— Вы видите маркизу? — только спросил он своим неприятным, пронзительным, тоненьким голоском.

— Да, может быть, я вижу маркизу…

Димов с удивлением вспомнил, что в институте его Девушку окрестили этим несовременным прозвищем: «Маркиза».

— Хм… Это удивительно, но не следует этому удивляться, — пропищал Гном, служивший Управдомом. — Я вам скажу — надеюсь, что это останется между нами, — у Архитектора, который строил дом, были предки — маркизы; впрочем, он этого не скрывал и не скрывает. Между прочим, у его прабабушки-маркизы я имел честь служить пажом, а после — мажордомом; не знаю, как это перевести на современный язык. В молодости прабабушка была необыкновенно хороша и часто часами стояла перед этим самым Серебряным Овальным Зеркалом, любуясь своей красотой. Может быть, одно из её отражений не успело отделиться от зеркала, когда маркиза-прабабушка отвернулась: она была на редкость нетерпелива, грациозна и подвижна. И её отражением, предназначенным совсем не вам, любуетесь сейчас именно вы. Возможно, это отражение, пролетев мимо маркизы-прабабушки, отразилось от некоего звёздного скопления. И полетело обратно. И всё летает между этим звёздным скоплением и нашим домом. Туда и обратно. А вы случайно — я не думаю обвинять вас в нескромности! — очутились на пути полёта.

Гном откашлялся и замолчал.

«Что ж, всё это возможно, — подумал Димов. Он был инженером и знал физику. — Но всё-таки странно, что прозвище моей Девушки — Маркиза! И что она так похожа на эту прабабушку! И какой же она была красавицей — маркиза-прабабушка! И почему дурак Архитектор с подозрительными родственниками всё не возвращается из командировки и не уносит своего дурацкого зеркала? И надо решать, как именно мне поступить с моей Девушкой. Но, уж конечно, я не позволю всяким дурацким гномам…»

Димов обернулся.

Управдома уже не было в передней.

— Нет, я не позволю внушать мне решение при помощи дурацкой и подозрительной чертовщины! — очень громко сказал, почти прокричал Димов.

И чтобы зеркала — Овальное и Квадратное — больше не вмешивались в его жизнь и чтобы не приходилось прибегать к помощи подозрительного Гнома, когда-то занимавшего странную должность мажордома во дворце маркизы, прабабушки подозрительного Архитектора, Димов достал со дна чемоданчика своё собственное Круглое Зеркальце, приобретённое им ещё в студенческие времена в самом обычном магазине Главстекла. На нём и наклейка сохранилась: «Главстекло ОСТ-1125».

Это ОСТ-1125 означало, что оно сделано по стандарту, утверждённому Институтом стандартов за номером 1125.

— Ты-то не будешь чудесить! — сказал Димов, стирая с Зеркальца пыль. — Волшебство не разрешается никакими стандартами. В чём, в чём, а в этом можно не сомневаться…

Но и третье зеркало изменилось за долгие месяцы, которые оно провело, забытое, на самом дне чемоданчика. Оно и прежде немного увеличивало, так как было несколько вогнутым. Но теперь оно стало увеличивать одно только неприятное.

Может быть, его ожесточило длительное одиночество?

Или воздух этой странной квартиры?

Или время?

Стоило появиться на лице Димова крошечной морщинке, которую позволительно и совсем не отражать, как Зеркало ОСТ-1125 превращало незначительнейшую и неприметнейшую морщину прямо-таки в глубокую изрытую колею, похожую на осенние колеи на плохих дорогах, только наполненную не стылой водой, а временем и разочарованиями.

— Ты стареешь! Пройдёт не слишком много времени, и ты превратишься в одинокого брюзгливого старика, — бормотало Круглое Зеркальце.

— Пока что брюзгливым становишься ты, — отвечал Димов.

А Зеркальце ОСТ-1125 молча делало морщинку ещё более глубокой.

А если, по несчастью, на лице Димова, брившегося перед тем, как пойти в гости или в театр, вскакивал совсем неприметный прыщик, Зеркальце забывало, что у Димова вполне приличный прямой нос, без особых примет, и вполне приличные серые глаза, тоже без особых примет, и твердило одно:

— Ты становишься уродом!

— Раньше ты этого не говорило, — возражал Димов, продолжая бриться.

— Раньше ты был молод, — не давая окончить фразу, резко перебивало Зеркальце, — и в твоих глазах просвечивало нечто… эдакое… А теперь…

— К чёрту! — крикнул Димов, топая ногами и отбрасывая Зеркало. — Тебя тоже подкупил проклятый Гном, служащий Управдомом, и подозрительный Архитектор, который всё не возвращается из своей подозрительной командировки.

Немного успокоившись, он подошёл к телефону, позвонил в Институт стандартов и вежливо, но голосом достаточно внушительным заявил:

— В Зеркальце ОСТ-1125, приобретённом мною несколько лет назад в магазине Главстекло, неожиданно обнаружилась некая чертовщина.

— Какая именно чертовщина? — справился пронзительно тонкий голос, издав при этом неуместный звук вроде хихиканья.

Когда Димов подробно разъяснил все свои недовольства, тот же тонкий голос, уже без хихиканья, но как-то неприятно переиначивая слова, проговорил:

— Что ж, мы детальнейшим образом расследуем эту вашу чертовщинку-с, с точки зрения её соответствия стандартикам. И пришлём вам соответствующий ответик.

Действительно, через некоторое время ответ пришёл. На бланке Института стандартов, с печатью и подписью.

И в этом ответе значилось, между прочим:

«Уведомляем, что некоторая минимальная примесь волшебства или чертовщины допускалась только и исключительно в изделиях художественных промыслов, как-то: ковровом, музыкальном, кружевном, сказочном, а также винодельческом и кулинарном согласно ОСТ-11025 до номера ОСТ-110025. Однако данные стандарты давно отменены и заменены соответственно другими. Если же Зеркало ОСТ-1125 по досадному сходству номеров возомнит себя изделием художественных промыслов, следует разъяснить ему, что оно таковым изделием не является. А ежели и после данных разъяснений означенное Зеркальце будет продолжать проявлять эту нежелательную примесь волшебства, или, как вы выражаетесь, чертовщины, то следует обратиться к ближайшему Административному Чину по Наблюдению за Стандартами, каковым чином в вашем случае является Управдом».

— Гном! — со злобой крикнул Димов, несколько раз перечитав официальную бумагу. — Проклятый Гном вмешался и всё напутал.

Теперь Димов хорошо вспомнил, что и голос, ответивший якобы из Института стандартов, был поразительно знакомым, тонким и пронзительным, а вовсе не начальственным.

И вспомнил это неуместное хихиканье, поразившее его ещё во время телефонного разговора.

— Обратиться к проклятому и подозрительному Гному, который и есть главный виновник всех моих бед?! — вскричал Димов. — Нет, не бывать этому!

Он бросил официальную бумагу в мусоропровод, предварительно скомкав и разорвав её, а Круглое Зеркальце зашвырнул на шкаф.

Но Зеркальце Димову пришлось утром достать со шкафа, чтобы побриться.

И оно, вместо того чтобы изменить своё поведение, сразу же сказало — тихо, но достаточно внятно, даже, можно сказать, въедливо:

— А у тебя, дружок, появилась седина. Звони не звони, с этим ничего не поделаешь!

Димов промолчал.

Через некоторое время он остановился как-то в задумчивости перед Овальным Зеркалом в передней. И вдруг увидел, что оттуда, из розово-золотистого полумрака, выступила маркиза.

Он ещё не разобрался, кто это: маркиза, прабабушка Архитектора, или это его Девушка, которую студенты в шутку прозвали Маркизой, — когда услышал знакомый голос своей Девушки.

— Я уезжаю! — сказала она.

— Куда? Почему? — без особого интереса спросил Димов.

— Я уезжаю в дальние края… Ты же не просишь меня остаться, вот я и уезжаю, — сказала Девушка тихо, через силу.

— Да, разумеется, ты молода и можешь себе позволить постранствовать по свету, — сказал Димов, торопясь закончить не совсем приятный разговор. — До свиданья!