— К чему вы это рассказываете?

— И этот же Ленька Пантелеев мгновенно убивал женщину, если она не снимала золотого кольца. Вырезал семьи, чтобы не оставлять свидетелей. Мог пытать детей, если родители не отдавали спрятанные деньги и драгоценности…

— Мне — то зачем знать про это?

— Нина, люди бывают двуличными.

— Вам — то какое дело до того, какой Валерка? Это моя забота.

— Нина, мне жаль тебя.

— Только подумать… Мама родная на Валеру не нарадуется, а следователь прокуратуры вызвал в кабинет, чтобы предупредить. Допустим, вы своими шпионскими способами откопали что — то в биографии Валерки… И надо сообщать его девушке? Это честно, да?

— Смотря что откопали.

— Мало ли чего бывает в жизни человека… У меня подруга есть. Я знаю, что она встречается с каким — то женатиком. Долго, года три. И все втихаря. А на какой — то праздник меня пригласила и с ним познакомила. У меня глаза на шесть копеек. Николай, муж моей старшей сестры. Что делать, бежать к сестре, докладывать? Значит, испортить жизнь троим? Промолчала. Сестра до сих пор не в курсе.

— Неужели ты считаешь, что неведение предпочтительнее правды?

— Сергей Георгиевич, кому когда от правды бывало лучше? Вот культ разоблачили… И что?

— Больше шансов, что он не повторится.

— Людям не шансы нужны, а счастье.

— Нина, разве счастье возможно без правды?

— Еще как возможно. Сестра моя живет с Николаем, как в орешке. Дачу в садоводстве отгрохали с сауной. А узнала бы? Разводы, разделы.

— Признаться, я ошарашен… Впервые встречаю женщину, которая ничего не хочет знать про своего будущего мужа.

— Вы про бандита Леньку Пантелеева рассказывали… Валера что: людей грабил?

— Нет.

— В цилиндр женские бриллианты сгребал?

— Нет.

— Семьи вырезал?

— Нет.

— Детей пытал?

— Тоже нет.

— Значит, какая — нибудь мелочь. И не портите мне жизнь.

— Нина, а что ты считаешь мелочью?

— Вы сами говорили про сорта преступников… Например, те, которых народ не считает преступниками. Нарушил какие — нибудь правила на заводе, машиной на кого наехал… Да хоть и растрата. От сумы и от тюрьмы не отказывайся.

— Нина, ну а если он из другого сорта, из закоренелых?

— Если бы да кабы.

— Неужели ты думаешь, что прокуратура занимается мелочью?

— Э — э, в газетах пишут, что вы людей сажаете за здорово живешь. Годами зря сидят.

— Ну, Тюбик зря не сидел.

— Какой Тюбик?

— Ну, Валерка — Мазила.

— Какой… мазила?

— Он же Валерка — музейщик, Валерка — иконник, Валерка — крест…

— Почему… он же?

— Клички.

— Зачем клички?

— Потому что он музейный и церковный вор — рецидивист.

— Неправда!

— Нет, правда.

— Докажите!

— Вообще — то доказывать не обязан, но я докажу. Так, по порядку. Дай — ка сумочку…

— Пожалуйста.

— Смотри. Ремень был не оборван, а срезан острой бритвой.

— Кем срезан?

— Им, Валерием.

— Зачем, если он сам ее и принес.

— Чтобы с тобой познакомиться.

— Зачем со мной знакомиться?

— Подожди, до этого мы еще дойдем… Ты говорила, что он всегда носил темные очки. Зачем?

— Многие носят.

— Чтобы его не узнали. К таким темным очкам прибавь клееные усики, фальшивую бородку и парик с волосами до плеч. Неужели ты этого не заметила?

— Мне казалось, что они ему, эти бородки, как — то не идут.

— Дальше. На какие деньги он шиковал? Неужели хватило бы родительской помощи?

— А на какие?

— На вырученные от продажи краденых картин и церковной утвари. Кстати, тот крестик на груди похищен из собора.

— Он его почему — то надевал не всегда.

— И покрасоваться хотелось, и боялся — крестик — то в розыске. Дальше. Такой состоятельный человек, а в квартире убого. Почему? Потому что квартира ему нужна лишь на короткое время. Зачем городить комфорт, если не сегодня завтра надо смываться.

— Я предлагала купить большой холодильник…

— Какой там холодильник, если кнопки на полу.

— А при чем тут кнопки?

— Определенное число кнопок рассыпал в передней у порога. Потом их пересчитывал. Если кнопок не хватало, то кто — то приходил и унес их на ботинках. Старый прием.

— Господи…

— Дальше. Ты говорила, что он внезапно уходил. Мол, творческое вдохновение… Не вдохновение, а слежка ему чудилась.

— Слежка… кого?

— Милиции. Валерий в розыске, как и его крестик.

— Что вы говорите…

— Нина, а ведь он тебе рассказывал и про слежку, и про свою судьбу…

— Никогда!

— А про магическую цифру семь?

— Это же так, шутка или суеверие.

— Давай разберем. Роковое совпадение семи обстоятельств. Первое. Страшный сон про черного осьминога с щупальцами… Предчувствие было на грани ожидания. Дневные страхи превращались в ночные кошмары. Дальше. Неотвязный человек с соколиным глазом, который встретится дважды или трижды… Это же сотрудник уголовного розыска.

— Они разве красавцы?

— Нина, под соколиным взглядом он имел в виду не красоту, не соколика, а зоркий взгляд. Что там третье?

— Казенная бумага с орлом.

— Орел — это герб. Казенная бумага… Повестка или постановление на арест. Четвертое, по — моему, ночной звонок судьбы. Ну, это ночной звонок милиции в дверь. И пятое к тому же: вкрадчивый скрип тормозов. Это оперативная машина. Что там шестое?

— Каменный холод в сердце?

— Понятно, страх.

— А как вы объясните седьмое: зеленая звезда на бледно — зеленом небе?

— Это для романтичности. Помните, он не боялся их по одному, а только при совпадении. Выходит, Нина, все семь магических обстоятельств имели в виду одно обстоятельство — арест.

— Боже, какой — то сумасшедший сон…

— Нина, пора просыпаться.

— Но я же видела студенческий билет! Сараев Валерий Константинович…

— Сараев Валерий Константинович, студент Академии художеств, скончался два года назад от гнойного перитонита.

— А кто же… Валерий?

— Куфелкин Валерий Герасимович.

— А кто же он, кто?

— Рецидивист.

— Да откуда он взялся, где родился, где крестился?..

— Родом из Сибири, из небольшого поселка. В свое время кончил Художественно — промышленное училище. Какое — то время работал оформителем. Ну а потом сбился с панталыку. Первая кража, судимость… Так и пошло.

— А родители?

— Отца не было. Мать работала кладовщицей. Говорят, любила выпить.

— А другие родственники есть?

— Брат, но вроде бы тоже спился.

— Вот видите!

— Что я вижу?

— В каких условиях он вырос…

— А, эпоха застоя и культа?

— Парнишка оступился, а его сразу посадили.

— Сразу не посадили, дали условно.

— Отца нет, мать пьет, брат пьет… Вырос в сибирском поселке. Знаю я эти поселки: там или судимые, или пьяницы.

— Занимаюсь расследованием более двадцати лет. Не убийства меня поражают и не крупные хищения, не мафия и не взятки… Все двадцать лет поражает отношение к преступникам. Сочувствие к преступнику и равнодушие к потерпевшему! Я рассказал тебе про рецидивиста… Какая же твоя первая реакция? Он не виноват — условия виноваты.

— А разве условия ни при чем?

— При чем, тысячу раз при чем! Ну а сам — то человек? Пешка в руках других? Раб обстоятельств? Пушинка на ветру? Черт возьми, не было и не может быть жизни, в которой текло бы все гладко! Все и всех можно оправдать!

— Сергей Георгиевич, чего вы так кипятитесь? Забыли, что он для меня человек не посторонний…

— Верно, забыл.

— И еще одно вы забыли. Рецидивист, преступник… Был..

— Как понимать «был»?

— Раньше, когда — то.

— А теперь преступником быть перестал?

— Да, перестал.

— Почему же?

— Встретился со мной.

— Так. Перевоспитала?

— Не перевоспитала, а вы забываете про любовь.

— А что любовь?

— Она меняет человека.