Он посмотрел куда-то сквозь меня, отнял у дракончика миску, сделал мощный глоток, вновь наполнил из пузатого кувшина и протянул мне:

— Будешь? — Это вино? — догадался я. — А разве малышу можно? — Теперь всем все можно, — простуженным голосом сказал князь. — Драконов я выпустил. Пусть ищут пропитание сами. Поначалу возвращались, даже сюда заползали, а потом… Где-нибудь кого-нибудь жрут. А их убивают. Теперь все равно. Мир еще не дорос до драконов. А мы с Оранжиком пьем. Не умеем, но пьем… Вот дед мой умел… Садись, Иван, будем учиться пить… Я сел рядом с ним на холодный пол. Глаза у дракончика были красные, а в уголках скопились катыши гноя. — Тебе приятно его убивать? — спросил я. — Себя-то ладно, себя не жалко, а его за что? — За мои ошибки, — сказал Рустам. — Мне не так жалко его убивать, как жалко оставлять ему жизнь. — Почему? — Хочешь взять его себе? — спросил Рустам. Я подумал и понял, что он имеет ввиду. — Вот то-то и оно… Мы будим пить с ним здесь до тех пор, пока не попадем в драконий рай. Там они все. Ждут. А я никак не могу… Я даже опьянеть толком не могу. Пью бочками, а все никак… Почему? — У тебя хорошие вина. Попробуй сварить брагу, добавь в нее побольше всякого говна, и в лучшем случае сдохнешь через неделю. Вот только в рай ты не попадешь. Ни в драконий, ни в людской. И Василису больше не увидишь. Рустам запустил в меня миской. — Черт, — грустно сказал он. — Может, ты и прав… В тебя миской с двух шагов попасть не могу, куда уж тут в рай попасть… с такого расстояния… Отдай миску. Я отдал. — Как Муромец? Почему не приехал? — Он далеко отсюда, на кордоне. Завтра хазары попытаются перейти границу и мы их встретим. Так что я попрощаться зашел. — Правильно, — одобрил Рустам. — Нечего здесь делать. Дурной мир. Этот мир сделали для бушмэнов. Василисе здесь было тяжело. Мне тоже. Да и вы с Ильей не от мира сего. Правильно. Уйдем все отсюда. — Но по разному. Я сейчас встретил одного… Тоже идет… Только мы остаемся стоять на кордоне. — Вот это глупо. Надо было собраться всем вместе… у меня. И пить. Так правильнее. Хотя, Илья может позволить себе красиво погибнуть, он всегда был воином. Ему и погибать богатырем. А я хотел стать ученым. Мне пить… — А мы погибать не хотели, — сказал я. — Мы туда для другого пошли. — А я не могу. Поздно. Моя смерть в вине… Передай Муромцу мой прощальный поклон. — Передам, — сказал я, поднимаясь. — А что передать твоему деду, когда я встречу его… там? Миска снова полетела в меня. — Прощай, Рустам, — сказал я. На Калку я вернулся поздней ночью, но богатыри не спали. Они сидели вокруг костра на берегу реки, и Алеша играл на свирели что-то мелодичное и невыразимо печальное. По ту сторону реки волновалось оранжевое море из горящих костров, слышались крики, звуки труб и бубнов. Один костер — на этом берегу, и тысячи — на том… — Не поверил? — прозорливо догадался Муромец, когда я подошел к костру. — Как обычно… Местные крестьяне уже увязали скарб и двинулись отсюда прочь. Они и предупредят всех на своем пути… Бабу Ягу видел? — Она не сможет помочь. У нее… более важные дела. — Это хорошо, — спокойно отозвался Муромец. — Старуха зрит будущее. Если она бережет себя для более важных дел, значит это будущее у земли русской есть. — А что Владимир? — спросил Добрыня. — Князь умер, — ответил я. — Дадон женился на Варваре и стал князем. — Жаль, — после долгого молчания сказал Добрыня. — Владимир был славным воином… Многое успел… Вечная ему память… Что ж… До рассвета уже недалеко. Ты знаешь какие-нибудь песни твоих стран, Иван? Спой нам… Я принял протянутые гусли, подумал, перебирая многочисленный репертуар своего мира, и словно блики костра высветили из моей памяти строки Брюсова. Я бережно тронул струны и запел: — …Стародавней Ярославне тихий ропот струн.

Лик твой древний, лик твой светлый, как и прежде, юн.

Иль певец безвестный, мудрый, тот кто «Слово» спел,

Все мечты веков грядущих тайно подсмотрел?

Или русских женщин лики все в тебе слиты?

Ты — Наташа, ты — и Лиза, и Татьяна — ты!

На стене ты плачешь утром… Как светла тоска!

И, крутясь, уносят слезы песнь певца — в века!

Туман еще клубился над болотом, размывая очертания деревьев и наполняя воздух затхлой сыростью, когда мы выехали к узким мосткам, проложенным через топь.

— Так вот ты каков, Калинов мост, — вслух произнес я, разглядывая неприметные, выложенные полусгнившим хворостом мостки. — А как красиво звучит в сказках… — В сказках все красиво звучит, — сказал Муромец, — там и дурак героем выступает… — Тихо! — поднял руку Добрыня. — Идут… На той стороне туман сгустился, зашевелился, перекатываясь темными волнами, и вдалеке что-то зарокотало походным барабаном. — Конница, — определил на слух Муромец. — Здесь им придется вести коней в поводу. А пешком больше двух человек зараз не пройдут — Стрелять будут? — спросил я. — Нет, — уверенно ответил Муромец. — Во-первых, туман. А во-вторых, это все таки не бушмэны. Позориться, если четырех человек стрелами или дротиками забросать придется? Так будут прорываться, на воинское искусство надеясь. А в этом мы с ними поспорим. Он надел боевые рукавицы и с тихим шелестом вытащил из ножен меч. — Я первый. Окажите мне эту честь? — С Богом, Илюша, — хлопнул его по обтянутому кольчугой плечу Добрыня. — В раю встретимся. Без меня только пить там не начинай, а то знаю я тебя — и в раю запасов не хватит. — Но ты все же не торопись, — усмехнулся в ответ Илья. — Если меньше моего хазар навоюешь: лучше на земле оставайся — я со слабаками не пью. Он не торопясь выехал на опасно хрустящий хворостом мост и застыл едва видимый в тумане, поджидая приближающегося врага. — Кто посмел встать на пути непобедимого войска хазарского? — донеслось с той стороны. — С каких это пор оно непобедимым стало? — удивился Илья. — Бил я вас всегда и теперь привычек менять не собираюсь. — Готовься к смерти, хвастливая собака, — заорали с той стороны и мост затрясся от множества бегущих по нему ног… Да, старик умел драться. Видел я его на боях тренировочных, и в ратоборстве с бушмэнскими монстрами, но такой уровень мастерства он показал мне только сейчас. Трех минут не прошло, а болото уже приняло в дар первый десяток неразумных. — Муромец, ты, что ли? — обеспокоенно спросили с той стороны. — Узнали, наконец? — Что ты здесь делаешь? Ваш князь приказал снять заставы… — Ты что, дурной совсем? — обиделся Муромец. — Давай следующих. Мост затрясся сильнее. Минут пять слышалась возня, пыхтение, звон метала, приглушенные крики, затем все смолкло. — Муромец, ты жив? — спросили из тумана. — Умер, — лаконично ответил Илья. — Давай следующих. — Муромец, — предложили с той стороны. — разойдемся по хорошему? Мы тебя не тронем. — И на том спасибо, — обидно рассмеялся богатырь. — Я вам того же пообещать не могу… Я хочу видеть вашего вождя — Исаю. — А не слишком ли большую честь запрашиваешь? — А ты его спроси, — посоветовал Муромец. На пару минут воцарилась тишина, затем тот же голос сообщил: — Он едет к тебе, встречай. Муромец повернулся к нам и помахал рукой, прощаясь. Затем твердым, уверенным шагом пошел вперед и туман поглотил его. В вязкой, наполненной ожиданием тишине мы переглянулись, и тут ударил звон. Да какой! Словно сотни колоколов звонили о битве страшной, неистовой и невиданной досель. Не знаю, сколько это длилось: каждый миг показался мне вечностью… Наконец, в болоте чавкнуло, словно коровью тушу сбросили и хриплый, нечеловечески яростный голос Ильи вновь зазвучал над болотом: — Что, сынку, помогли тебе твои бушмэны?.. Эй, вы! Давайте остатки! — Почему не рассеивается туман? — спросил я, устав от ожидания. — Илья бьется не первый час, давно должно взойти солнце? Мне никто не ответил. — Твоя очередь, Добрыня, — вдруг повернулась к нам непривычно молчаливая Скилла. Добрыня кивнул, надел шлем и слез с коня. — Беги, дружище, на волю. Послужил ты мне славно, — он хлопнул коня по крупу, и не прощаясь с нами, пошел в туман. — Муромец, мы же тебя убили?! — раздался из сумрака испуганный возглас. — Размечталась, падаль! — рявкнул Добрыня Никитич. — Давай следующих! Час прошел или день, наконец Скилла вздрогнула и, холодно блестя глазами, кивнула Алеше: — Твой черед, богатырь. Попович соскочил с коня, отвязал от седла булаву и весело пояснил мне: — Буду я еще о пагань добрый клинок тупить. И это за милую душу скушают. Бывай, Иван, не поминай лихом. Он бодро прошел по мосткам и из тумана донесся его веселый голос: — Вы что там, все кончились? Я только разогреваться начал. Давай следующих, не томи! — Муромец, ты не сможешь убить нас всех! — заорали в ответ. — Мы все равно пройдем! — Эта дорога ведет прямо в ад, — ответил Попович. — Так что пройдете… … Через долгий, бесконечно долгий промежуток времени, Скилла вздохнула и повернулась ко мне: — Пора. Наш черед. — Тогда поехали, — сказал я и сухие прутья калины затрещали под копытами Таната. Примерно на середине моста я остановился и позвал в клубы тумана: — Долго вас ждать прикажите? — Муромец, ты — русский див?! — взревели с той стороны. — Сколько же тебя убивать можно?! — Меня нельзя убить, — заверил я. — С какой бы стороны вы не шли, у вас на дороге всегда будет стоять Илья Муромец. Те, кому посчастливиться выжить сегодня, пусть передадут это своим детям и внукам. А пока — идите, я вас жду. Из белесых сумерек вынырнули первые воины, при виде меня на черном, как ночь коне и оскаленной Скиллы, попытались остановиться, но сзади уже набегали, подталкивали, они злобно завизжали и их короткие копья метнулись в мою сторону… Я уже давно не считал ни время, ни нападавших. Рука перестала болезненно ныть и словно одеревенела. Забрызганная кровью от носа до хвоста Скилла защищала грудь и живот коня, глаза ее рубиново сверкали в темноте, и убивала она молча и беспощадно. — Ты можешь уходить, — сипло выдохнул я, когда спала очередная волна врагов. — Ты не обязана умирать здесь. Я отпускаю тебя. — Как был ты говорящим мужиком, так говорящим мужиком и помрешь, — зло оскалилась она. — Еще Танату такое предложи — он тебе точно копытом в лоб заедет… — Мои силы на исходе, — признался я. — Я и так продержался так долго только благодаря вам. Думаю, настала пора ринуться вперед, добраться до вожаков их войска и рубить, топтать, рвать, пока сил хватит… — И это мой копьеносец, — раздался сзади спокойный и знакомый голос. — Какое неверие! Стыдно!.. Ладно… Умереть, мальчик, ты еще успеешь, а пока отойди, передохни, мы тебя сменим… Холодея от ужаса, я обернулся. До берега было далеко, но я отчетливо видел всех троих. Ровное, неземное свечение делало их доспехи серебристыми, а лица спокойными и озаренными. — Но… Как?! — ошеломленно спросил я. — Долго объяснять, — улыбнулся Муромец своей так знакомой мне улыбкой. — Но до первых лучей солнца ты можешь отдыхать. — А когда оно взойдет? — А вот это от нас зависит, — подмигнул мне Алеша. — Не слушай обалдуя, — сказал мне Добрыня. — Ты славно бился, Иван. Теперь дай нам закончить начатое. Я слез с коня и устало опустился на берег. Богатыри, в неземном сиянии проехали мимо меня и туман расступился перед ними, открывая перекошенные от такого зрелища лица хазар. В стане врага царило замешательство, близкое к панике. Вожди уговорами и плетьми пытались заставить своих людей двигаться вперед, но объятые священным ужасом воины падали на землю, закрывая головы руками. Богатыри стояли плечом к плечу и лица их были светлы. Если б они оглянулись назад, то увидели приближающуюся с севера черную тучу: драконы летели слажено и грозно, а на переднем сидел обнаженный до пояса Рустам и медленно вытаскивал из ножен длинный, подаренный еще дедом, меч… … Если б они оглянулись назад, то увидели бы, как торопиться, пробираясь по лесным дорогам, им на помощь собранное Иваном-дураком ополчение, разномастное, плохо вооруженное, но страшное и смертельно опасное в своей священной ярости… …Если б они оглянулись назад, то увидели бы на балконе стоящего вблизи полуразрушенной заставы терема, силуэт величественной старухи, и молнии, пляшущие вокруг нее, предвещали смерть страшную и лютую… … Если б она оглянулись назад, то увидели, как над просторами России медленно восходит несущее надежду солнце… Но они не оглядывались. То ли и так знали все это, то ли просто делали свое дело, как всегда: без оглядки и сомнения. Плечом к плечу стояли они на кордоне, и лица их были светлы… ЧАСТЬ 2. «КИСЕЛЬНЫЕ БЕРЕГА.» ГЛАВА 1. Путь далек, а снег глубок и вязок,