всем народам — достаточно вспомнить, как Петр спорил с Богом, прежде чем крестить уверовавшего сотника Италийского полка в Иопии (это было после того, как они повстречались с Павлом). Иаков, несмотря на то, что уверовал в Иисуса Христа, строго придерживался Моисеева Закона. И первые семена будущего отчуждения и спора между Павлом и Иаковом были посеяны уже тогда, в Иерусалиме. Апостол не мог не почувствовать этого. Но поднимать вопрос об обращении язычников в тот момент не было необходимости — ведь он намеревался проповедовать учение Христа в синагогах за морем, а уже потом, с помощью новообращенных иудеев, обратиться к язычникам. Кроме того, он пришел в Иерусалим слушать, а не учить тех, кто "был во Христе до него".

Итак, Павел подолгу беседовал с Петром в прохладе его дома, гулял с ним у Масличной горы и во дворах Храма. Он ловил каждое слово Петра — очевидца и участника тех событий — находясь сейчас на том самом месте, где проповедовал и совершал чудеса Иисус. Однако Павел мог чувствовать себя счастливым только в действии, в движении, в борьбе. Принятый, наконец, всеми учениками, "пребывал он с ними, входя и исходя, в Иерусалиме и смело проповедовал во имя Господа Иисуса". У него не было возможности путешествовать по всей Иудее и встречаться со всеми последователями Иисуса, но христиане в городах и деревнях вокруг Иерусалима "слышали, что гнавший их некогда благовествует веру, которую прежде истреблял, — и прославляли за него Бога".

Проповедуя, Павел не ограничивался кругом людей, которые не знали его прошлого. Он пошел в синагоги грекоязычных иудеев, которые так часто посещал прежде — пришел туда, откуда изгнал Стефана, вел себя точно также, как Стефан, приводивший его в ярость четыре года назад, прекрасно зная, что еще какой-нибудь Савл-преследователь слушает его. Он говорил. Он спорил. И снова вызвал раздоры и волнения: человек, пытавшийся быть вестником примирения, раздражал слух окружающих всюду, где появлялся.

Слухи об этих раздорах, видимо, взволновали учеников. С тех пор, как Павел удалился из Иерусалима, "дыша угрозами нцубийстцом", и до самого его возвращения со смелой проповедью во имя Господне, численность христиан в городе снова возросла, они успокоились. Когда Павлу пришлось оставить Иерусалим, ученики, наверное, даже вздохнули с облегчением.

…И вновь был составлен заговор, чтобы убить Павла. И вновь секрет просочился наружу, и Павел поспешил исчезнуть. На этот раз его проводили на берег моря и отправили на корабле в Таре.

Дамаск. Иерусалим. Великое начинание опять кончилось ничем. Но Павел оставил Иерусалим, уверенный, что теперь его уже не забудут. Варнава знал, что Павел посвятил себя благовествованию у язычников. Когда наступит время, Варнава вспомнит о нем.

Проходили лучшие годы жизни — Павел жил между горами Тавра и морем.

Это было тяжким испытанием — глубоко затаить в себе то, что должны были слышать все вокруг, великую весть, в которую должны уверовать все народы. Павлу скоро исполнялось сорок лет — возраст, когда мужчина достигает высшей точки своей жизни; но именно эти годы полностью выпали из истории. И рассказать об этом последнем пробеле в его жизни трудно — у нас есть только разрозненные крупицы фактов. Из этих чуть заметных частичек исторической мозаики мы можем выстроить лишь приблизительную картину событий, ибо с полной уверенностью здесь пока ничего сказать нельзя.

Павел присоединился к своей семье в Тарсе. Родители его с чистой совестью служили Богу так, как умели — соблюдая Моисеев Закон. Павел говорил им об Иисусе Христе, в Котором исполнились Завет Авраама и пророчества, но слова его вряд ли были услышаны. Трения между отцом и сыном, значительные уже потому, что сын вернулся домой, так и не сделав успешной карьеры и разрушив своими руками все, чего достиг, возросли еще больше, когда Павел перестал одеваться, как фарисей и решил не соблюдать традиционных обычаев. Основной нравственный закон, заложенный в Писании, Павел считал неизмеримо более важным, чем даже Моисеевы предписания.