— Видеокассета.

— Это я поняла. Зачем ты мне ее суешь, да еще с таким видом, словно там порнофильм с моим участием?

Я молчал. Наши взгляды встретились, и на ее скулах медленно проступили красные пятна. И все же надо отдать ей должное, держалась она превосходно.

— Знаешь, что самое поганое? — спросил я. — Парень этот, который тебя так тщательно обхаживает на этой пленке, — мой клиент. Он или его люди убили моих друзей, и я его возьму. Рано или поздно, но возьму. И когда мы с ним встретимся…

— Убьешь? — кисло усмехнулась она.

— Нет, — покачал я головой, — но почему-то мне кажется, что не смогу смотреть на него так… как если бы этого, — я кивнул на кассету, — не было… Я его возьму. Я буду весь из себя герой, и все такое… А он — бандюга и говно… Однако будет во всем этом какая-то червоточинка. Словно я виноват в чем-то… Я ведь не виноват в том, что у меня жена — блядь… А будет получаться, как будто виноват… Будь все это у вас по страсти — я бы понял, а так… Он тебя просто использовал, чтобы досадить мне. И знаешь, что еще… Я смотрел эту кассету… У вас все было как у кроликов. Без чувств, без эмоций, как физической работой занимались… А смысл?

— Чтобы нагадить тебе, — механически повторила жена, — стало быть, заказа не будет…

Я посмотрел на нее с искренним любопытством: такой я ее видел впервые — словно пелена с глаз спала.

— Ты сумасшедшая? — спросил я. — Мы прожили с тобой столько лет, у нас дети…

— Ой, оставь, — поморщилась она, — все что угодно, только не эта ширпотребская песня: «Ты мать моих детей, как ты могла?!» Можно подумать, ты мне никогда не изменял… Рассказывай кому-нибудь другому. Работать в блядской конторе и…

— Могу и по морде дать, — предупредил я.

— Не дашь, — уверенно заявила она, — я тебя хорошо знаю — не дашь.

— Так хорошо знаешь?! — удивился я. — Может быть, ты знаешь и то, что нам теперь дальше делать?

— Да мне все равно, — вызывающе заявила она, — можешь остаться, но чтобы в этом случае я от тебя сентенции не выслушивала — можешь вволю наораться сейчас, если хочешь… А можешь уходить — проживу. Семью, как ни крути, содержу все же я, а не ты…

— При чем здесь это? — опешил я. — Почему ты все всегда сводишь к деньгам? Неужели ты не способна думать ни о чем другом?

— Способна, — равнодушно сообщила она, — а о чем ты хочешь поговорить? Об этом? — она кивнула на кассету. — Ну давай поговорим… Что я тебе могу сказать? Да, виновата. Нехорошо получилось. Прости меня, дуру. Можешь простить — оставайся. Не можешь — уходи. Поверь: даже алименты с тебя требовать не буду — не те деньги…

— И это — все? — удивился я.

— А что еще? — недоуменно посмотрела она на меня.

Я не находил нужных слов, чтобы объяснить ей, как-

то разорвать эту нелепую ситуацию…

— И тебе совсем не жалко? Того, что все рушится, что столько прожито, и вдруг…

— Жалко, — бесстрастно сказала она. — Мартынов, я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Поорать? Ну, поори, назови как-нибудь… Только давай закончим с этим хоть как-то… Что ты ждешь от меня? Расскаянных воплей стоя на коленях? Тебе это поможет?

— Обидно, что такие, как ты, всегда правы, — сказал я и поднялся, — да и вообще, любые подлецы почему-то всегда как-то… сильнее, что ли… Отряхнулась и пошла… А самое обидное, что тебе даже не стыдно. Разговор неприятен, мечтаешь его поскорее закончить, но ведь после всего этого ты не изменишься. Ничуть… Наверное, то счастье, которое у меня было, я сам себе и придумал…

Она терпеливо ждала, пока я выговорюсь. Это одно из важнейших качеств для бизнесменов — умение ждать. Я это понял и замолчал. И откуда-то пришло отчетливое понимание того, что она проживет жизнь намного счастливее, чем я. Богаче, безболезненней… Не сожалея ни о чем.

— Да, наверное, так и надо жить, — задумчиво сказал я, — нас ведь с детства этому учат: упал, встал, отряхнулся, и пошел дальше… Только я так не смогу…

— Учись, — сказала жена мне в спину. Она любила, когда последнее слово оставалось за ней…

По дороге в отдел я купил литр водки и банку консервированных огурцов. Надо было бы взять закуски побольше, но хотелось банально напиться — быстро и до беспамятства. В отделе было тихо, рабочий день кончился, и, кроме дежурного, все разошлись по домам. В кабинете я накрыл стол газетой, поставил на нее бутылку, извлек из тумбочки кружку…

— Ты выгладишь, как человек, наступивший на грабли, на которые кто-то насрал, — сообщил мне от дверей знакомый голос.

— Привет, Катя, — меланхолично приветствовал я Беликову, — водку будешь? Вот… Решил напиться, — за-чем-то пояснил я.

— Да ну? — удивилась она, вытаскивая из ящика своего стола многочисленные, вкусно пахнущие свертки.

Я долго молчал, глядя, как ловко и быстро нарезает она колбасу, хлеб, сало, потом меня осенило:

— Ты ждала меня! Знала, что я приду и попытаюсь напиться…

— Для этого не нужно быть Спинозой, — не стала скрывать она. — В России у всех одно лекарство от неприятностей…

— Это — беда, Катя, а не неприятность, — меланхолично поправил я.

Беликова пренебрежительно фыркнула:

— Беда, друг мой, это если ты до сих пор ходишь на концерты Элвиса Пресли. Все остальное — поправимо. Я бы, например, решительно бросила мужчину, который бы мне не изменял.

— Почему? — удивился я.

— А зачем мне мужчина с таким отвратительным вкусом? — полюбопытствовала Беликова и, залихватски отправив себе в рот крохотную стопочку водки, жизнерадостно захрустела огурцом. — Мне даже в молодости врачи говорили: «Откройте рот, скажите: «Му-у…» К счастью, мне попадались, как правило, нормальные мужчины — они так быстро сбегали утром, что забывали даже денег попросить… Что решил?

— Уйду, — твердо сказал я.

— Не сгоряча? — приподняла она бровь.

— Меня не измена напугала, — признался я, — как ни цинично признавать, но я не мальчик, на жизнь смотрю без розовых очков. Может быть, я и смог бы простить, если бы она переживала, хотела исправить все… Да хотя бы ради детей… Я мог бы попытаться, но… Она слишком самостоятельная… бизнес-леди. Нагадила — и начала жизнь сначала, с чистого листа. Она вращается в тех кругах, где измена считается не позором, а нормой. Вот ведь что страшно: у нас стерлись грани между понятиями. Никто не скажет ей: какая же ты дрянь, Ира! Ей не стыдно — вот в чем дело…

— А что удивляться? — философски посмотрела на бутылку Беликова. — В среде бизнесменов можно выжить, если только жить по закону курятника: «столкни ближнего, насри на нижнего». Вопреки распространенным байкам нельзя жениться ни на бизнесмен шах, ни на проститутках… ни на милиционершах.

— А это-то почему?! — опешил я.

— А что такое женщина-милиционер? — грустно спросила меня Беликова. — Это все равно что морская свинка: никакого отношения не имеет ни к морю, ни к свиньям… Наливай, по последней.

— Это почему «по последней»? — возмутился я. — Может быть, я сегодня хочу нажраться до… От и до!..

— Это-то как раз несложно, — кивнула она, — но есть тут один нюанс… Как ты думаешь: зачем тебе прислали эту кассету?

— Как зачем? Уж это как раз понятно…

— Ну-ну, — подбодрила она меня, — объясни…

— Чтобы унизить… Чтобы… Ах, черт!

— Вот именно, — вздохнула «Фаина», — отвлечь, заставить нажраться от и до, забыть обо всем, кроме собственной боли… Ну а дальше выбор за тобой…

Я внимательно посмотрел на нее, подумал, залпом выпил плескавшуюся на дне кружки водку и, убрав бутылку под стол, спросил:

— Ты случайно не знаешь, как вызывают ОМОН?..

В отдел я вернулся поздно ночью. Задержание, опросы, подключившийся к делу и требующий объяснений Алексеев — все это отняло изрядную долю времени и нервов. К моему удивлению, на пороге меня встретил Григорьев.

— Не спится? — с какой-то странной интонацией спросил он.

— Проводил задержание, — пояснил я, — понимаешь…

— Понимаю, — кивнул он. — Долг зовет.