Я не могу удерживать равновесие так, как надо, хотя и отставляю костыли в сторону, пытаясь устоять, когда начинаю падать влево.

И словно вижу будущее в замедленном темпе. Костыль заскользит, слишком большой вес и импульс переместятся на мою левую ногу, и я не смогу выпрямиться. Я упаду и, пытаясь остановить себя, вероятно, сломаю запястье, если не ударюсь головой о боковину кабинки.

Я закрываю глаза, проглатывая крик, надеясь, что смогу упасть тихо, словно опуститься на облако, и что никто вокруг меня этого не заметит.

Затем ощущаю сильную хватку на левой руке, удерживающую меня от падения.

Я ахаю и резко открываю глаза, глядя на своего спасителя.

Мужчина, которого я заметила, рядом со мной, пристально смотрит на меня, его рука вокруг моего бицепса не позволяет мне упасть.

— Я держу тебя, — говорит он, у него хриплый акцент. Возможно, он из Глазго. Голос глубокий и изумительно насыщенный, словно сливки.

Я не могу даже сформулировать предложение, поэтому он тянет меня, пока я не встаю прямо, хорошо держась на ногах, его рука действует как костыль.

— Падение было бы неприятным, — продолжает он. А я все смотрю на него, словно идиотка. Он высокий, по крайней мере, шесть футов два дюйма^[1], если не больше. Я всего лишь пять футов четыре дюйма^[2], так что это все равно, что смотреть на великана.

Большой, сильный, мускулистый гигант. У парня плечи, как горы, он сложён словно танк. Неудивительно, что он способен удержать мое тело одной рукой.

Тебе необходимо использовать слова, — быстро напоминаю себе.

— Спасибо, — удаётся сказать мне. Затем, закрывая глаза, качаю головой. — Было бы действительно неловко.

— Неловко? — повторяет он. — Вы бы точно причинили себе вред. — Его тон взволнованный, практически покровительственный.

Я открываю глаза и улыбаюсь ему самой открытой улыбкой.

— Ну, как видите, я уже причинила себе вред.

Он кивает и смотрит на гипс на моей ноге. Я в леггинсах капри и длинном, полосатом свитере. В эти дни я всегда ношу платья и шорты, что довольно иронично, учитывая, что после того, как на следующей неделе снимут гипс, не думаю, что снова буду спешить показать всем свою ногу. Видимо я даже не узнаю ее. Лишь мысль об этом пугает меня до чертиков.

— Это хорошая история? — спрашивает он.

— А?

— Твоя нога, Рыжик, — говорит он. — Обычно к сломанной ноге всегда прилагается хорошая история.

Натянуто улыбаюсь ему, хотя и чувствую облегчение. Это означает, что он не знает, кто я, не видел меня в новостях, снятую на дрожащую камеру телефона или мою фотографию с премьер-министром, когда он навещал меня в больнице.

— История долгая и не очень хорошая, — заверяю его. — Но, спасибо. Со временем ко всему привыкаешь.

— Готов поспорить, — говорит он, и на мгновение в его глазах видна боль. Но он улыбается очаровательной улыбкой. — Куда ты шла? Я тебе помогу.

— Все нормально, — быстро говорю я.

Какое-то время он изучает меня, и я стараюсь сохранять беззаботный вид. Затем мужчина берет другой костыль и держит его.

— Позволь помочь тебе, — снова предлагает он.

Я вздыхаю, закатывая глаза. Не хочу, чтобы незнакомцы помогали мне, и в то же время польщена его заботой. В отличие от мужчин, сидевших на улице, в этом мужчине нет ничего хищнического. Он великолепен, это факт, и сложен как мужчина, о котором я могу лишь мечтать. Но от него исходит искренность, которую я не могу игнорировать. Может быть, это всего лишь мои гормоны, мое разбитое сердце, благодарность за, своего рода, отвлечение от этой новой жизни. Как бы то ни было, я не жалуюсь.

Но все же упрямлюсь.

— Мне не нужна помощь, — говорю ему, хотя, стоит словам вылететь, я тут же жалею о них.

Он поднимает бровь.

— Я не говорю, что тебе нужна помощь, Рыжик. А прошу позволить помочь тебе.

Прищуриваюсь, глядя на него.

— Рыжик? Не уверена, что мы знаем друг друга настолько хорошо, чтобы использовать прозвища.

Он ухмыляется.

— Но я ведь не знаю твоего настоящего имени, так ведь? Но знаю, что ты маленькая и у тебя огненная шевелюра.

— Полагаю, это лучше, чем покалеченная девушка.

— Или ты могла бы просто сказать мне свое настоящее имя, — говорит он, все еще держа в руках костыль. — Не могу обещать, что перестану называть тебя Рыжиком, но это может помочь.

— Джессика, — отвечаю я, протягивая руку, один костыль у меня под мышкой.

— Кейр, — говорит он. «Р» выходит грубо. Клянусь, из-за этого что-то происходит со мной, и я ощущаю слабость в коленях, хотя ощущала ее с самого начала. Его рука, теплая и твердая, пожимает мою. — Ты не местная... — он пристально смотрит на меня, и я инстинктивно замираю, думая, что он, возможно, наконец, узнал меня. — Или?

— Шесть лет живу в Эдинбурге, — отвечаю с гордостью. — Но я канадка. Родилась и выросла в Британской Колумбии.

— Да? А где именно? В юности я провел там немного времени.

Мне хочется рассмеяться. Ему никак не может быть больше сорока.

— Город называется Камлупс. Всего лишь станция на железной дороге с целлюлозным заводом. По крайней мере, тогда было именно так. В городке есть и приятные районы, но я, так сказать, росла на другой стороне дороги.

И затем я закрываю рот. Почему я вообще рассказываю ему это?

Он делает шаг вперёд.

— А я вырос в Глазго, также на неправильной стороне дороги. Готов поспорить, моя была чуть тяжелее твоей. Камлупс - это город ковбоев, я прав?

Я киваю, все еще шокированная тем, что поделилась чем-то подобным с незнакомцем. Никто не любит признавать, что вышел из низов.

— Так или иначе, я счастлива здесь. Это отличный город.

— Хорошо, — говорит он. — Значит, ты никуда не собираешься. — Он быстро оглядывает меня сверху донизу. — Хотя, думаю, именно сейчас ты все же куда-то направляешься.

— Всего лишь в туалет, — говорю ему, протягивая руку к другому костылю. — И ты поможешь, вернув мой костыль.

— Не хочешь, чтобы джентльмен сопроводил тебя в туалет? — спрашивает он. — Возможно внутрь? Тебе может быть нелегко снять штаны.

Стараюсь не улыбаться и просто смотрю на него.

— Не умничай.

Он отдает мне костыль и поднимает руки в насмешливой капитуляции.

— Я не умничаю. Ты бы поняла, если бы я так сделал.

Я беру костыль и подталкиваю его под другую руку. Он делает шаг в сторону, позволяя мне пройти мимо.

— Рыжик, — говорит он, и его голос хриплый, когда я направляюсь к задней части комнаты.

Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на него через плечо.

— Выпьешь со мной, когда вернешься? — спрашивает он.

Я жую губу, пытаясь игнорировать бабочек в животе. Прошло столько много времени с тех пор, как я ощущала их. Это было задолго до несчастного случая.

Вот почему тебе нужно поумнеть, — говорю себе. Возьми чертову сетку для бабочек и прикончи этих тварей.

— За мной скоро приедет сестра.

— Так выпей со мной, пока она не приедет.

Он кажется таким честным, таким искренним, предлагая это. Что невозможно ответить «нет».

— На самом деле я не ищу... — и замолкаю. Не хочу быть самонадеянной, но, в то же время, он должен понимать, что я не похожа на других одиноких женщин, которых можно найти в баре. Хотя, возможно, он уже знает это.

— Я не ищу ничего, кроме компании, пока наслаждаюсь пивом. Вот и все, — уверяет он. Должно быть, он видит согласие на моем лице, потому что быстро улыбается и говорит: — Что будешь пить?

Я отвечаю, что лагер, потому что у них закончился эль, а затем поворачиваюсь и спешу в туалет. Не хочу, чтобы он видел, как я улыбаюсь, словно какая-то идиотка.

Я наткнулся на нее случайно.

Но разве можно назвать случайностью ситуацию, если находишь то, что ищешь?