Рассказы Цебрикова и де Линя об очередной вылазке турок в основном совпадают с рапортом Г. А. Потёмкина Екатерине II от 22 августа 1788 года. Сопоставив три документа, мы можем пролить свет на печальное для Кутузова обстоятельство помимо ранения: в этой же схватке он лишился своего племянника. Как мы помним, записи в Дневнике Цебрикова закончились фразой: «Капитан один совсем срублен…» Де Линь позволяет внести уточнения в повествование Цебрикова: «племянник бедного генерала Кутузова был изрублен в куски». Наконец, благодаря рапорту Потёмкина, мы можем окончательно увериться в достоверности этих сведений и установить фамилию погибшего племянника генерала: «С нашей стороны урон состоит в убитых двух капитанах, Ушакове и Зубатове…»²⁷ Старшая сестра Кутузова, Анна Илларионовна, в замужестве Ушакова, — мать погибшего офицера. Так, на 43-м году жизни в чине генерала Михаил Илларионович в первый, но не в последний раз столкнулся с трагедией, когда рядом с ним погиб его ближайший родственник, который наверняка был вверен его попечениям с надеждой, что в воинском ремесле существуют менее опасные места. Всего одна деталь, один штрих биографии, который не привлекал внимания историков, позволяет нам представить душевное состояние Кутузова, страдания которого не исчерпывались полученной им раной. Ему нужно было думать, как сообщить сестре об утрате.

Вопреки мрачным прогнозам врачей, Кутузов и на этот раз остался жив. По словам специалистов, его «ранения представляют двоякий интерес: как историко-хирургический и клинический, как казуистика дважды счастливого ранения»²⁸. Неверно полагать, что эти раны не беспокоили Михаила Илларионовича на протяжении жизни. Судя по переписке, беспокоили, и даже очень, но он научился жить, превозмогая боль. Так, 4 апреля 1799 года в письме Екатерине Ильиничне из Выборга он признавался: «Я, слава Богу, здоров, только от многого письма болят глаза». 5 марта 1800 года он сообщал ей из Вильны: «Я, слава Богу, здоров, только глазам так много работы, что не знаю, что будет с ними». 26 декабря 1806 года он писал из Киева: «Мы все здоровы, у меня, однако ж, после того, как болели глаза и теперь часто побаливают». 10 ноября 1812 года он заметил в письме дочери: «<…> Глаза мои очень утомлены; не думай, что они у меня болят, нет, они только очень устали от чтения и письма». Вопреки заблуждению, существующему в художественной литературе и кинематографе, Кутузов долгие годы видел обоими глазами, поэтому изображать его с черной повязкой неуместно. Лишь в 1805 году, во время военной кампании, полководец «приметил, что правый глаз начал закрываться». Спустя много лет специалисты Военно-медицинской академии и Военно-медицинского музея, сравнив сведения о ранениях прославленного полководца, поставили окончательный диагноз: «двукратное касательное открытое непроникающее черепно-мозговое ранение, без нарушения целостности твердой мозговой оболочки, коммоционно-кон-тузионный синдром; повышенное внутричерепное давление». В те времена не только Кутузов, но и лечившие его по мере своих сил медики подобных слов не знали. Сведений о том, что они оперировали Кутузова, не сохранилось. Судя по всему, его лечили способом, описанным хирургом Е. О. Мухиным: «Ко всей окружности раны прикладывается „смольный пластырь“. Ежедневное обмывание раны дочиста обыкновенной прохладной водой. Присыпание раневой поверхности тертой канифолью, и поверх повязки беспрерывное лежание снега или льда»²⁹. Главный хирург Екатеринославской армии Массо, немедленно присланный Потёмкиным оказать помощь раненому, не сомневался, что дни его пациента сочтены. Императрица была горестно поражена известием о вторичном ранении Кутузова, которому она предрекала славу великого генерала. И рана, казалось, не оставляла надежд на благополучный исход. 31 августа Екатерина II просит Г. А. Потёмкина: «Отпиши, каков Кутузов и как он ранен, и от меня прикажи наведываться». 18 сентября она снова запросила сведения о состоянии раненого: «Пошли, пожалуй, от меня наведываться, каков генерал-майор Кутузов, я весьма жалею о его ранах». Время шло, известий о смерти военачальника не поступало. 7 ноября государыня снова обратилась к Потёмкину: «<…> Отпиши ко мне, каков генерал Кутузов». Наконец Массо, продолжавший лечить Михаила Илларионовича в госпитале неподалеку от Очакова, высказал свое мнение о необычайном случае из его практики: «Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам науки медицинской»³⁰. Кстати, сам Михаил Илларионович рассказывал впоследствии сослуживцам, что, путешествуя по Европе, в Голландии «он узнал, что один знаменитый профессор хирургии и анатомии должен был защищать диссертацию относительно ран и доказать, что рана, которую будто бы, как говорили, получил Кутузов, есть не что иное, как сказка, потому что с такой раной трудно остаться в живых и уже невозможно сохранить зрение. Кутузов отправился его слушать и после лекции профессора встал и сказал ему перед всей аудиторией: „Господин профессор, вот я здесь и вас вижу“»³¹. Современные медики, конечно, дали научное объяснение этому чуду: в обоих случаях пуля, «промчавшись» сквозь голову, не задела мозг, но разве не являлась чудом сама траектория ее движения? Специалисты утверждают: если бы пуля отклонилась хотя бы на миллиметр, то Кутузов был бы либо мертв, либо слабоумен, либо слеп. Но ничего подобного не произошло.

5 декабря 1788 года, когда выяснилось, что «назавтра в армии нет ни единого полена дров для разведения огня и ни на один день не осталось хлеба», был отдан приказ о взятии крепости штурмом. «Остается взять Очаков или умереть», — было объявлено в лагере. 6 декабря, на рассвете, русские войска, разделенные на шесть колонн, пошли на приступ. Сопротивление турок было бешеным, но противостоять натиску русских воинов, ожесточенных голодом, холодом и длительной осадой, было невозможно. Перебив оборонявшихся на валах и стенах, солдаты ворвались в крепость. Особенно отличились при штурме Бугские егеря. Через час с четвертью после начала штурма Очаков пал. «Богу угодно, — мыслил я сам в себе; конечно, и все наши наипремудрейшие распоряжения без Его соизволения преобращаются в ничто. <…> Пусть и счастье обратило к нам умильное и благосклонное лице — тоже все самое значит без Бога ни до порога. Безумные турки… Было время и для них побеждать европейские войска, истреблять государей, покорять все мечу своему, что ему ни попадется, или что ему за благо ни рассудится, осаждать и самыя Вены, столичные города римских императоров. Но видно на все и всему есть известное и определенное время — падение и возвышение государствам, равно как рождение и смерть человеку», — философски заметил Р. М. Цебриков³². A 21 января 1789 года генерал-майор Голенищев-Кутузов вернулся в строй!

Военачальник снова принял в командование Бугских егерей; кроме того, в его подчинение поступили Екатеринославские гренадерский и егерский полки, Александрийский и Херсонский легкоконные, Ольвиопольский и Воронежский гусарские полки. Кутузову было предписано «недремлющим оком смотреть на спокойствие на границе, не упуская из виду и польских обстоятельств»³³. Думается, что в этом случае удивляться стоит не только и даже не столько «казуистике дважды счастливого ранения», сколько характеру русского военачальника. «Многие дивились геройским подвигам Кутузова, а особенно полученным им ранам; но он отвечал им с удивительною скромностию: „Раны получать не трудно; в службе главное исполнять свое дело. Какая от того польза Отечеству, если, захотев блеснуть храбростию, вдадимся в бесполезную опасность“»³⁴. По словам Г. Р. Державина, дважды «смерть сквозь главу его промчалась». Для «ординарного» человека этого вполне достаточно, чтобы всю оставшуюся жизнь держаться подальше от военного поприща. Ведь ранение — это не только шрамы на лице, это еще и воспоминания о пережитых боли и страдании. Но он возвращался в строй, превозмогая чувство собственной уязвимости, не позволив страху перед смертью и болью завладеть его сердцем и разумом. Он снова готов был бросить вызов смерти. Что бы там ни говорили, Кутузов был смелым и решительным человеком. Он не верил в случайности, не предопределенные Провидением. Им руководили крепкая вера в Божий промысел и страстная любовь к своему ремеслу, нежелание остаться в стороне, когда он может принести пользу Отечеству.